Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1971 год
17 сентября 1967 года. Паласизи слегка толкает лодку и запускает мотор.
Селение исчезает за поворотом реки, и я машу рукой, прощаясь с Андре и цивилизацией. Закуриваю сигарету и, сидя на жесткой деревяшке, рассматриваю непроглядную стену джунглей, откуда доносятся пронзительные, словно о чем-то предупреждающие вас крики.
По мере того как день медленно угасает, лес пробуждается, готовясь к ночной жизни. К семи вечера справа от нас на вершине крутого, с заболоченными берегами холма появляется деревня. Я оборачиваюсь к Типуа.
— Вампи, — предупреждает он мой вопрос.
Это деревня племени эмерийонов. Большинство карбе — на сваях в отличие от жилищ индейцев уаяна. Эмерийоны в большинстве своем поразительно худы, болезненного вида. Племя вырождается в результате общения с креолами. Те вынуждают женщин эмерийонок заниматься проституцией, спаивают мужчин н подростков.
Вампи, вождь деревни, показывает мне место ночлега. Я укрываю свое драгоценное снаряжение (пошел дождь) и начинаю готовить ужин — суп, рис и бананы, которыми меня угостили америйоны. Ночь нежно окутывает лес. Вокруг меня собралось несколько больных индейцев. Их взгляды молят меня об исцелении, но я не врач. Самое большое, что я могу им дать, это несколько таблеток хинина, которыми снабдили меня в Марипасуле.
На следующее утро мы плывем по тихой воде реки Уаки. На горизонте медленно восходит солнце. Группка индейцев, без сомнения последние, кого мы встретим на реке, с удивлением смотрят, как мы проплываем мимо не останавливаясь.
Уаки гораздо уже своей предшественницы. Под кронами деревьев не хватает кислорода, нарастает удушье. Меня предупреждали об этой опасности, но одно дело представлять, а другое — ощущать. Уаки то выписывает излучины, устремляясь на запад сквозь высоченный лес, где нити лиан свиваются в причудливой формы сети, то превращается в одну сплошную песчаную отмель. В воду то и дело ныряют вспугнутые нами ящерицы и кайманы.
Река настолько обмелела, что Паласизи приходится встать на носу лодки и показывать, где можно проплыть. Вдруг он прыгает в реку и мчится по мелководью за какой-то зеленоватой тенью. Я едва успеваю достать кинокамеру. Индеец возвращается, крепко держа за хвост длинную ящерицу, которую с торжествующим видом протягивает жене. Я впервые вижу игуану и с любопытством рассматриваю это странное животное. Эпитет «странный» слишком слабо характеризует чудовище, которому гребень на спине, мешок под шеей и длинные загнутые когти придают совершенно законченный доисторический вид.
Игуана небрежно брошена на дно лодки, а мы выходим на песчаную отмель, где жужжит облако громадных ос. Не обращая внимания на насекомых, мой экипаж палками копает в песке ямы и упорно роется в них. Паласизи озабоченно засовывает руку почти по плечо, и его лицо озаряет улыбка: он вытаскивает белые игуаньи яйца.
Около десяти утра мы останавливаемся на нагретой солнцем песчаной косе и, пока я разминаю затекшие ноги, жена Паласизи свежует игуану. Через час жаркое из ящера готово. Вкус игуаньего мяса не вызывает у меня энтузиазма, и я отдаю свою порцию хохочущим надо мной индейцам.
Глупый француз — пренебрег таким деликатесом!
Около полудня произошла неожиданная встреча. Лес наполнило тарахтенье подвесного мотора, и на повороте реки скоро появляются две перегруженные Лодки. Сидящие в них пятеро креолов явно нам рады. Они рассказывают, что несколько месяцев искали в джунглях золото; лица у них изможденные, землистого цвета. Угостив их сигаретами, плывем дальше.
Я спокойно изучаю карту, как вдруг Паласизи и Типуа начинают кричать. В десяти метрах впереди какое-то лихорадочное движение. Это стадо пекари, диких свиней. Их по меньшей мере голов восемьдесят! Паласизи два раза подряд стреляет в свинью. Той все же удается вскарабкаться на другой берег, и она пытается пробраться сквозь лианы. Получив третью пулю, животное шлепается в воду. Выбираем песчаный островок с несколькими деревьями. Паласизи коптит свинину, а я обращаюсь к услугам Типуа и прошу его выковырять у меня из ноги колючки. Индейцы — специалисты по этим операциям. Типуа, ухмыляясь, вынимает из мешка огромный нож и начинает ловко выцарапывать мои занозы.
Закончив лечение, я натягиваю гамак между деревьями, а затем прилаживаю над ним свое полотнище из красного пластика, которое принимает форму маленькой палатки. После этого, с аппетитом поужинав мясом пекари, которое индейцы густо наперчили, я растянулся в гамаке.
