Журнал «Если» - «Если», 2009 № 02

Переубедить ее было нельзя. Слова развеивались как дым. Квинта, отворачиваясь и фыркая, их просто не воспринимала. И так же категорически она отказывалась встретиться со мной на Земле.

— Нет-нет, ни к чему хорошему это не приведет!..

Губы ее плотно сжимались.

— Ты там не такая, как здесь? — осторожно спрашивал я.

— Нет, я — такая. Ну, может быть, чуть-чуть себя приукрасила. Совсем чуть-чуть, совершенно не принципиально. И тем не менее это «чуть-чуть» все решает. Чуть-чуть у тебя, чуть-чуть у меня, в целом получается резонанс. Камертон начинает звучать, когда слышит родственные вибрации. На Земле у нас не будет так же, как здесь. Мы потеряем это «чуть-чуть» и ничего не получим взамен. Давай лучше не будем ничего выяснять. Давай просто будем тут жить, и все.

Она встряхивала головой.

— А что для тебя значит «жить»? — спрашивал я.

— А для меня это значит — вот так.

Квинта подхватывала меня под руку и влекла смотреть, как Алиса с группой энтузиастов пытается создать в одном из дворов Сад камней. Что-то у них там не связывалось: они в тысячный раз меняли форму и размер валунов, песок, которым посыпались дорожки, конфигурацию проволочных кустов, огораживающих будущую обитель покоя.

Или опять-таки подхватывала меня и тащила на край города, где гномы, не останавливаясь ни на секунду, наращивали брусчатку. Распахивалась вокруг невообразимая темнота, постукивали молоточки, аккуратно укладывая в мостовую камень за камнем, у Квинты, словно подсвеченные изнутри, начинали сиять глаза.

Она тоже как будто пробуждалась от сна.

Она так и говорила:

— Здесь я просыпаюсь.

И это было еще одно обстоятельство, из-за которого я оставался в городе.

Начинается то, что Платоша окрестил сатьяграхой. Уже на следующий день Алиса проводит вокруг заведения Коккера широкую желтую линию. Это полоса отчуждения. Предполагается, что ее никто не должен переступать. И одновременно, на этом настоял Обермайер, перед входом в центр Коккера становится пикетчик с плакатом, на котором в доступной форме объясняется, что именно тут происходит. Пикетчики меняются каждые два часа. Сначала дежурит сам Джефф Обермайер, и вид у него такой, что за ограничивающую черту действительно не заходит никто. Затем его сменяет Бамбук, тощий костлявый парень, на котором комбинезон болтается, как на скелете. Непонятно, зачем он выбрал такую несерьезную аватару. А ближе к вечеру на дежурство становится Ковбой Джо и стоит картинно, хоть фотографируй его: ноги расставлены, обе руки на поясе, с которого свисает тяжелая кожаная кобура — Ковбой Джо единственный, кто по негласному соглашению открыто носит оружие — подбородок выпячен и оттягивает шнурок, прикрепленный к шляпе. Зачем ему этот шнурок, ветра в городе нет. Зато вид, как в американском вестерне. Лично я подозреваю, что Ковбой Джо не такой уж ковбой. Это здесь он ковбой, а на Земле, где законы другие, скорее всего, скромный преподаватель университета. Жаргон у него, во всяком случае, не ковбойский. Вот и сейчас, когда мы с Квинтой подходим, он объясняет туристу, вытаращившему лягушачьи глаза, что таким образом мы отстаиваем свою аутентичность.

— Это наша земля, это наш мир, и мы не хотим, чтобы он превратился в нечто иное. Право на аутентичность — это право любой из культур в мультикультурной среде.

Турист только трясет башкой. Лучше бы уж Ковбой Джо вытащил из кобуры свой «кольт». Стало бы, по крайней мере, понятнее.

Туристов, надо сказать, заметно прибавилось. Дурацкие их покемоны буквально переполняют улицы. Откуда они только берутся? Шагу нельзя ступить, чтобы на тебя не уставился какой-нибудь идиот. Мальвина, которая отслеживает ситуацию на Земле, утверждает, что Коккер повесил рекламу на нескольких популярных сайтах. Очереди за визами мгновенно выросли в четыре-пять раз, и, по слухам, уже началась их активная продажа и перепродажа. Впрочем, бороться с этим бессмысленно: никаких земных законов Коккер не нарушает.

