Лось 2 - Алексей Анатольевич Федорочев
— Простите, — повторил я в который раз за эти два дня, что мы валялись в госпитале.
— Оставьте! — тоже не в первый раз отмахнулся князь, — Как ваши дела? Не ожидал, что встану вперед вас, капитан.
— По опыту могу сказать, что вставать наверное разрешат завтра, а пока приказано лежать! — Отчитался о своем самочувствии.
— Успехов тогда! А я зашел попрощаться.
— Уезжаете? Уже разрешили? — врачи твердо держались своей этики, не обсуждая пациентов, тем более таких высокопоставленных, но отбившийся от сиделок и приковылявший вчера вечером генерал сам сказал, что отъезд домой ему пока противопоказан.
— Завтра с утра. Куда они денутся, если Маша сама сюда примчалась и привезла на одного меня целую ораву дармоедок!
Княжеская палата (как высокопарно звучит по отношению к чуть большему, чем у меня помещению!) располагалась почти напротив моей, и длящееся второй день столпотворение сквозь неплотно прикрытую дверь я там наблюдал лично. К тому же одна из этих самых "бездельниц" явно не без приказа от монаршей четы битый час колдовала над моими ушами, возвращая слух. Из-за чего сегодня краснел, выслушивая лежа благодарности от совсем по-домашнему одетой Марии Четвертой, закончившиеся вручением указа и заветной коробочки! Лихорадочному румянцу, принятому всеми за смущение, активно поспособствовала только что прокапанная капельница — три по пол-литра. Не скажешь же расхваливающей тебя на все лады правительнице: "Бабка, сгинь! Ссать хочу — сил нет!!!" За то, что стоически перенес получасовой августейший визит и не напрудил в постель, мне как минимум еще медаль "За спасение на воде" задолжали!
Загипсованный император тем временем доковылял до стула для посетителей, заставшего, наверное, за свою долгую мебельную жизнь еще правление деда его жены, и, кряхтя, на него опустился, а потом стал пристраивать мешающие костыли. Вредные деревяшки не желали спокойно стоять прислоненными к подоконнику, и так и норовили съехать на пол.
— На самом деле, подписывая вам наградной лист, Мария поспешила, — укоризненно зацокал языком Сомов, наконец-то устроившись возле моей кровати, — В статуте боевой версии ордена четко прописано: за героизм при боевых действиях. За мое спасение вам полагалось "Красно солнышко" или "Невский", но никак не "Звезда"! — заканчивая обидную фразу, князь небрежно щелкнул пальцем по коробочке с наградой, лежащей на столике, — Женщины! — посетовал он, — Наворотят на эмоциях…
Скрыть разочарование не удалось — глядя на мои гримасы, старик тихо усмехнулся:
— Это не значит, что я недоволен вашими действиями по спасению моей головы или брошусь сейчас исправлять ошибку, просто во всем должен быть порядок! Если уж дали "Звезду" вам, то точно так же следует отметить других, кто бился с вами плечом к плечу, но остальной список будет коротким… — Петр Апполинарьевич тоскливо вздохнул, — Четыреста семь человек! Давненько мы такой оплеухи не получали!
— Четыреста семь?! — теперь и я прихуел, — Так много?!
— Безумно много! — подтвердил старик, — Если бы генерал Катаева осталась в живых, ее ждал бы трибунал. И я бы настаивал на самых жестких мерах!
— Пожалуй… не могу с вами не согласиться, — на язык просились маты, поэтому выражался крайне осторожно.
"Вот только твоего "чрезвычайно ценного" мнения мне и не хватало!" — прочиталось в ответном остром взгляде Сомова.
— Вообще-то, капитан, я зашел вас поругать! — сменил он тему, — Вы ведь не будете возражать, если я скажу, как есть?
Допустим, я возражал! Эйфория от врученного ордена — пусть и без помпезности! — еще не прошла, и портить настроение, и так угнетенное необходимостью лежать, не очень-то хотелось. Но кому, итицкая сила, были интересны мои возражения?!
— Я смотрю на вас и вижу перед собой молодого человека с великолепными перспективами! Но точно так же я вижу, как молодой блестящий офицер ввязывается в неведомые ему игры дворцовых прохиндеев!
— Меня в них ввязали! — рискнул вставить, пока дедок переводил дыхание.
— Скажите мне, кто был ваш непосредственный начальник?
— Майор Потеевская или Воронин, смотря по какой иерархии считать.
— Тогда какого черта вы исполняете приказы Красновой?
— ?‥ — вопрос заставил меня задуматься.
Если смотреть объективно, то никакой власти надо мной полковник Краснова не имела. "Я из другого ведомства", — как наяву вспомнились ее слова по поводу Маздеевой. А я, как-никак, капитан ИСБ.
— Я вижу, кое-что понимать вы стали! — проницательно заметил император на мои наверняка отражающиеся на лице эмоции — хоть я и держал рожу кирпичом, а уж ему-то с его опытом, не стоило труда разобрать нюансы, — Вы не первый, и не последний, кто попал в эту ловушку, в нее попадали люди и поопытнее вас! Но меня всегда раздражает, когда начинаются их бабские игры по перетягиванию одеяла! — а вот тут я мог возразить, противостояние спецслужб от пола не зависело, — В своих метаниях по поиску более сильного покровителя вы забыли, что в их играх всегда будете проигравшей стороной!
Вчера, под действием обезболивающих препаратов, да еще после всего пережитого, я немного разоткровенничался с удравшим после отбоя от сиделок стариком. Можно сказать, что я ему душу излил, надеясь на понимание у собрата по полу и в некотором роде товарища по оружию. Зря. Мне не привыкать, но все равно гадко, когда мой рассказ обратили против меня же, обвинив в участии в играх, о которых только недавно начал подозревать!
— Я уже проигравшая сторона! — зло ответил этому вещающему с умным видом прописные истины старикану, — Самый молодой капитан за последние двадцать лет, зато уже в отставке! Отстранен от дела, в котором мог бы уже сейчас приносить пользу! Для того, чтобы вот этого блядства… — взмахнул тяжелой рукой, — было меньше! — обессилено рухнул на подушку, с которой удалось на эмоциях подняться.
— За полвека, — Петр Апполинарьевич (Бля, его имя надо специально вводить в программу логопедии! Выговорил — значит все в порядке! Здоров!) довольно спокойно отреагировал на мою нервную вспышку, — Вы самый молодой капитан за полвека. Даже всадницы, нередко начинающие карьеру в семнадцать, а то и в шестнадцать, добираются до этого звания только в двадцать два — двадцать три.
Полоснул по нему взглядом и уткнулся глазами в потолок, не чувствуя в себе сил продолжать неприятный разговор после приступа гнева. Знакомым жестом император стукнул себя кулаком по бедру, но сразу же поморщился и потянулся рукой к повязке на груди.
— Три дня назад я был самым ярым противником вашего возвращения! — от прозвучавшей новости мне даже удалось снова оторвать неподъемную голову от подушки, — Но вдруг я увидел, как вам отдала честь Маркова. Вряд ли вы заметили тот эпизод, вы в тот момент были чем-то заняты, но я заинтересовался. Тогда я
