Кремлевские звезды - Дмитрий Ромов
Санаторий стоит на возвышенности, над дорогой и над железнодорожной линией и идти от него до пляжа целых пять минут, но этот вид искупает все возможные неудобства. Да, собственно, и роскошь обстановки тоже. Мы не говорим, друг с другом о том, как будем делить номера между собой, молчаливо соглашаясь, что здесь в этом шикарном чертоге места хватит на всех.
Очень хочется искупаться и упасть на гальку, но нам нужно ещё кое-что приобрести. Мы сбрасываем куртки и выходим из санатория. Ловим попутку и едем на рынок. Водитель охотно рассказывает, что тут у них и как работает и нахваливает торговый центр, комиссионку и точку, где работает фарца. Это если нам нужно приобрести фирменные шмотки.
На рынке мы берём груши, персики и виноград, целый мешок. И ещё две большие хачапури. А ещё покупаем огромные пляжные полотенца, соломенные шляпы, резиновые сланцы, в которые тут же переобуваемся, и пляжные сумки.
Навьюченные, как челночники, с риском раздавить все свои фрукты, выходим с рынка и ловим попутку. Но едем не домой, а в комиссионку. Да, ну а что, наша осенняя одежда не слишком-то подходит для местного климата. Поэтому я значительно облегчаю свой бумажник и расточительствую напропалую.
Шорты и футболки, плавки, купальник и…
— Обалдеть, Наташ, смотри, джинсовый костюм, как у тебя.
— Ага, точно, — кивает она. — Ну, а что удивительного, здесь-то понятно, заграница рядом. Удивительно, что он до наших краёв добрался.
Смешно.
Ещё я беру двое очков-капелек, по всей видимости польских, называемых скучающей продавщицей «хамелеонами», потому что их прозрачность меняется по градиенту — от тёмного к светлому.
— Егор, — шепчет Наташка, — не надо, это такие деньги. Что ты делаешь.
— Не для того мы на северах целый год вкалывали, — подмигиваю я усталой даме за прилавком, — чтобы на югах экономить, правильно?
Она, в отличие от моей суженой, выражает со мной полное единомыслие. Ну, и в качестве финального аккорда этой симфонии мотовства, я покупаю французское, хотя, наверное, польское платье, цвета тёмного хризопраза и сумасшедшие босоножки Эрмес.
Всё. Нет, не всё. Ещё на выходе к нам подходит кент с усами подковой и предлагает кроссовки «Адидас» тридцать седьмого размера. Глаз-алмаз, смотри-ка. Всё берём. Вот так, жизнь семейная, сплошные расходы.
В номере Наташка сразу забегает в ванную и выходит в купальнике. Может ну его, пляж этот? Но нет, всё должно идти по порядку.
Мы берём с собой курортные карты, фрукты, лепёшки, полотенца, натягиваем новые футболки и шорты и выдвигаемся. Я оставляю непромотанные остатки состояния в сейфе на стойке регистрации, и мы идём к морю. Располагаемся цивилизованно, на лежаках под решетчатым навесом, создающим рассеянную тень. Солнце жарит, как летом. Я, конечно, предпочитаю бывать на пляже утром и вечером и никак не днём, но Наташка, как ящерка, сразу выскальзывает на солнце.
Мы с ней, честно говоря, выглядим не белыми, а синими, как цыплята, но ничего, это дело легко исправить.
— Пойдём, тяну я её к воде. Познакомишься с морем. Хочешь?
— Очень, улыбается она.
Мы браво проходим по гальке и входим в воду.
— Ой! — ёжится она.
— Ничего-ничего, это потому, что мы на солнце перегрелись. Сейчас постоим в воде минутку и станет нормально.
Но мне стоять не хочется. Я иду вперёд, невзирая на мурашки. Делаю несколько шагов и заныриваю с головой. Ух, красота! Проплываю немного вперёд и ложусь на спину. Плыть трудно, в плечо сразу отдаёт ноющая боль. Не надо было его нагружать до этого.
Я подплываю к берегу.
— Ну, же, смелее! Не бойся, вода отличная.
И, сказав это, я жестоко и предательски брызгаю на Наташку.
— Ах ты! — вскрикивает она и, откинув сомнения, бросается в воду.
Она подплывает ко мне и обвивает меня руками.
— Как же волшебно, Егор.
— То ли ещё будет, — говорю я и целую её.
Мы плаваем и барахтаемся, как дельфины, а потом лежим на полотенцах, брошенных на раскалённые камни и сами раскаляемся, и покрываемся едва различимыми чешуйками белой соли. Мы затихаем и цепенеем, глядя в глубокое и неимоверно синее небо, чуть тронутое осенним янтарём.
