Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
— Да, хозяин, — отвечает он, ловко подхватывая покатившуюся бутылку.
— А будешь молчать, она задохнётся, и опять ты кончен!
Хозяин оглядывает стол внезапно налившимися кровью глазами и резким взмахом руки сбрасывает всё на пол.
— Сволочи! — рычит хозяин, молотя кулаками по старинной мозаике столешницы. — Гады! Что вы со мной сделали?! Я творец! На мне отблеск Огня! А вы…!
Он быстро подбирает осколки и обломки, слушая и не слыша. Он знает: хозяин будет долго ругаться и проклинать, не называя имён, потом будет плакать и вспоминать свою чистоту и невинность, потом потребует услады, но заснёт, едва начав лапанье…
…Все хозяева одинаковы, но каждый по-своему.
* * *
Дамхар
572 год
Зима
4 декада
10 день
День накладывался на день. Серые одинаковые дни, когда ни горя, ни радости, ничего не болит, но и здоровья нет. Но за этой серой тусклой пеленой уходило в глубину прошлое. Гаор сам чувствовал, что не только в руках силы, но и в голове ясности прибавляется. Даже читать стал. Ему опять, как когда-то, Милуша приносила прочитанные хозяином газеты, и он вечером после общего ужина и трёпа за куревом лежал у себя в повалуше и читал. Правда, без особого удовольствия, как по обязанности. Дескать, раз дают, значит, бери и пользуйся. Пока хозяин дозволяет. И расспросами его никто не тревожил, так что ни врать, ни умалчивать или выкручиваться не приходилось. Обычные житейские разговоры ни о чём. И учить никого не надо. Малуша читать-писать умеет, а Трёпке любая наука не впрок. Не в кобылу корм. И всё тут. И нечего трепыхаться. Сколько тебе отмерено, да не Огнём, а волей хозяйской, столько и проживёшь.
О папке он даже не думал, зная, что ничего не сможет, даже увидеть, в «Орлином Гнезде» под конец еле различал, а уж теперь-то… и пытаться нечего. Жив и ладно. И всё же… Жив, не жив, а Устав блюди и приказ исполняй. А приказ у него… выжить и… Первую часть ты выполнил, значит, переходи ко второй.
Но папка упорно не давалась в руки, а мысли поневоле перескакивали на обычное, житейское. В рейсы его пока не посылали, что даже к лучшему. Не выдержит он сейчас рейса. Большуха каждый вечер заваривает стакан каких-то трав, и он, стараясь не вспоминать, послушно выпивает зелёную густую горьковатую жидкость. Может, она и помогает. Спать, во всяком случае, он стал спокойнее. И голова почти не кружится… На завтра велено легковушку приготовить, а хозяин в рейсе. Хозяйка водить научилась? А может, и раньше умела, просто он не знал, а… а по хрену ему всё это, надо спать.
Сны неровные, путаные и как не свои. И не помнишь, что видел, а голова тяжёлая, щёки мокрые, и сердце колотится. Хоть он и старался быть как все, но в такие утра Большуха тут же, ни о чём не спрашивая, наливала ему кружку травяного отвара, и он так же без вопросов выпивал её, ел со всеми и шёл в гараж. Там его немного отпускало. Нет, куда ему в рейсы. А завтра… Не додумав, он всё-таки заснул.
А назавтра он только-только вошёл в гараж, как прибежала Белёна.
— Рыжий, легковую велено в десять.
Он кивнул, что, дескать, слышал, знаю, Но Белёна не уходила.
— А ещё чего? — спросил он, захлопывая капот легковушки.
— А ты за рулём, — ответила Белёна, — так что переодеваться беги.
Плотнее запахнула платок и убежала. Он удивлённо посмотрел ей вслед. Но тут же сообразил, что шутить с ним никто не собирается. И надо бежать переодеваться в выездное. А он даже не помнит, висит оно в его повалуше или…
Спасибо Огню: всё висело и лежало как когда-то. Белая рубашка, хорошие брюки, ботинки, куртка… Он переоделся в темпе боевой тревоги, наскоро расчесал волосы, бороду и усы и побежал в гараж.
А там новые новости! Милуша с большим пузатым… термосом?! И Малуша в обнимку с большим пакетом.
— Ага, ага, — кивала Малуша, глядя, как он устраивает термос в багажнике. — Ты его подопри чем, чтоб не упал, там шоколад, горячий.
Горячий шоколад? Зачем?
— А пакет чтоб не помялся, там печенье.
Однако… пикник, что ли? Так ведь зима, мороз, правда, отпустил, но всё равно… не лето.
Милуша рассмеялась, поняв его удивление.
— Кататься они поедут. С гор на санках. Понял теперь?
И тут он не так сообразил, как вспомнил. Новогоднее катание с гор, верно. В училище даже увольнительную давали, а для тех, кому нельзя в город или не к кому, ставили и насыпали свою. Малуша горестно вздохнула.
— Ничего, — обняла её, прижав к себе, Милуша, — А мы за выгон сходим, там тоже насыпали.
И убежали обе тут же. Гаор невольно на мгновение, но ощутил желание пойти с ними, кататься с гор, барахтаться в снегу, горланить и задирать… но тут же вернулась усталая равнодушная покорность. Что прикажут, то и сделает.
Он ещё раз проверил, надёжно ли уложены термос и пакет, и сел за руль. Вывел машину из гаража, вышел закрыть ворота, снова за руль и на передний двор к «хозяйскому» крыльцу.
Там его уже ждали. Хозяйка и дети, все пятеро в толстых тёплых комбинезонах с капюшонами. На автомате усвоенного за год в «Орлином Гнезде» Гаор вышел из машины и распахнул перед ними дверцы. Толкаясь и смеясь, дети заполнили заднее сиденье, а хозяйка села на переднее. Гаор захлопнул дверцы, занял своё место и положил руки на руль в ожидании приказа.
— К Байгуру.
— Да, хозяйка, к Байгуру, — ответил Гаор и мягким рывком бросил машину вперёд.
И тут же получил замечание:
— Не лихачь, — строго сказала Гройна.
— Да, хозяйка, — автоматически откликнулся он, — не лихачить.
Ну да, это тебе не психованного тихушника возить, которому на полицию накласть с присвистом…
А сзади радостно шумели:
— Ура! К Байгуру!
— Мама, машинки сахарные купим, да?
— Мама, а зверюшек…
— Ух, ты!
— Только кататься, — строго сказала, полуобернувшись к ним, Гройна. — Никаких покупок.
— Ну, мама!
— Только кататься, — повторила Гройна тем тоном, который дети хорошо знали. — А если вам не нравится… — она сделала выразительную паузу.
— То повернём обратно, — закончила старшая девочка.
— Вот именно.
— Мама, ну почему? — не унимался Гирр. — Ведь это катанье! Ну, мама!
— Замолчи, — почти материнским тоном
