Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева
Рассел медленно глубоко вдохнул. Этого он никак не ждал. Готовился ко всему, но к свободе… Правда, тут же выяснилось, что свобода несколько… ограничена. Его освобождают из-под стражи, но не выписывают. Ему возвращают его вещи, кроме оружия и литературы, переводят из камеры в палату, подробности режима ему расскажет доктор.
За этим разговором он даже не заметил: кто и когда занёс и положил на кровать его вещи. Костюм, плащ, портфель, отдельно в пакете всякая мелочь из карманов и деньги. Рассел расписался на предложенном ему листе, не читая текста и не пересчитывая денег, бросил ручку и задал удививший его самого вопрос:
– И хватит мне денег на оплату больничных счетов? – и, так как доктор не скрыл удивления, пояснил: – Арестанта содержит государство, а свободный человек платит за себя сам.
Северин холодно улыбнулся.
– Эти вопросы обсудите с доктором, – сложил свои бумаги и встал. – Честь имею.
Щелчок каблуками, чёткий поворот, и они остались вдвоём. Холодная на грани пренебрежения вежливость Северина не обижала, так как была полностью обоснована. Разумеется, зафиксированный на обработочном столе «клиент» не мог тогда видеть сидящего в углу за аппаратурой, но… Информации у Северина вполне достаточно для однозначных выводов. Тем более, что они правильны и соответствуют истине. И надо отдать должное: держится Северин безупречно. И сейчас, и на тех допросах, где уже сам спрашивал и слушал ответы. Да, уникум – во всём уникум. Но об этом тоже не надо и тем более сейчас. Что там говорит доктор?
– С вашим делом ознакомились в Комитете защиты жертв и бывших узников Империи. Комитет согласен оплатить ваше лечение.
– Что?! – потрясённо переспросил Рассел. – Но я ни в какой комитет не обращался.
– Обратился я, – спокойно сказал Жариков. – Я считаю вас жертвой. И с моими аргументами согласились, – и встал. – Идёмте, Шерман. Я провожу вас в палату.
– Мне… можно переодеться? – глухо спросил Рассел.
– Да, конечно. Я подожду вас в коридоре.
Да, разумеется, он понимает. Ему дают время прийти в себя, но… Роняя вещи, путаясь в рукавах и пуговицах, Рассел переоделся, рассовал по карманам пиджака содержимое пакета. А это что? Справка? Да, справка об освобождении. Её в бумажник, всё-таки документ. Ну вот… он оглядел камеру, да, всё-таки камеру, и вышел в коридор, неся непривычно лёгкий пустой портфель.
Ни Северина, ни конвоира, только доктор. Рассел подошёл к нему.
– Я готов.
– Всё взяли? Идёмте.
Через внутренний переход они перешли, как понял Рассел, в другой корпус. Здесь коридор был намного оживлённее. Больные в тёмно-зелёных пижамах, сёстры, врачи, посетители… И почти все здоровались с доктором. Ещё один переход, а здесь народу заметно меньше, и доктор открывает перед ним дверь.
– Заходите, Шерман. Это ваша палата.
Рассел огляделся и пожал плечами.
– Не вижу принципиальной разницы. Всё то же.
Жариков улыбнулся.
– Дверь не запирается и окно без решёток. Располагайтесь, бельё на кровати. С завтрашнего дня будете ходить в столовую и на процедуры, а сегодня привыкайте к новому месту.
И ушёл.
Рассел снова огляделся. Да, всё то же, и всё по-другому. Ну, что ж, будем устраиваться. Он поставил под вешалку портфель, повесил плащ и подошёл к окну. Милый парковый пейзаж. Снег делает его даже… изысканным. И тихо. Как же здесь тихо. И безлюдно.
Рассел отвернулся от окна, подошёл к кровати. Да, бельё, тёмно-зелёная пижама, даже шлёпанцы стоят наготове. Тумбочка у кровати, стол у стены, два стула, вешалка в углу, а костюм куда? О, даже плечики предусмотрены, именно костюмные. И отдельно для рубашки. А эта дверь куда? Санузел? Да, так и есть. Ну, будем обживать этот мир. Сколько его здесь продержат, неизвестно, а спешить ему… некуда, не к кому и незачем.
На подходе к своему кабинету Жариков увидел Леона и Алика. Оба уже переоделись, но явно ещё не успокоились и были там, в игре. Увидев Жарикова, они заулыбались.
– Здравствуйте, Иван Дормидонтович… Здравствуйте…
– Здравствуйте, – кивнул Жариков. – Как рука, Лёня?
– Полный порядок, – он несколько раз согнул и разогнул руку.
– Он может работать, – робко, но очень старательно сказал Алик по-русски. – Он сильный.
Жариков улыбнулся.
– Молодец, совсем чисто получается, – сказал он по-английски и продолжил по-русски: – Как твои дела?
– Спасибо, – Алик улыбкой извинялся за неуверенный русский. – У меня всё хорошо.
– Рад за вас.
Что ж, приходится признать правоту Андрея, его метод лечения дал блестящий результат. И, разумеется, все парни на его стороне, а Шерман теперь не под охраной. Но и до парней что-то доходит. Дети учатся жить по-взрослому.
Леон и Алик попрощались и убежали, явно не из-за боязни опоздать, а получая удовольствие, даже радость от движения. Жариков негромко рассмеялся им вслед и вошёл в свой кабинет. Через пять минут придёт Чак, надо подготовиться. До чего же жёсток и неуступчив. Рабская покорность, заискивание, приниженность только как маска. А под ней презрение и ненависть. Считается только с силой, презирает всех, кто слабее. Но и это маска, попытка самооправдания собственной жестокости. И только убедившись, что парни могут дать ему отпор, а то и просто сильнее его, изменил к ним отношение. И в то же время явно симпатизирует Андрею, далеко не самому сильному. Неужели из-за того, что Андрей джи? Но и Арчи, и Майкл, и Джо с Джимом, и ещё… Так что это уже личное. Ненавидит Старого Хозяина и его же смертельно боится. Ну, что ж, клин клином вышибают, так? Вот и попробуем сегодня клин. Чак достаточно окреп для решающего действия.
Жариков оглядел приготовленный на маленьком боковом столике инвентарь. Бумага, ручка, пепельница, зажигалка, энциклопедический словарь на английском.
В дверь осторожно постучали.
– Входите, – сказал Жариков по-английски.
Чак вошёл, плотно прикрыв за собой дверь, вежливо улыбнулся.
– Добрый день, сэр.
– Добрый день, Чак. Проходите к столу.
По дороге на своё обычное место Чак покосился на боковой стол и разложенные на нём вещи, но промолчал, ни о чём не спросил. Сел к столу. Напряжён, подобран, как перед прыжком, свежевыбрит, все пуговицы аккуратно застёгнуты, волосы расчёсаны.
– Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, сэр, очень хорошо, сэр.
– Болей больше нет?
– Нет, сэр.
Скорость последнего ответа не понравилась Жарикову.
– Вы ходите в тренажёрный зал? На гимнастику?
– Да, сэр, – и с невольно прорвавшейся хвастливой улыбкой: – У меня всё получается, сэр.
– Всё? – весело переспросил Жариков.
Лицо Чака сразу окаменело, улыбка стала жалкой.
– Рассказывайте, – мягко, но исключая отказ, сказал Жариков.
Чак судорожно вздохнул.
– Я… я не могу больше… – и совсем тихо, обречённым шёпотом: – бить не могу.
Жариков молча ждал.
