Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1974 год
Тут нелишне вспомнить, что зулусская литература, к примеру, зародилась во второй половине прошлого века. То есть в то же самое время, как и литература на языке африкаанс — родном языке Форстера, Малана и Ван-Схюйтенса. С 1904 года начала выходить — и сейчас выходит — зулусская газета «Иланга Ласе Наталь» — «Солнце Наталя».
На деньги, собранные в племени, открыт был Университет Нгойе. Преподают пока в основном белые и индийцы. Но все больше и больше становится преподавателей-зулусов.
И тем не менее все они: преподаватели, врачи, адвокаты, техники, подсобные рабочие — в день умкоси — Нового года — пляшут вместе с полуголыми крестьянами, вместе проходят обряд очищения, вместе купаются в реке, чтобы перенять частицу силы и мудрости верховного вождя. Но если неграмотному пастуху и вправду кажется, что в инкоси — верховном вожде — заключена сила народа и крепкая связь между предками и потомками, то вряд ли в это особенно серьезно верит врач или преподаватель органической химии. Наверное, дело здесь в другом. Конечно, пристальное — и несколько идеалистическое — внимание к обычаям предков и их культурному наследию характерно для африканской интеллигенции. Умкоси с его всеобщим весельем, кратким отдыхом от работы — это не только забава. И не только магический обряд освящения первого урожая, призванный придать законность коллективной «краже», которую совершает племя (ведь если земля принадлежит предкам, то и все, что на ней произрастает, принадлежит им же).
Прежде всего умкоси — символ единства зулусского народа.
Когда-то, еще до Чаки, каждый клан праздновал умкоси в отдельности. Чака — объединитель зулусов — изменил праздник. Отныне его отмечали в одно время во всех концах страны зулусов. Умкоси етали праздновать в два приема, и это сохранилось до наших дней. Люди разных кланов собирались в крааль Чаки, чтобы вместе отметить умкоси — праздник всего племени. Племени, у которого один и тот же предок Зулу. Племени, у которого одни враги, одни заботы. Одни цели.
Когда-то целью Чаки было распространить свое могущество. Меняются времена, меняются цели. Что могли знать об апартеиде Чака и Сетевайо? У нынешних зулусов совсем другие заботы, чем у их предков. И цель у них совсем другая. И добиться ее осуществления куда труднее, чем было Чаке сломить сопротивление вождей кланов и сокрушить могущество соседних племен. Гораздо труднее.
Но если народ чувствует себя народом, он достигнет ее.
Л. Мартынов
Р. Штильмарк. Волжская метель
Окончание. Начало в № 2—5.
Свесив ноги с печки, сидел под притолокой древний-древний дед. Облысевший лоб его и голое темя окружали колечки всклокоченных тоненьких волосиков такой белизны, как пух у зимнего зайца. Смуглая морщинистая кожа ссохлась и будто истерлась на сгибах. Из-под ворота черной рубахи высунулся нательный крест. Глаза, голубые как выцветший ситец, смотрели строго.
Сутулый провожатый Макара помог деду слезть с печи. Оборотясь к киоту, дед долго клал земные поклоны и крестился. Тем временем Марфа дочитала письмо, повернулась к мужу:
— Слышь, Степан, яшемская попадья просит оставить у нас на недельку Потом за ним от богомольцев приедут.. Как тебя, Макар, что ли?.. Раздевайся покуда!
Сутулого звали Артамон. Дальний родственник хозяина, он жил на этом подворье в качестве работника и подручного Степана.
Пока Макар осваивался с новым обиталищем и хозяевами трактира, работник Артамон несколько раз выходил в сени и прислушивался... Кого-то ждут?
И вдруг неожиданно громко и весело Артамон крикнул:
— Ну наконец дождались! Будто сам едет!
Глава пятая. По волкам
1
Хозяева трактира, прозванного «Лихим приветом», торжественно встречали долгожданного гостя. Вышел на крыльцо и Макарка Владимирцев. Древнему деду Павлу помогли надеть враспашку суконный зипун, точно такой, в каком был нарисован в Макаровой школьной хрестоматии костромской старец Иван Сусанин. Хозяин вынес снятый с крюка фонарь. Артамон открывал ворота. Сквозь шорох ветерка издали слышался слабый топот коней, казалось, идет на рыси по санной тропе конный взвод. Марфа стояла на крыльце с хлебом-солью, дед Павел разводил руками, будто желая заключить приезжих в объятия. Вот и кони!
Они шли попарно, но... не было наездников! За первой парой показалась вторая, третья... И лишь когда первая пара уже входила в ворота, Макар понял, что это не верховые лошади, а упряжка, и что весь десяток коней, на диво ладных и статных, легко несет крошечные санки, крытые ковром. Полулежал в санках один-единственный человек.
