Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1992 год
Дни напролет я проводил с этими славными людьми.
— Заглядывай почаще, Папийон, — говорила его жена. — Мне всегда приятно тебя видеть, ты так интересно рассказываешь о своих приключениях!
Они, видимо, считали, что рассказы и воспоминания о прошлом помогут мне смягчиться, восстановить душевное равновесие. Я решил попросить врача помочь мне с отправкой на остров Дьявола.
И вот все решилось. Завтра меня отправляют. Врач и его жена знали, почему я так стремился на остров Дьявола. Они были так добры ко мне, что я просто не мог им лгать.
— Доктор, я не в силах переносить этого более. Устройте так, чтобы меня отправили на остров Дьявола. И я или убегу, или погибну при попытке к бегству. Мне все едино.
— Понимаю тебя, Папийон. Вся эта каторжная система, это издевательство над людьми претит мне самому. Здесь все насквозь прогнило. Поэтому прощай и удачи тебе!
Продолжение следует
Анри Шарьер. Папийон. Часть ХIV
Тетрадь десятая: Остров Дьявола
Скамейка Дрейфуса
Это был самый маленький из островов Спасения. И самый северный, открытый всем волнам и ветрам. Он начинался с узкой и ровной полоски земли, опоясывающей его почти по замкнутому кругу, затем почва постепенно поднималась и переходила в плато, на котором располагался сторожевой пост охраны и один барак для заключенных — всего человек на десять. Заключенных, осужденных за обычные преступления, посылали на остров Дьявола не часто, он почти целиком и полностью был зарезервирован для политических, которые жили каждый в отдельном маленьком домике с крышей из оцинкованного железа. По понедельникам им выдавали продукты вперед на неделю и каждый день — по буханке хлеба. Их было здесь человек тридцать. Врачом работал некий Леже, отравивший всю свою семью в Лионе. Политические практически не общались с остальным контингентом заключенных, лишь время от времени слали на них жалобы в Кайенну. Неугодного им человека ждала отправка назад, на остров Руаяль.
Между Руаялем и островом Дьявола существовала кабельная связь, поскольку море часто штормило, не позволяя судам и лодкам с Руаяля причалить к каменистым берегам этого маленького острова.
Главного надзирателя лагеря (всего здесь их было трое) звали Сантори. Омерзительный, грязный и жестокий тип с недельной щетиной на лице.
— Папийон, надеюсь, ты будешь вести себя на острове прилично. Не станешь доставать, тогда и я тебя не трону. Ступай в лагерь. Там проведаю тебя еще раз.
В большой камере я обнаружил шестерых заключенных — двух китайцев, двух негров, парня из Бордо и еще одного француза из Лилля. С одним китайцем мы познакомились уже давно — он сидел со мной в Сен-Лоране под следствием. Обвиняли его в убийстве. Дело в том, что в прежней своей жизни он промышлял пиратством. Его ребята нападали на сампаны (Рыбацкие лодки.) и зачастую вырезали всю команду вместе с семьями. Страшно опасный тип, но в тюрьме он зарекомендовал себя надежным и добрым товарищем, и я ему доверял.
— Ну как ты, Папийон, нормально?
— Нормально. А как ты, Чанг?
— Хорошо! Здесь здорово. Кушать будешь с моя, спать тоже. А моя будет тебе готовить. Папийон ловить рыба. Здесь много рыба.
Появился Сантори.
— Ну что, устроился? Завтра утром пойдешь вместе с Чангом кормить поросят. Он принесет орехи, а ты будешь колоть их надвое. Самые маленькие и мягкие откладывай в одну сторону — для тех поросят, что еще без зубов. В четыре — вторая кормежка. Два часа в день — час утром, час вечером, а все остальное время твое, делай что хочешь. Каждый, кто ходит на рыбалку, должен приносить моему повару по килограмму рыбы или лангустов в день. Так, чтоб все были довольны, понял?
— Да, господин Сантори.
— Я знаю, ты из тех, кто любит бегать, но особо не беспокоюсь, так как бежать отсюда нельзя. По ночам вас запирают, но я знаю, есть такие, что умудряются выходить. И еще смотри, держи ухо востро с политическими. У них у всех мачете. Будешь шастать возле их домов, еще подумают, что хочешь спереть у них цыплят или яйца. Так что и ранить могут, и прибить насмерть.
