Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 09

…Не мое дело расследовать это событие, тем более что дело прекращено за отсутствием виновных, за отсутствием состава преступления. Защита может мне указать, что у меня нет данных предполагать отравление детей…Но мы слышали здесь от самого Красовского инсинуации, будто это Вера Чеберяк сама отравила детей — она, сидевшая под арестом… Эти инсинуации со стороны лица, производившего расследование, заставляют меня остановиться на вопросе: отчего же могли умереть эти дети? В отсутствие Веры Чеберяк приезжали в ее дом сыщики, они что-то хотели от ее детей узнать, дети их боялись, так как они их запугивали, хотя и давали какие-то сладости, после чего дети заболели дизентерией. Врачей здесь спрашивали, могут ли дизентерийные палочки быть привиты (то есть даны как отрава), — ответ был неопределенный. Другими словами, вопрос, не были ли дети отравлены, остается в высшей степени под сомнением. От них что-то хотели узнать, их запугивали, они боялись, ибо они были свидетелями происшедшего (с Ющинским на кирпичном заводе). И действительно, они имели все основания бояться, потому что ведь в конце концов они погибли…И странно, никакой эпидемии дизентерии нет (никто поблизости не заболевает), а они вдруг заболевают в самой острой форме…

Удивительно во всем этом деле: либо свидетель умирает, либо свидетель настолько запуган, что ничего не отвечает, кроме «я ничего не знаю», либо свидетель отказывается от своих же собственных прежних показаний…А когда к умирающему Жене пришел священник и мальчик хотел что-то сказать, чему он был свидетель, что было на «мяле» в усадьбе Зайцева — и что он, я в этом не сомневаюсь, унес в могилу, — тогда г-н Красовский начинает инсинуировать и переносить всю вину на Веру Чеберяк. Детей отравила мать, мать — убийца, мать — преступница. Как только был допрошен Бейлис, так г-н Красовский немедленно переменяет фронт: он в этом деле больше принимать участия не желает, он спешит выйти из этого дела. Красовский показал евреям угрозу, показал, что может раскрыть это дело, он добрался до усадьбы Зайцева, а может быть, и до чего-нибудь еще гораздо более важного… Тогда они (евреи) поняли, что с Красовским надо действовать иначе, и Красовский выходит из дела. 25 августа Мищук, которого уже отстранили от расследования… придумывает новую версию: в убийстве принимала участие Вера Чеберяк и какие-то еще другие преступники.

И вот, изволите ли видеть, шайка преступников вместе с Верой Чеберяк совершила это ужасное дело, причем совершили «под жидов» (то есть симулировали ритуальное убийство), чтобы вызвать погром, а во время погрома поживиться…Мищук получает телеграмму от некоего Кушнира, занимающегося скупкой краденого, где этот Кушнир совершенно точно указывает, какими лицами было совершено преступление и где зарыты вещи убитого, где их можно найти на Юрковской горе (недалеко от пещеры, в которой был найден труп Ющинского). Нашли, разумеется, очень скоро какой-то хлам в мешке, обгоревшие части одежды и еще два заржавленных стержня (которые, вероятно, должны были изображать орудия убийства), которыми, как было очевидно, нельзя было причинить ранений.

Очень любопытно поведение Мищука: когда к нему пришел студент Голубев и указал на ритуальный характер убийства, то Мищук ему ответил: «Бросьте верить в эти глупости, вот я даже и орудие нашел, которым было совершено убийство» — и достал из стола какую-то швайку… Сопоставив все эти действия Мищука, можно ли сказать, что он просто заблуждался, а не действовал в силу определенного плана? Так или иначе, полученное Мищуком письмо, в котором точно указывалось, с кем вместе Чеберяк совершила это преступление, оказалось сущей ложью от начала и до конца: часть указанных преступников находилась (в момент преступления) под стражей, а другая часть принимать участия в преступлении не могла… Вам известно, что Мищук по этому делу был привлечен к судебной ответственности, был признан виновным и осужден за подлог, и судебная палата признала, что он совершил подлог умышленно: чтобы уличить Веру Чеберяк и каких-то воров, совершенно к делу непричастных, подкидываются вещи и какие-то стержни: о нас не поверят, что мы могли совершить преступление, а относительно воров — скорей поверят… 25 августа (1911 г.) проваливается и эта версия о ворах вместе с Верой Чеберяк.

