Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1974 год
Кожаный начальник с любопытством посмотрел на Макаркиного защитника. В горнице стало очень тихо, никто шевельнуться не смел.
— А вы кто такой, господин адвокат? Дайте-ка ваши бумаги.
Овчинников пересек комнату, протянул документ с оттиснутым в углу фиолетовым штампом: «Яшемская трудовая сельскохозяйственная религиозная община-коммуна». Военный спросил почти ласково:
— Вы не родственник конскому торговцу Ивану Овчинникову?
— Брат родной.
— А лошадки, которых вы сопровождаете, чьи?
— Были казачьи, станут монастырскими, а пока я за них перед братом в ответе.
— По нашим сведениям, лошади приобретены... сомнительным образом. Придется кое-что проверить... У кого куплены?
— Кто продавал, тот знает. А других это не касаемо.
— Ого! Ну нас-то, положим, все «касаемо». Где-то, значит, фронт переходили? Оружие имеете?
— Двустволка в санях валяется нечищенная, иного оружия нету. А что до фронта... Какой там фронт! В одной станице красные, в другой — белые, в третьей вовсе не разберешь, какого колера-масти... Чего ж такой фронт не перейти? Окопов, проволоки, часовых пока незаметно, а степь широкая!
— Говорите, оружия нету? Проверим. Дело служебное.
Один из военных бегло обшарил Сашку, другой встряхнул на вешалке его казакин и полушубок. Все трое отошли в угол, посовещались вполголоса. А старик, дед Павел, молча наблюдавший всю сцену с печи, наклонился к Сашке и стал шептать ему что-то на ухо. Макар, чуть оправившись от испуга, отважился поближе приглядеться к начальнику чекистов.
Странно! Лицо начальника изменилось, когда он прикрыл рукой свою бородку и усы. На них легла тень от лампы, почернила подбородок; скошенный уголок тени превратил эти растрепанные усы в маленькие, четко подстриженные. Макар знал это лицо, без бороды и с черными усиками под носом. Портрет троюродного дяди, когда тот был молодым? Да и голос очень напоминает дядин, только помоложе...
Этот голос раздался вновь:
— Хозяин! Может, и для незваных бутылочку найдешь? Дельце у нас есть к Александру Овчинникову. Самогонку-то варишь, хозяин?
— Этим не занимаемся, а поставить бутылку можно!
— Понимаешь, Александр, — заговорил начальник уже за столом. — У нас есть государственное поручение проникнуть в тыл к противнику. Нужен бывалый проводник. Вот и предлагаем тебе: выведи нас хоть на Дон, хоть на Каму, к белым. Поедем на твоих лошадях. У монастыря отберем, такие кони — имущество воинское по нашему времени. Удивительно, что их у тебя еще не конфисковали.
— Да уж мы знаем, как проехать. Не впервой.
— Вот такой удалец, нам и нужен. Как на место прибудем — кони опять твои. Делай с ними что захочешь.
— Если мы коней монастырю не представим — мораль на нас падет. Задаток брали. Брату Ивану разор полный будет.
— Что ты заладил: брат, брат? Перед монастырем и перед братом мы тебя оправдаем, расписку с божьих слуг возьмем, что приняли у них коней для армии. Чья расписка нужна? Игуменьи? Ключаря? Казначеи?
— Отец протоиерей с нами дела имеет. Он и задаток давал.
— Отлично! Прямо к нему и махнете сейчас. Пошлю с тобою двоих молодцов, Сабурина и Букетова. Вытребуете расписку с отца Николая и не мешкая, завтра же к Пермским лесам. Сумеешь... нелюдными местами?
— А мы людными и не ездим... Эх, граждане, кабы дело-то по-вашему вышло... За таких можно бы и золотишком получить, не то что керенками. Не против я вас в дорожку проводить, только... точно ли моими останутся кони?
Собеседники видели, как пробуждается в Сашке жадность.
— Чьими же иначе? Нам они не нужны будут... По рукам, выходит? Даю вам... — начальник глянул на ручные часы, — семь часов на поездку и возвращение с распиской. Заложи-ка парочку своих гнедых и... хлопните по стакашку на дорогу!
— Что ж, — сказал Сашка, выкушав «посошок», — утречком, коли все уладится в Яшме, ждите нас обратно! Поехали!
Сашка скосил глаза на миску с супом. Марфа поняла, подхватила миску, сняла и полотенце со стены. В сенях повозилась, внесла в горницу нечто, завернутое в газетную бумагу.
— Мясца на дорожку я вам из щец вынула! Нате!
Сашка небрежно пихнул сверток в карман полушубка. У Макара сердце колотилось и грудь наливалась кровью с каждым толчком. Он плохо соображал: ведь сговорился вроде Сашка с чекистами, зачем же ему наган?..
В горнице начальник достал из портфеля карту и стал делать на ней пометки. Четвертый чекист, которого начальник звал Владеком, задремал у стола. Лампа стала чадить и гаснуть.