С Мальвиной, однако, согласны не все. В чатах продолжает кипеть дискуссия, где высказываются самые разнообразные мнения. В частности, по-прежнему обсуждается концепция «оправданного насилия», которую еще во время голосования предложил Джефф Обермайер. Как и раньше, исходит она из того, что в чрезвычайных ситуациях действенны только чрезвычайные меры. Если сразу же не прижечь мутацию, которая возникла спонтанно, то она будет действовать по принципу «отклоняющего пути»; то есть уводить ситуацию все дальше и дальше от назначения. Мы, как и любое другое свободное общество, имеем право на самозащиту. Право отстаивать свою этнокультурную идентичность, как выразился бы Ковбой Джо. А потому все-таки следует произвести принудительный демонтаж этой стеклобетонной чувырлы и на ее месте восстановить прежний дом. Воздвигнуть такой экзистенциальный брандмауэр. Раз и навсегда подвести черту.

Обермайер приводит в пример Петербург, где безликая офисная застройка буквально уничтожила исторический центр. Фотографии, которые он в своем блоге выкладывает, впечатляют. Эта точка зрения собирает довольно много сторонников.

Оппонирует ей, как и следовало ожидать, Платоша. Он считает, что насилие вообще никогда, ни при каких обстоятельствах не бывает оправданным. Либо это произвол отдельного человека, и тогда прав не тот, кто прав, а тот, кто сильней, он и будет навязывать остальным свою правоту, либо это произвол государства, которому граждане отдают власть над собой, и тогда появляется нечто, опять-таки подчиняющее человека себе. Мы же не хотим вырастить нового монстра, нового прожорливого Левиафана, «самое холодное из всех холодных чудовищ»…

Эмоции вновь переплескивают через край, но пока ни одно из мнений не собрало достаточного количества голосов. Критический уровень не достигнут. Ясно, что в ближайшее время нового Большого Чата не будет.

И кстати, надо отдать должное энергии Коккера. Коккер ничего не боится, не прячется, не отсиживается за стенами своего мещанского новодела. Нет, Коккер идет прямо в народ. Клетчатый его пиджак мелькает буквально во всех частях города. Коккер останавливает прохожих, нагло загораживая им дорогу, вторгается в городские кафе, подсаживается, пытается завязывать разговоры. Весь его вид говорит: вот я, простой парень, такой же, как вы, трудяга, ничего плохого вам не желаю. Почему мне нельзя иметь здесь свой бизнес? Почему свобода, о которой вы любите потрендеть, не распространяется на меня? Давайте попробуем. Давайте сначала посмотрим, что из этого выйдет. А уж потом будем что-то решать.

Правда, слушают его только туристы. Собственно граждане смотрят на Коккера, как на пустое место. По-видимому, даже те, кто входил в сенсориум «инноваторов».

Ничего не поделаешь, таково общее настроение.

Контакт с Коккером поддерживает только Мальвина. Она, если так можно выразиться, является официальным представителем города. Это сложилось как-то само собой. В конце концов, у нас не так много людей, которые обладали бы юридическими познаниями. Так вот, у Мальвины мнение весьма скептическое. Она полагает, что Коккер тут вообще ни при чем. Кто такой Коккер? Коммивояжер, мелкий клерк, что ему прикажут, то он делать и будет. Решение все равно принимается в головном офисе, то есть в штабе той фирмы, которой принадлежит данное торговое подразделение. А там работают совсем другие мотивы: они о нас ничего не знают и знать не хотят. Во внимание принимается только экономическая эффективность: поддержание виртуального представительства не требует от фирмы почти никаких сил и средств. Накладные расходы при этом ничтожны. Управленческая нагрузка пренебрежимо мала. Они могут ждать сколько угодно. А вот от нас, чтобы поддерживать данную ситуацию, как раз требуются очевидные психологические усилия. Причем наши ресурсы не безграничны. Мы, в конце концов, можем элементарно выдохнуться.

— И что же ты предлагаешь?

— Ничего я не предлагаю. Я просто считаю, что мы недооцениваем противника…

Примерно о том же твердила и Квинта.

Тут дело не в Коккере, считала она, а исключительно в нас самих. Коккер — это просто овеществление наших страхов. Мы приносим земной мир в себе — как пыль, как часть того, чем живем. Он просачивается сюда вместе с нами и воссоздает отношения, привычные для Земли.

— Этого не избежать.

— То есть Коккер, по-твоему, не виноват?

— Вина — на всех нас…

Мы разговариваем об этом через несколько дней, когда Квинта вытаскивает меня в квартал ремесленников. Она присмотрела там какой-то интересный пейзаж и считает, что мне тоже стоит на него взглянуть.

— Постараемся взять, если понравится. Пусть у тебя дома будет что-нибудь от меня.

— А ты сама? — несколько обеспокоенно спрашиваю я.