Еврейские круги заволновались с того момента, как только Бейлис был привлечен к делу (через 5 месяцев после убийства, когда все следы были уничтожены). Они никак не ожидали, что следственные власти и прокуратура осмелятся привлечь к делу евреев. Я (как прокурор) настаиваю на этом: они этого явно не ожидали, не могли себе представить такой возможности… Я скажу открыто, что я лично постоянно чувствую себя под воздействием еврейской прессы.

Ведь наша «русская» печать — только кажется русской, в действительности же почти все органы печати в руках евреев…Выступать в каком бы то ни было деле против евреев означает немедленно вызвать упрек, что вы — черносотенец, мракобес и реакционер, что вы не верите в прогресс и т. д. Евреи до такой степени уверены, что захватили в свои руки главный рычаг общественности — прессу, что не могут себе представить, чтобы кто-нибудь посмел возбудить против них такое обвинение — не только в России, но и в других странах. В их руках капитал, и хотя юридически они и бесправны, но фактически владеют нашим миром…Мы постоянно чувствуем себя под их игом: разве мы можем закрыть глаза на то преступление, которое совершилось здесь, в Киеве? Хотя бы это и грозило нам всевозможными неприятностями, но мы обязаны его раскрыть. Однако, с точки зрения евреев, мы не имеем на это права. Нас, несомненно, станут обвинять, что мы нарочно поставили этот процесс, что мы возбуждаем народ против евреев…*

Меня даже удивляет следующее: если бы евреи желали действительно защитить Бейлиса, то должны были бы сказать — пусть правосудие решает этот вопрос, ведь улик было немного кроме соображений Красовского (все следы за 5 месяцев давно уже были уничтожены), и суд присяжных, которому евреи все-таки, по-видимому, верят, мог бы увидеть, что улик мало и что можно человека оправдать. Но любопытно то, что евреи, сознавая, очевидно, что Бейлис действительно виновен, стараются запутать дело, помешать правосудию.

Не успели привлечь Бейлиса к делу, как заволновались прежде всего некий Бразуль-Брушковский из редакции все той же «Киевской мысли», а затем Марголин — представитель еврейского общества, который ведет все их крупные процессы. Все они в августе и сентябре (1911 г.) активно выступили на сцене (данного процесса). Мне скажут, что и раньше, в других процессах выступали литераторы и сотрудники разных газет… что и Короленко выступал по Мултанскому делу, — я этого не отрицаю. И в настоящем процессе мы видим добровольных участников — студента Голубева и других, которые помогают производить расследование. Но кто же им бросит упрек? Разве они занимались подбрасыванием ложных доказательств, разве они обвиняли невинных? Ничего подобного не было.

А вот когда мы обратимся к деятельности Марголиных и Бразуль-Брушковских — тут мы увидим совсем другое дело. Здесь говорить о бескорыстии трудно: мы имеем факты, доказывающие корыстное отношение к этому делу…Что же они делали, чем эти лица занимались? Бразуль знакомится с Красовским, знакомится с (сотрудником последнего, агентом сыскной полиции) Выграновым, и разрабатывается план, как запутать и задержать это дело. За Чеберяк начинают усиленно ухаживать, так продолжается весь сентябрь, октябрь и ноябрь (1911 г.). Наконец 10 ноября — я прошу запомнить эту дату! — над Чеберяк вдруг повисает подозрение:…какая-то Малицкая, живущая под Чеберяк, которую допрашивал следователь уже в августе и которая не смогла сообщить ровно ничего существенного по делу, — эта самая Малицкая сообщает жандармскому подполковнику Иванову, что она, оказывается, знает гораздо больше. Оказывается, она слышала, как наверху у Веры Чеберяк произошло преступление, было совершено убийство Андрея Ющинского…Все это Бразуль-Брушковский и другие лица, которым нужно было данное дело запутать, просто выдумали, а Малицкую, разумеется, кто-то научил… Я не сомневаюсь, что теперь Веру Чеберяк стали терроризировать, Бразуль и Выгранов стали ее стращать: вам теперь нужно быть свидетельницей определенной версии, или же возьмите вину на себя, за это ей сулили деньги… Когда же Чеберяк на это не пошла, поссорили ее с ее бывшим любовником Мифле, он ее избил, она его облила кислотой, он ослеп — теперь ей нужно подтвердить, что убийство было совершено не кем иным, как слепым Мифле, да еще при участии Федора Нежинского — дяди Андрюши — и Луки Приходько, его отчима. Теперь подговаривают Веру Чеберяк и ее знакомого, Петрова, чтобы они подтвердили эту версию у судебного следователя.