— Подлей-ка в свою люстру, хозяйка! — приказал Владек, стряхивая сон.
— Сам подольешь, если есть у тебя, что лить, — отрезала Марфа. — Последний фунт керосина для дорогого гостя берегла, а ты, не прогневайся, и в потемках погостишь.
Вдруг дед Павел подал голос с печи. В свете двух лампад волосы его казались серебристым сиянием вокруг головы.
— Уж коль не спится нам с тобою, давай, Павел Георгиевич, по душам потолкуем.
Зуров сел на лавку, прикурил от лампады самокрутку.
— Ты, дед, из наших, солнцевских, стало быть? Жил-то- где?
— У проселка на Дальние поля. У нас, почитай, одни Овчинниковы, а ближе к церкви разные — Кучеровы, Генераловы, Ратниковы... Ты, барин, за что ж побил их?
— Слушай, дед, а меня-то самого разве не спалили мужики?
— Значит, признаешься все-таки. Око за око, мол... Давно ли семейство твое Солнцевым владело?
— Давно ли? Вот считай: стольник Никита Зуров от царя Михаила Романова в дар получил тысячу десятин костромской земли. Матушка Екатерина еще две тысячи прапрадеду моему подарила. Потом тезка мой, генерал, дед, полтысячи соседу в карты просадил.
— Лет триста с гаком выходит, коли от первого царя считать. Выходит, триста лет мужики не на себя, на тебя работали. Сочти, кто кому должен. Прчтом ни жены, ни детишек твоих из винтовок никто не бил.
— Нет у меня ни жены, ни детишек.
— Плохо, что нет. Своих вспомнивши, может, чужих не тронул бы. Проклял тебя народ, осталась одна дороженька — в неметчину либо туретчину.
— Будет панихиды петь! Вернемся к власти — не все старые порядки вернем... У красных дела плохи. Пермь уже наша.
— Туда, что ль, тебя Сашка проводить взялся? Пока снегу мало, проберетесь. Позднее верхами не пройдете по сугробищам.
— Нынче уйдем. Пока, хозяйка, получи за постой и угощенье.
— Чего больно много-то? Тут за десятерых.
— Вперед зачтешь. Сашку-проводника с Букетовым пошлешь за нами следом. Вели Артамону и Семену нас проводить, чтобы кони дорогой не растерялись. Когда подоспеет Стельцов, пусть идет с Сабуриным за инокиней. Он брод через болота знает. Не спутай.
Нет, Марфа ничего не спутает! Далась же им эта святоша Тонька! И поп, и мнимый чекист — все о ней пекутся. Кажется, и гора с плеч, Тоньку увезут. Так нет же! Кого провожатым берут?.. И поедет он, ненаглядный, с монашкой лесной дорогой, по тайным скитам. Ах, Тонька-разлучница, постница проклятая! В путь-дорожку собирается! Там проводник пригожий на ручках перенесет, ступить пособит, шубку накинет, а там и скинет... Святоша! Может, и песенку поют вместе божественную, посмеются над любовницей брошенной, Марфой-трактирщицей...
Марфа уже потеряла из виду всадников, покинувших трактир перед рассветом. Они уже на том берегу. Пошла Марфа хлопотать по дому, встретила семигорских мужиков, проводила юрьевских. Но стоило подумать о встрече Сашки со святошей, жгучая боль, жесточайшая на свете, боль ревности, начинала терзать женщину так, что она вслух тихонько стонала.
2
Попадья Серафима Петровна едва узнала бородатого, гостя с котомкой за плечами, когда снял папаху и перекрестился...
Батюшки-светы! Подпоручик Стельцов! Вот что может сотворить с красавчиком, офицериком-душкой один год эдакой окаянной жизни! Как быстро он успел управиться с делами в Ярославле!
— С поездами повезло. Туда и обратно к воинским пристраивался. В городе нужных юристов нашел быстро, бумаги для Зурова получил за час. Где Макарка? Задерживаться мне нельзя!
В сенях привычный шорох. Опрятный отец Николай обметает веником валенки. Протоиерей пригласил гостя в свой кабинетик, коротко посвятил во все здешние новости, потом гостя часика на два уложили в кабинетике на кушетке. Котомку он развязал и сунул под подушку револьвер. Это так напугало попадью Серафиму, что она разбудила подпоручика до срока.
Слабый луч свечи лежал на крышке чугунного ларчика. Узорное каслинское литье. И верно, полнешенек! От Стельцова вечером не укрылось, как хозяин покосился на ларчик, когда он намекнул на денежные трудности. Не прихватить ли для отряда на черный день? И не тяжел, и укладист... Легко завертывается в меховой жилет... Шаги попадьи! Уже нет пути назад — завернутый ларец в руках! Если не сунуть сию секунду в котомку — гость будет тут же уличен как воришка... Его бросает в жар и пот, пока завязывает котомку с ларцом. Эх, до чего еще доведет вас, подпоручик, скользкая дорожка «поволжской вандеи»!..