Кожа натягивается, делается звенящей, и лёгкий ветерок, касающийся наших тел, заставляет их чувствовать электричество. Электричества здесь хватает. Оно пронизывает воздух, искрит в наших взглядах, и бьёт разрядами при каждом соприкосновении.
Мы оба ждём, мы оба знаем, что это всё, вот этот прекрасный день, ласковое море и знойное солнце совсем не главное, совсем не то, ради чего мы здесь оказались.
Медсестра загоняет нас под навес и не разрешает больше загорать, но против водных процедур она ничего не имеет, и мы бросаемся в воду, охлаждая кожу и пытаясь обуздать огонь, разгорающийся всё сильнее.
Вечереет. Мы возвращаемся в санаторий, проходим через великолепные холлы и поднимаемся по широкой лестнице, наслаждаясь прохладой. В номере нас охватывает некоторая скованность, порождённая недосказанностью и неполной ясностью положения. Но ничего, это совсем ненадолго.
Пока я принимаю душ, Наташка переодевается. Она надевает новое платье и босоножки, и я не могу отвести от неё взгляда. Съедаю её глазами. Да чего там, просто пялюсь.
— Почему ты так смотришь? — смущается она.
— Потому, что ты очень красивая, — отвечаю я и провожу тыльной стороной ладони по её голому плечу.
Она поёживается и замирает, глядя мне в глаза. Конечно, она всё понимает, всё знает. И хочет этого. Мы оба хотим…
Мы выходим из гостиницы. Под фонарями носятся летучие мыши, воздух пахнет сладостью и морской солью. На небе сияет золотая, пока ещё крупная луна. Скоро она уменьшится, станет серебряной, а потом и вовсе оловянной. В небе сияют бриллианты звёзд, а в груди вибрирует танго.
Мы садимся в машину и едем в ресторан. Столик у нас должен быть заказан. Я за это чир отдал портье. Ещё трёшку на такси и пятачок швейцару, плюс четвертной метрдотелю. Дольче вита для народа не то, чтобы бесплатна.
Здание ресторана «Гагрипш» появилось здесь ещё в 1903 году. Его вывезли в разобранном виде откуда-то из Скандинавии. Без единого гвоздя, если молва не врёт, стоит и радует гостей сколько лет уже. Выходим из машины и проходим по широкой дорожке к ресторану, любуясь огромными часами на фасаде.
Ассигнации творят чудеса и уже через пару минут мы оказываемся в самом крутом ресторане города и на самом козырном месте у огромного круглого окна с видом на море. Море сейчас утопает во мраке, но огромная луна и дорожка прочерченная по глади воды, выглядят захватывающе.
Зал ресторана просторный, с высоченным, в два этажа, потолком. Деревянные стены, создают атмосферу уютного комфорта, несмотря на большое количество окон. Здание кажется прозрачным. Над нижней частью вдоль всего зала по бокам нависают балконы, создавая практически аркады, внутри которых тоже стоят столики. Ну а мы по центру у самого окна.
На противоположной стороне от нас, на сцене, звучат «Гуси-лебеди», «Напиши мне письмо» и прочие непобедимые хиты. Над музыкантами тикают огромные часы, оказавшиеся двусторонними.
— Нравится? — спрашиваю я.
Наташка кивает, ненароком поглядывая на свой сияющий бриллиантик. И тут, будто специально ресторанный ансамбль начинает петь «Shine On You Crazy Diamond». Репертуар разносторонний.
К нашему столику подходит элегантный джигит и, свергая глазом и наслаждаясь своей маскулинностью приглашает «дэвушку» на танец. Ну надо же, в самом начале вечера. Да что ж такое, планида у меня что ли такая?
— Извини, брат, — максимально любезно говорю я, — но сегодня девушка танцует только со мной.
— Э-э-э! — кручинится он. — Зачем неправильно ведёшь себя?
Я встаю и подаю своей даме руку. Танцор из меня тот ещё, но ей, мне кажется, этого хочется. Мы идём мимо незадачливого кавалера, подходим к сцене и переминаемся с ноги на ногу под «Сияй, сумасшедший бриллиант». И в этот момент мне кажется, что ресторанные лабухи поют круче Пинк Флойда. Моя невеста кладёт голову мне на плечо, а я опускаю руку чуть ниже чем надо и прижимаю её к себе чуть сильнее, чем диктуют правила приличия.
Потом мы заказываем салат из свежих огурцов с ветчиной и отварным говяжьим языком, заправленный соусом с сыром, томлёную говядину, конечно же хачапури и люля-кебаб, а также ещё кучу всего.
Глаза Наташки сияют сильнее сумасшедшего бриллианта. Не из-за еды, хоть
