Насильно твоя - Екатерина Ромеро
Здесь я. Много фотографий с мастерской, я рисую, потому меня фотографируют полубоком либо со спины. Я вся в красках, но смеюсь прямо в камеру, забавно угрожаю кисточкой.
Кто меня снимает, Волк? Нет, не может быть, я не верю, что могла смеяться рядом с ним после всего, что он сотворил со мной.
Еще фотографии. Мы гуляем по лесу. Теперь уже больше фото Волка. Он не позирует, как будто я просто ловила момент, на всех фото Роман серьезен, но не страшный, я не вижу тут в нем угрозы.
Есть несколько фотографий нас у моря или скорее у океана. Словно мы где-то на отдыхе, а после фотографии, как я держу ребенка на руках рядом с большим тортом. Вокруг сотни розовых шариков и цветов, подарков. Это день рождения Анечки. Ей тут год.
Та самая крошечная девочка, которую я видела у нашего дома вчера. Она ручками уцепилась за меня и прилипла, точно обезьянка. Я смеюсь и чмокаю ее в макушку. Дальше изображения Романа, который в спортивной домашней одежде укачивает малышку перед сном. Или играет с ней. Или вот — Анютка смеется, когда Роман целует ее в пухленькую щечку.
В груди что-то щемит. Все так мило и нежно, будто мы и правда были молодой любящей семьей с маленьким ребенком, но я уже не знаю, чему верить. Я не могу верить Волку после всего.
Последняя фотография, где я уже дома качаю Анечку на качелях, улыбаюсь, мои волосы развеваются на ветру.
Захлопываю фотоальбом. Как ни страшно признавать, я ничего не чувствую к этому ребенку. Это точно моя дочь? Почему я ее не помню, как я могла ее забыть?!
Растираю виски, немного кружится голова. Короткая вспышка боли, и я машинально кладу руки на живот, задираю кофту и вижу небольшой шрам внизу живота.
Провожу пальцами по рубцам. Уже давно белые. Я точно была беременная, у меня и правда есть ребенок.
Копаюсь в этой коробке еще, внизу какие-то документы. Снимки с УЗИ, а после выписка из роддома, назначение мне заживляющих мазей для шва после кесарева сечения.
Прикидываю даты. Я забеременела после изнасилования, потому Волк меня и оставил себе. Вот оно, наконец-то пазл сошелся.
Скорее всего, у меня было нечто вроде стокгольмского синдрома к Роману, либо я просто очень боялась за малышку, потому не могла сбежать.
Аня, Анечка, Анюта. Где держит ее Волк? Она не выглядела напуганной рядом с ним, и та женщина… Почему она рядом с моим ребенком, а не я?
Любила ли я эту девочку, ведь я родила ее от монстра? Почему я не сделала аборт, почему оставила ребенка, которого не хотела? Или это Роман заставил меня родить?
* * *
Утром моя дверь оказывается открыта. Одевшись, я спускаюсь вниз, чтобы увидеть занимательную картину: Роман, рядом с ним малышка Аня, та брюнетка и Валентина. Я же явно лишняя в этой идиллии, и меня даже никто не звал к столу.
Становлюсь и из-за угла поглядываю на них украдкой, как какая-то преступница. Не могу оторвать от ребенка глаз. Вживую малышка еще более прекрасная. Такая милая и маленькая, сероглазая светловолосая кнопка. Как только Роман меня замечает, поднимается и кивает этой брюнетке на дверь. Она подхватывает ребенка и быстро уносит, будто я какая-то радиоактивная.
— Выходи, Илана. Не надо там прятаться.
Сглатываю, выбираюсь из своего укрытия.
— Почему мне нельзя увидеть мою дочь?
— Я не хочу Анюту расстраивать. Ты сама на себя не похожа, ни черта не помнишь. Это ее травмирует.
— Я помню. Пожалуйста, Роман, позволь мне быть с дочерью!
Простая просьба, но я понимаю, что только не для Волка. Он не хочет со мной разговаривать, злится, и это уже ничем не скрыть. Раньше такого не было, а теперь, похоже, я его просто раздражаю. Роману не надо теперь притворяться и играть в хорошего. Он теперь настоящий, и я не знаю, как с ним разговаривать без упрека и скандалов.
Волк отрезает кусок стейка и отправляет в рот. Не спешит, запивает соком, будто у нас вагон времени и такой важный вопрос может подождать.
Нервно переминаюсь с ноги на ногу, чувствую себя какой-то заключенной или той, которая сильно напортачила, вот только я ничего такого не сделала. Это ОН поломал мне всю мою жизнь.
— Что ты помнишь, Илана? Любимую игрушку Анюты, песни, сказки, первые шаги, хотя бы что ты вспомнила?
Молчу. Ничего я не вспомнила, но и мириться с таким положением вещей не буду.
— Нет, но это не повод, чтобы отгораживать ребенка от меня! Ты бессовестный ублюдок, бессердечный просто! Анечка маленькая, ей нужна мама, сволочь!
— Все сказала?
— Нет, не все! Почему рядом с моей дочерью чужая женщина?!
— Это Инна. Няня.
— Зачем нам няня?! На кой черт она здесь делает?!
— Я работаю, а ты не в себе, с кем мне еще оставлять двухгодовалого ребенка?
— Ребенок должен быть с мамой!
— Да, верно, только ты договаривай! С мамой, которая помнит, ЧТО ОНА МАМА! Ты вчера словно впервые ее увидела, не так ли?
Поднимает бровь: удачно уколол, больно.
Роман поднимается и подходит ко мне, заправляет локон волос мне за ухо.
— Это не моя вина! Я в этом не виновата!
— Ну так я тоже на виноват! Я забочусь о нашем ребенке. Я делаю все, Илана. Все, что надо для Анюты, я делаю. Ну что ты дрожишь, девочка? Что, противен я тебе, боишься, не нравлюсь, да?
Его красивые губы кривятся в грустной ухмылке, в глазах какой-то мрак, а я… я просто устала.
— Не нравишься. Я хочу развода, Роман. Я тебя не помню и помнить не хочу! Не было никакой любви. Я забеременела от тебя, а после ты меня как пленницу держал в своем доме.
— У нас семья, девочка. Осторожнее на поворотах.
— Никакой семьи у нас не было и нет. Это болезнь, а не любовь, я бы тебя никогда не полюбила! Мы чужие люди, Волк. Я не буду заявлять на тебя в полицию, но, пожалуйста, отдай мне ребенка, и я просто уеду.
Воцаряется пауза, и так тихо, что становится страшно. Зато я все сказала, глядя ему в глаза, которые сейчас почему-то стали цвета мокрого асфальта. Кажется, Волк даже побледнел, будто я только что ударила его.
