Ученица мертвеца - Любовь Борисовна Федорова
Свит дернулся от очередного прикосновения и открыл незаплывший глаз. Белка сразу поднесла ему к губам восстанавливающее кровь зелье. Пока в себе — пусть пьет сам, это удобнее, чем вливать по ложке беспамятному и следить, чтоб не захлебнулся. Свитти дернул головой, хотел скривиться от боли, но сделал себе еще хуже из-за порванной щеки.
— Пей, — говорила Белка. — Глотай. Нормально все. Завтра утром к семье твоей схожу. Не умрешь уже, я выправила все…
— Дура, — едва слышно выдохнул Свитти и сделал попытку приподняться. Зашептал, торопясь: — Я… не смогу… Забудь меня. Беги отсюда, спасайся, прячься… Не поняла, да?.. Я предупредить… тебя шел… Сожрет всех, никого не пожалеет… Ему так надо…
— Сам дурак, — привычно отвечала Белка. — Он — это кто?
Но силы Свитти окончательно иссякли, голова упала на подложенный под нее старый свернутый армяк, глаза закатились, и влитый ему в рот глоток зелья струйкой вытек в сторону через уголок рта. Перестарался, понервничал. Или бредит.
— Сам дурак, — повторила Белка, беседуя уже сама с собой, потому что Свитти впал в забытье. — Вот что ты только что сказал? Бредишь, думаю. Собаки по дворам не воют, не лают. Инспектор за мной не прибежал и не прислал никого. Кириак не маленький, чтоб я его везде искала. Сам, скорее всего, нашелся. Спокойно в деревне, обереги на месте. Нечего бояться. И некого. Значит, и прятаться не от кого. Тот, кто всех жрал, через пару дней истает. Недолго осталось. За оберегами перетерплю…
Но на всякий случай подняла голову, прислушалась. Ночь, тишина. Прорви живоволки защитный круг, разве было бы тихо?.. Ну, только если б всех пожрали уже, пока Белка спала. А если… морок какой? Она завтра выйдет, а там по всей улице кишки размотаны и снег кровищей залит?.. Белка фыркнула почти беззвучно — на саму себя, из-за плохих мыслей. Помедлила. Собрала себя в кулак, потому что сил не было, тащиться проверять, о чем Свит бредит, очень не хотелось. Поднялась на ноги, запахнула куртку, выбралась на крыльцо. Постояла на легком ночном морозце, посмотрела в небо и на край леса. Тихо кругом. Печным дымом пахнет, огней по окнам не видать. Через дорогу у Краклы на перемену погоды вдруг заорал в ночи петух. Белка покачала головой: нет, деревенских не пожрали. А если пожрали, то не всех. Петух вон, жив-живехонек.
Не было опасности. Не висел в воздухе запах страха, тлена, порченой крови. Обычная ночь. Немного подморозило, но чувствуется сырость — будет то ли оттепель, то ли новый снегопад. Сама себя напугала, Клара Водяничка. Придумается же такое…
И она вернулась в дом. Что еще делать? Силы, чтобы вкладывать в слова, не осталось даже капли. За дурацкий день и дурную ночь растратилась вся под корень, даже из своих жизненных сил зачерпнуть пришлось немного. Когда теперь накопится, надо будет не тратить силу впустую, на беготню по лесу, а сразу про запас наполнять зельями горшочки.
Так вот и недодумала Белка ту мысль, которую начала до пробуждения Свита. Про нетронутые порезами для прикармливания живодуш ладони. Вернулась в дом, накопала себе еще тряпья в хламнике, подложила Свиту под один бок теплый камень, нагретый на печи, а сама легла с другого бока, чтоб дурака этого на полу греть, раз он на лавку забраться не может. Спиной к нему повернулась и накрепко заснула.
А утром додумывать было уже поздно.
На этот раз, для разнообразия, Белке в дверь громко постучали. И поздоровались с ней.
— Ну, здравствуйте, голубчики, — недобро произнес инспектор, кланяясь низкой притолоке и впуская в дом холодный воздух и немного уличного хмурого света.
А следом за ним в тесную избушку ввалились еще пять деревенских старшин — охотников, рыболовов, возчиков, лесорубов, и амбарный учетчик.
Белка села на полу. Свит слабо шевельнулся, но голову от заменявшего подушку армяка оторвать не смог. По собственной слабости или оттого, что инспектор словесным шепотом прижал их к полу. Белка не разобрала, что за слово он на них сказал. Опять какое-то сложнозавернутое пространство.
— Как вчера — уже не будет, — грозно и спокойно пообещал инспектор. — Больше я себя водить за нос не позволю.
Белка, если б успела проснуться и протереть глаза, извернулась бы, смылась бы, вырвалась, не глядя на то, что шести здоровенным мужикам ей противостоять было бы непросто. Вернее, она так думала: что было бы, если бы, да кабы. На деле ей моментально захлестнули тряпкой рот и скрутили за спиной руки, чтоб ни слова сказать не могла, ни знаков пальцами сделать. Перемотали как дикого зверя, умело и крепко. Завернули в один из рваных ватных халатов, вытащенных ею вчера из кладовки, и старший лесоруб взвалил Белку на плечо. Разворачиваясь, чуть ее ботинками, которые она не сняла на ночь, не заехал инспектору по морде, но держал крепко. Последнее, что Белка услышала и увидела, вытаращив глаза и изо всех сил пытаясь донести до сборища идиотов, что инспектор совершает огромную ошибку — как тот оценивает состояние Свитти и говорит ему:
— А с тобой у нас разговор будет особый, но чуть позже. Этого тоже берите. Как удачно-то. Всем гнездом их разом и накрыли…
Глава 15
* * *
Пока Белку тащили через всю деревню на плече, высмотреть что-нибудь важное ей не удалось. Она висела лицом вниз, на голову ей постоянно падал то капюшон ее собственной куртки, то рукав дрянного старого халата. Она пыталась вывернуться и поглядеть, но плохо получалось. Выяснить удалось лишь малое: инспектор просто зверски зол. И он переоделся из тулупа Хрода в свой собственный, починенный деревенскими бабами. На нем сейчас другие сапоги и другая шапка. А рядом идут все лучшие, кто в лес под деревья войти не побоится. Обрывки разговоров с их стороны долетали тревожные: «Да, вишь, она…», «да вот сейчас и двинемся…» или «Кровь на снегу…» Кое-о чем догадаться можно, но для полных выводов насчет происходящего — маловато.
Со Свитти их разлучили на перекрестке, его понесли в другое место. Наверное, домой, потому что издали вдруг донеслись причитания и взвизгивающие бабские вопли. Белка подумала — мать выбежала навстречу, а сыночка и не шевелится почти — мало у Белки ночью еще набралось сил,
