Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1972 год
Прошло не больше трех минут, как он появился на свет, а он хотел встать. Мать лизала его, отворачивалась, делала вид, что уходит, и оглядывалась. «Идем, — звала она. — Пойдем со мной». Она хотела увести его от нас, присевших невдалеке на корточки, а он падал. И снова она его облизывала — не кричала, звала.
Он встал и стал похож на страуса.
Когда же он нашел наконец то, что искал, уткнувшись в живот матери, Чарымурат неожиданно заговорил:
— Все как у человека. Даже болезни... Чума была в шестьдесят пятом году, все на ногах перенесли. И вирус такой же. Как у человека.
Один из сидевших сказал что-то. Мне показалось, возразил.
— Вот про змей говорит, — кивнул Чарымурат.— Тоже все непонятно. То ли они их чуют, то ли змеи сами не хотят с ними связываться... Только ни один не умер от укуса змеи. Никогда не было.
Он помолчал и опять пожал голыми плечами:
— А может, и кусают, только на них не действует... А этот длинноногий, гляди-ка!
— Да, — подтвердил Бекназар. — Длинноногий будет.
— Как его будут звать? Имя как дают? — спросил я.
— А вот так, — улыбнулся Чарымурат. Я не понял.
— Сам смотри, — засмеялся он. — Длинноногий будет.
«Длинноногий» упал на колени. Медленно, счастливый, закрыл глаза.
...Ночью мы лежали с Чарымуратом рядом. Постелили нам прямо на полу, так что, закинув голову, можно было видеть звезды в распахнутом окне. Из ночи лился холод и звуки пустыни: что-то шуршало, вскрикивало и гасло.
Чарымурат лежал неподвижно и говорил, а я видел в темноте ночи все, что возникало у него в словах:
— Мы покупали их в Ербенте, под Ашхабадом. Почти пятьсот километров....
И я видел верблюдов, которых они купили: их вели через пустыню в Сагар-Чага.
— Они не забывают родину почти всю жизнь. Но это так далеко... Не пятьсот, пятьсот сорок даже.
Кто-то опять вздохнул за окном в песках.
— Может, закроем?
— Не надо, — попросил я.
— Мы разбили их на три стада. Потом прошел год. И как это бывает чудно — сошлось все в одну ночь. Как они сговорились, непонятно! Утром увидели, что в двух загонах осыпалась яма, проход получился, а в одном загоне — проволоку я тогда придумал, но прибили плохо — упала она.
Я знал, что если верблюды у поселка, то на ночь стадо ставят в загон — просто место, окруженное неглубокой ямой, человеку по колено. Верблюды не смеют ее переступить, и никто не может понять почему. Знал я и как Чарымурат вместо ямы — ее все-таки трудно копать в песке — придумал окружать загон проволокой. Любой верблюд мог свободно перешагнуть через нее и уйти, но ни один еще никогда не переступил.
— Так вот, сошлось все в одну ночь. Они собрались вместе — надо же было ждать этой ночи целый год! — и ушли в Ербент. Догнать их было нельзя. Если они бегут, их нельзя догнать. Они знали все колодцы на всем пути и обходили те, где были люди. Они к ним даже не приближались...
Верблюды бежали передо мной в ночи — бесшумно, как в видении. С неподвижными головами, огромными туловищами, они бежали сквозь ночь. Голубое небо пустыни берегло в себе их горбатые силуэты бесконечно долго. Они даже не возвращались к падающим. Орваны уходили на родину — в Ербент.
Странные рассказы
Кончался холод утра, а мы все гонялись на машине за табуном Язлака. И не могли его найти. Он был где-то здесь, в этой стороне, — но где? Пески окружали нас. Отчаявшись, уже хотели возвращаться — и увидели табун.
Спешившись, Язлак шел навстречу нам, заложив большие пальцы за выцветший скрученный платок. Халат обвис на нем, будто под ним не пряталось сухое уставшее тело табунщика. Он вправе был задать вопрос, зачем мы явились, но не задал его. Без лишних слов, словно это была инспекторская проверка, мы договорились об условиях. Я выбираю любой след, потом мы идем по нему. Оставался один вопрос.
— Это будет тот верблюд, — неожиданно вмешался Чарымурат.
— А как это буду знать я?
— Имя, — сказал Язлак. Он стоял все так же, опираясь руками на свой пояс: не будь его, и он, кажется, согнулся бы.
— Он скажет имя, — безразлично добавил Чарымурат, словно все происходящее его не касалось. Или он был так уверен?
Наступило молчание, которое по этикету мог прервать только я.
— Этот.
Я показал на самый узкий след. Такой, я слышал, был у дикого верблюда: легкий и устремленный вперед. Теперь была очередь Язлака.
— Он хромой.
