Физрук: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
— И черт меня дернул продать партию Маринке… Ну с которой ты лобызался… Дочери начальника районного управления КГБ! — печально повесив буйну голову, повествовал Кеша. — А сегодня утром она мне позвонила и говорит, надо встретиться… Договорились пересечься в кафе «Мороженое» на Магистральной. Вот там она меня и огорошила… Говорит, спьяну оставила упаковки с колготками на диване в гостиной, а папаша увидел… А он у нее мужик серьезный, настоящий коммунист… Пристал, говорит Маринка, как банный лист к заднице: откуда это барахло да еще в таком количестве?.. Неужели моя дочь спекулянтка?! А я ей и толкнул-то всего штук тридцать… Маринка, по ее словам, пыталась объяснить, что какая там спекуляция, ей этих колготок самой едва на месяц хватит, но папаша уперся… А он еще в сороковых под началом товарища Абакумова служил, так что допросы вести умел…
— Короче, — перебил его я, — Маринка раскололась!
— Ну да… — совсем приуныл мой приятель. — У Кеши, говорит, взяла…
— А папаша что?
— Говорит, ладно, нашей службы это не касается, а вот Истомину позвоню…
— А Истомин это кто?
— Полковник, начальник отдела по борьбе с расхитителями социалистической собственности, друг генерала Михайлова, Маринкиного отца… Они вместе служили когда-то.
— Та-ак, и что ты предпринял?
— Деньги в кассу райпо внес…
— Отлично! Выходит, колготки эти теперь твои?
— Формально — да.
— И чего ты боишься?
— Что я их сам теперь носить буду? — удивился Стропилин. — Жены у меня нет… Я их даже своей Маше не могу подарить…
— Значит — надо толкнуть.
— А вдруг нагрянут с обыском?.. Найдут — заведут дело о спекуляции…
— Понятно… А от меня ты чего хочешь?
— Спрячь у себя покуда, ладно?.. — попросил он. — Ты у нас человек новый. Если начнут трясти моих знакомых, о тебе вспомнят в последнюю очередь… Я бы выкинул, но жалко же…
Честно говоря, мне не очень хотелось, чтобы обо мне вспоминал ОБХСС, но и отказать Кеше я тоже не мог.
— Сколько их у тебя осталось? — спросил я.
— Пар сто…
— И сколько ты за них заплатил?
— По номиналу. Пять рублей за пару… А, что?
— Неси сюда.
Кеша пулей вылетел из комнаты. А я остался размышлять. С точки зрения моего времени, проблема не стоит выеденного яйца. Чувак заплатил, следовательно мог с этими колготками делать все, что ему вздумается, но сейчас действовали иные правила игры. Никому не хотелось угодить за решетку за спекуляцию товарами повышенного спроса. Так что держать коробку с дефицитом у себя тоже не разумно. Выходит, придется толкнуть. Да хотя бы через ту же Груню! Думаю, уж она-то сумеет пристроить дефицит через свою клиентуру. И — не по номиналу.
Вернулся Стропилин, поставил на стол коробку. Я велел ему пересчитать товар, а сам запер дверь на ключ и задернул шторы.
— Сто пять пар, — сообщил он.
— Значит, ты хотел бы и от товара избавиться и вернуть свои законные пятьсот двадцать пять рублей…
— Разумеется, но…
— Твоих райкомовских будут спрашивать, покупали они у тебя колготки или нет?
— Будут, наверное, если дело заведут, — снова приуныл Иннокентий Васильевич. — Я мог бы уговорить их расписаться в ведомости, но некоторые могут упереться…
— Сколько вообще человек в райкоме обычно покупает твой товар?
— Человек двадцать…
— Возьми двадцать пар и продай ниже номинала, только пусть распишутся в получении, а нужную сумму и количество проставь сам.
— А что делать с остальными парами?
— Ты же все равно хотел их у меня оставить, ну вот я и решу…
— Уф, спасибо тебе, Саша… Не знаю, чтобы я без тебя делал…
— На то и нужны друзья…
— Верно, — кивнул Кеша. — Хотя, признаться, я думал, что ты мне откажешь…
— Это еще почему?
— Ну-у… в школе ты был такой… правильный… Прозрачный, как стеклышко…
— Жизнь научила…
— Понимаю… Меня вот — тоже… Трудно начинать с нуля… Литейск, хоть и не БАМ, но приезжему здесь тоже несладко… Работы много, а условий никаких… Впрочем, что я тебе рассказываю, сам знаешь. Так что лучше нам держаться друг друга.
— Само собой!
Он отсчитал двадцать пар колготок и исчез, а я отправился искать комендантшу. Аграфену Юльевну я нашел на третьем этаже. Она учиняла разнос обитателям тридцать восьмой комнаты за ночной шум. Вернее — обитательнице. Я мельком заметил хмурую женщину, лет тридцати пяти, с фингалом под глазом. Захлопнув дверь, тетя Груня повернулась ко мне и суровое выражение ее полного лица сменилось почти нежностью.
— Есть дело, Груня, — сказал я.
— Слушаю тебя.
— Ты не могла бы заглянуть ко мне на минуту?
Глаза ее просияли, но она тут же потупила взор.
— Ну если только на минуту…
Я догадывался на что она надеялась, но сразу разочаровывать не стал. Мы спустились на второй этаж и увидели мужичка, топчущегося возле моей двери. Я-то его сразу узнал, а вот глаза комендантши заметно потускнели. В них снова мелькнула некоторая надежда, когда я попросил своего гостя немного подождать снаружи. В комнате, я показал Аграфене Юльевне груду упаковок с колготками, что лежали у меня на кровати. Груня мигом смекнула, какая удача плывет ей в руки. Тоска одинокой женской души сменилась в ее взгляде пламенем алчности.
— Почем продаешь? — тут же осведомилась она.
— По червонцу.
— Сколько их здесь?
— Восемьдесят пять пар.
— Дорого по десятке-то…
— Так половину мне придется отдать поставщику.
— Даю восемьсот, но зато деньги — сразу.
— Согласен!
— Тогда бери всю партию и тащи за мной.
Я переложил колготки в коробку, взял ее и вышел вместе с комендантшей в коридор, сказал трудовику:
— Заходи, Витек, я скоро!
— Я пока замком займусь… — откликнулся он.
— Давай!
— Замок меняешь? — спросила Груня, когда мы спустились в ее кабинет.
— Да, приходится, — ответил я. — Мало ли кто в моей комнате раньше жил… Может ключи себе оставил.
— По правилам один ключ должен оставаться на вахте.
— Думаю, мы решим этот вопрос.
Я поставил коробку с колготками на комендантский стол, а Груня отсчитала мне восемь сторублевок. Из них, я мог с чистой совестью половину оставить себе. Ведь связи связями, а шмотьем обзавестись не мешает. Осень я может еще как-то перепрыгаю в своем кожзаме, а наступит зима — околею. Обувка нужна. В кроссах да кедах тоже не разгуляешься, как только погода ухудшится. Да и белье, носки, головные уборы. А еще мне нужен холодильник — свой, а не казенный, диван, телевизор. В общем — на жалование, даже с доплатами всего не укупишь.
— Слышь, Шурик, — вернула меня