Барашковая шапка... Темно-зеленый казакин, опоясанный красным шарфом. Выразительно торчит из-за пояса наган без кобуры. И пока седок троекратно целовал в обе щеки хозяйку и пил вино из чарочки, поднесенной на одном подносе с хлебом-солью, Макар донял, что прибыл на подворье не кто иной, как Александр Васильевич Овчинников.
Пока лошади не стали по стойлам, Сашка не уходил со двора. Дед Павел давал советы, огладил последнюю пару и помог очистить коням ноздри от льдышек-сосулек. Артамон даже привздохнул:
— Чудо как хороши, Ляксандр Васильевич! Кому и ездить ноне на таких, окромя тебя самого?
За ужином Сашка ел плотно, но на бутылку не налегал, и Макару показалось, будто этот долгожданный гость трактирщиков остается все время чуть-чуть настороже. Налил он рюмочку и Макару, первую в его жизни. От нее стало весело и даже немного щекотно во всем теле. Макар отважился спросить гостя:
— А волков вы по дороге из нагана стреляли?
Сашка живо к нему обернулся:
— Не поверишь, а разочка два пришлось-таки стрельнуть. Прямо стаями ходят, обнаглели. И здесь есть, поблизости. Как же тебя одного на опасной дороге в лесу бросили? А в Яшме что нового?
Макар начал рассказывать о красном рождестве. От него не укрылось, что Овчинников заинтересовался прилетом аэропланов, но, как только он похвастал, будто давно знает главного летчика, Сашка неожиданно встал, зевая...
— Ну поели, потолковали, и будет! Слышь, Степан, перед сдачей коней монастырю надо им роздых дать, чтобы в тело вошли. А сам я давненько по волкам собирался. Ружье с собой, в санках лежит... Приманку найдешь? И картечи заряда на четыре?
— Картечи вдосталь, и обертка для приманки давно под телят кинута. Поросенок есть голосистый. Хоть сейчас поезжай.
— Слыхал я летом от старца Савватия, будто у его скита знаменитые волчьи места. Самому-то там бывать не случалось.
— К нам волк только на промысел зимой подается, — вставил дед Павел. — А логовища у него за Козлихинским болотом.
— Коли мест не знаешь — в болото и угодишь! — Макара поразило злобно-насмешливое выражение Марфиного лица. — Заедешь в Козлихинское болото не знамши — и целительница скитская не спасет!
— Какая целительница? — простодушно удивился Сашка.
— Будто не слышал? — Марфа отвела взор. Стала прибирать со стола, безжалостно гремя посудой. — Чего мало пили-ели?
— Чай, не последний день живем, — сказал Сашка. — Нынче устал с дороги. В донышки и завтра поколотим! Идем-ка, Макар, к деду на печь. Неделя, как в тепле домашнем не ложился...
Дед тихонько свистел носом. Клонило в сон и усталого Макара. Мальчик прислушивался, как расходится на дворе ветер. Он по-волчьи выл в печной трубе, но дома слушать этот вой не страшно... Вдруг Макар ощутил толчок под бок и открыл глаза. Сашка держал палец у рта.
— Тсс! — уловил Макар его шепот. — Ни слова не болтай, парень, про летчика Шанина. А завтра попросись со мною на охоту...
Никогда Макар не ездил по такому лесу. Здесь было красивее и торжественнее, чем в кафедральном соборе. Могучие кроны сосен смыкались чуть не в облаках, образуя в вышине почти сплошной свод, подпертый бронзовыми колоннами стволов. Снежные карнизы со всех сторон окаймляли свод, нависали над тропой. Дремучий бор был недвижим и тих. Снежные хлопья бесшумно опускались на хвою, покрывали словно накидкой плечи седоков, таяли на крупе коня.
От Волги они отдалились десятка на два верст, объехали Козлиху, пересекли две лощины и вновь начали спускаться к низине — гиблой Козлихинской пустоши.
Давно заметил Сашка еще один след: санки на широких полозьях, натертых воском. От Макара Сашка знал, что в ночь выехал сюда посланец отца Николая. Авось на его след и напали, по нему бы и добраться до тайного скита... А там? Неужто откажется Тоня хоть словом перемолвиться?
Макар во все глаза глядит на лесные дива, но и обязанности своей не забывает: на его попечении поросенок. Мальчик пригрел его под тулупом, чтобы раньше времени не завизжал и не захрюкал.
— Не замерз, друг-охотничек? Присматривай место для привала!