Язлак протянул руку, и я увидел впереди отпечаток другой ноги: он уходил в песок правым краем. Язлак не хотел принимать легкие условия.
Я ткнул в первый попавшийся след и тут же понял, что пожелал что-то ненужное. Язлак присел и не шевелился. Шло время, а он все глядел на тусклый отпечаток. Чарымурат отвернулся. Я с удовольствием назвал бы другой след, но было поздно. Весь песок перед нами был разворочен ногами верблюдов, но самих их мы уже не видели: они уходили от нас где-то за барханами. Время шло, и они уходили все дальше... Язлак не найдет верблюда, его просто нельзя найти.
Он поднял голову. Что он сказал Чарымурату, я не понял, но лицо Чарымурата не изменилось. И опять он что-то сказал — словно искал помощи, и опять Чарымурат промолчал. Мне показалось, он даже пожал плечами. И тут — со странной резвостью, словно отчаявшись, — Язлак встал. Не разгибаясь, он крался. Останавливался, приседал и снова крался. Так нельзя было пройти полкилометра, отделявшие нас от стада.
Мы двинулись следом. Ничего переиграть уже было нельзя.
Странно, но порой нам приходилось почти бежать. В этих местах Робкий — так звали верблюда — уходил от стада, но потом следы его опять исчезали в месиве, которое оставляет за собой сотня верблюдов. Язлак выслеживал его, это Робкий вел его, но на самом деле все было не так. Что-то невидимое связывало их сейчас, и теперь этот приседающий и снова идущий человек при всех своих сомнениях был непомерно значительней цели, к которой сам же стремился. С момента, когда он присел над следом, Робкий мог делать все, что угодно: мог метаться, уходить в сторону, мог забиваться в самую гущу стада и бежать — он только не мог избавиться от этого сомневающегося в себе человека в выцветшем халате. Робкий не в силах был уйти от того мгновения, когда этот человек выпрямится и покажет:
— Вот он!
Он оказался слишком обыкновенным. Мы так долго выслеживали его, что хотелось, чтобы он отличался хоть чем-то. Он не отличался ничем. Даже имя свое он, говорят, оправдывал только в детстве. «Вот он», — сказал Язлак. И даже не показал на него рукой. Спрашивать стало нечего. Все было так просто. Следы у всех разные: шире или уже, короче или длинней — только и всего.
Чарымурат уже ждал меня в кабине. Он торопился. Чары не удивлялся, он только не мог сказать, почему из теперешних табунщиков такой Язлак один.
— У них много времени, — неохотно сказал он.
И когда вечером он пришел в сопровождении старика и чистый, ухоженный Дурдыкули, улыбаясь, сел к стене, чтобы опереться на нее спиной и сидеть не шевелясь, я понял, что это последние рассказы, которые я услышу в Сагар-Чага.
Неожиданно пришел и Язлак. Я не знал, что он тоже сегодня будет в поселке. Мы сели на ковре.
— Он хотел рассказать тебе, — сказал Чарымурат, взглянув на Дурдыкули.
Старик говорил тихим, ровным голосом, глядя на меня, а я не понимал его. Только видел его спокойный взгляд ребенка.
— Он говорит, что с верблюдами он с детства, — перевел Чарымурат.
Я с обидой понимал, что старик говорит что-то лучше и красивей. Слова уходили от него легко, и он не искал их. Это были не чужие слова, а только его.
— Тогда ему было двенадцать лет, — перевел Чарымурат.
И опять старик говорил долго и тихо.
— Ушли два верблюда, сбежали, — остановил его Чарымурат. — Это было еще у хозяина, он у него был пастухом.
Старик кивнул.
— Это были верблюды не из его стада. Их ушел искать старик следопыт и не нашел. Когда старик вернулся, он, — Чарымурат кивнул в сторону Дурдыкули, — он сказал, что найдет их, он знает их след. Прошло уже два месяца, как они пропали. И он был мальчик, а тот старик. Он не мог так говорить. Старик сказал, чтобы он молчал. Тогда он ответил, что он все равно найдет их. И его прогнали. И опять говорил Дурдыкули.
— Наступила зима, выпал снег. Он говорит, много снега. А он все это время искал следы. Он нашел их через два года, а весной привел верблюдов. Это были они. Но он не стал больше работать у того человека.
Я видел, что старик жалеет меня: я не понимаю его языка.
— Потом случилось другое. Он уже стал взрослым. Один человек, он был с ним в том стаде, бил верблюдов.
— Зачем? — спросил я.
— Он был злой, — перевел Чарымурат простой ответ старика. — Потом этот человек ушел от них. Прошло шестнадцать лет, и однажды того человека нашли мертвым. Кто его убил, было непонятно. Тот человек лежал в юрте. Там его нашли.