20 сентября. Местами река углубляется в настоящий лесной туннель, и нам приходится ложиться на дно лодки. Укладываясь в очередной раз, я роняю фотоаппарат на залитое водой дно. Пытаюсь подхватить его, но поздно — пленка испорчена.
Все чаще попадаются отмели. На них видны напоминающие кратеры гнезда больших гвианских жаб. Лодка почти стоит на месте: в реке больше нет воды. Мы выходим на песчаное ложе, осторожно ступая, — здесь полным-полно ядовитых скатов. Эта разновидность водится только в бассейне реки Марони. У этих скатов, достигающих иногда огромных размеров, страшное жало; их удар, конечно, не смертелен, но вызывает глубокие, очень болезненные раны, которые непрерывно гноятся.
Сразу после полудня на нас обрушился ливень. Паласизи с удвоенной энергией налегает на деревянный шест, который выгибается дугой при каждом усилии. Я веду себя менее героически и укрываюсь своим пластикам. Закуриваю сигарету, мне уютно; совсем немного, и можно было бы подумать, что я дома и смотрю документальный фильм.
Река давно уже превратилась в узкий смрадный проход, по которому мы часто вынуждены брести пешком. В день проходим не больше пяти-шести километров. Когда же будем на месте? Я даже не могу определить, где мы находимся: река описывает столько извивов; и все они не нанесены на карту.
Река, словно туннель из колючих ветвей, иногда кажется неодолимой. Это царство природы, где человеку нет места. Мы разрубаем узлы лиан мачете, а джунгли отвечают нам тучей насекомых, заползающих за шиворот. Мы отводим в сторону одну ветку, а на ее место, как пружина, выскакивает другая. Становимся на лежащий в воде ствол, а он уходит вниз, и ноги, будто клещами, охватывают ветки. Мы идем по песку, а под ногами оказывается скат. Идем по руслу реки и спотыкаемся о невидимые камни. Тысячи москитов скапливаются на гноящихся царапинах. Восходит, солнце, и мы обалдеваем от жары. Нас мучит жажда, но вода соленая. От сырости гниют вещи; над нами кружат хищные птицы; по ночам в чаще ревет ягуар… Теперь я понимаю, почему индейцы- покинули джунгли и расселились по берегам больших рек.
В ход идет топор: надо рубить перегораживающие реку деревья. В воде, над водой — всюду сплошные заросли. Мы изо всех сил тянем лодку, которая царапает днищем о песок. Сколько еще времени мой экипаж согласится терпеть все это?
Я думаю о Тамури, с которой мне предстоит скоро бороться в одиночку... Ведь она ничем не отличается от этой реки. Я представляю свою надувную резиновую лодку среди всех этих шипов и острых сучьев. Да-а, невеселая перспектива.
Паласизи делается все раздражительнее.
— Если не придем на место сегодня вечером, повернем назад! — бросает он.
Мы вновь впрягаемся в каторжную работу. Неожиданно мне делают знак молчать, и я вижу, как индейцы лихорадочно обвязывают головы старыми тряпками. Какую еще ловушку нам приготовили джунгли? Ах вот оно что: в полутора метрах над водой висит огромный рой пчел. Кажется, он здесь специально для нас. Уф! Едва проскочили!
Временами в туннеле становится совсем темно, только впереди чуть брезжит сквозь листву зеленоватый свет. Вдруг слышится какой-то хруст; мы замираем. Но животное — или их несколько? — тоже не движется; мы ищем его главами. Невидимое, оно где-то рядом. Все живое сливается здесь воедино: вот это вовсе не кора, а черепаха, это не сгнивший ствол, а кайман, это не лиана, а змея, это не торчащий из воды камень, а жаба.
К полудню мы попадаем в какую-то болотистую саванну. Над нами голубеет небо, перед глазами раскрывается невероятная гамма зеленых тонов. Река расширяется, прямо передо мной возникает старое карбе, сердце забилось чаще: мы у цели!
Я первым соскакиваю на берег. Под удивленными взглядами моего экипажа я, не замечая болотистой почвы, шипов и колючек, бегу к опушке джунглей. На мгновенье останавливаюсь и окидываю взглядом место: старые коптильни, подгнившие сваи, которые, должно быть, служили для подвешивания гамаков, и просвет в стене джунглей к югу от опушки — без сомнения, это и есть Дорога эмерийонов, так долго занимавшая мое воображение! Меня охватывает нервное возбуждение. Я должен сдерживаться, чтобы сразу не припустить по ней.
Вот он передо мной, «огромный непроходимый лес», как любят писать профессионалы землепроходцы. Однако — какое счастье! — дорога довольно четко вырисовывается между деревьями. Кругом лианы, тот же хаос, та же усеянная ямами и буграми земля, но ошибиться нельзя, другой дороги здесь нет — это путь к реке Тамури.