Накормив две сотни свиней, я весь остаток дня бродил по острову в сопровождении Чанга, который знал здесь каждую былинку. Однажды по дороге к морю мы встретили старика с длинной седой бородой. Это был журналист из Новой Каледонии, писавший во время войны против Франции в пользу немцев. Я видел также типа, застрелившего Эдин Кавелл, английскую или бельгийскую монахиню, спасавшую английских летчиков в 1915 году. Это был огромный жирный детина. В момент, когда мы его встретили, он тащил на палке гигантского угря длиной около полутора метров и толщиной в руку.
Врач тоже жил в одном из домиков, предназначенных для политзаключенных. Это был высокий, крепкий и неопрятный человек. Единственной более или менее отмытой частью его тела было лицо под шапкой седеющих волос, нависающих на лоб, шею и уши. Все руки его были в шрамах — следы порезов об острые скалы.
— Если что понадобится — заходи. Но если не болен, не суйся. Гостей не люблю, а пустую болтовню — еще меньше. Я продаю яйца, иногда кур и цыплят. Если приколешь втихаря молоденького поросенка, тащи сюда кусок ветчины. Взамен даю цыпленка и шесть яиц. Раз уж ты здесь оказался, вот бери пузырек с хинином, тут сто двадцать таблеток. Ты ведь наверняка носишься с идеей побега, что, впрочем, маловероятно, и если он тебе удастся, в чем я лично сильно сомневаюсь, хинин в джунглях пригодится.
Я удил очень успешно и днем, и вечером, отлавливая султанку в невиданных количествах. Охранники получали каждый по три-четыре килограмма. Сантори был в восторге: на его стол никогда не попадало так много рыбы и лангустов. Иногда, ныряя на мелководье, мне удавалось добыть до трехсот лангустов за день.
Вчера на остров Дьявола приехал доктор Жермен Жибер. Море было тихим, и, воспользовавшись этим, с ним прибыли и комендант Руаяля с супругой. Она оказалась первой женщиной, чья нога ступила на остров Дьявола. Если верить коменданту, то ни один штатский тоже никогда не бывал на этом острове. Я проговорил с Жюльеттой больше часа и даже сводил показать скамейку Дрейфуса, где некогда этот офицер французской армии, ложно обвиненный в шпионаже в пользу Германии, сиживал, глядя на океан, отделяющий его от родины, что отвергла своего сына.
— Если бы этот камень, такой гладкий и отполированный, мог рассказать нам, о чем в те минуты думал Дрейфус, — сказала она и погладила камень. — Папийон, мы наверняка видимся с тобой в последний раз. Ведь ты сам сказал, что скоро снова собираешься бежать. Буду молиться, чтобы побег тебе удался. Но перед тем, как тронуться в путь, прошу тебя, приди сюда и присядь на эту скамейку. Присять на минутку, погладь и попрощайся с ней.
Комендант разрешил мне посылать врачу рыбу и лангустов. Сантори был не против. «Прощайте, док, прощайте, мадам!» — Я долго махал рукой уплывающей лодке. На прощанье мадам Жибер одарила меня многозначительной улыбкой, словно хотела сказать: «Помни о скамейке, и мы тебя не забудем».
Скамейка Дрейфуса находилась в северной части острова на высоте сорока метров над уровнем моря. Это каменное сиденье, на котором невиновный и все же осужденный Дрейфус некогда черпал силы, чтобы продолжать жить, невзирая на все обстоятельства, сложившиеся не в его пользу, служило мне примером. Скамейка учила меня не сдаваться, пытаться снова бежать. Да, этот гладко отполированный камень высоко над скалистым берегом моря должен дать мне новые силы. Ведь Дрейфус не пал духом, он боролся за свою реабилитацию до самого конца. Правда, на его стороне был еще и Золя со своим «Я обвиняю», и все же я уверен — именно личное мужество удержало его от того, чтобы в какой-то момент, отчаявшись от несправедливости, броситься с этого обрыва вниз. И я тоже должен держаться и раз и навсегда оставить эту мысль: «Или удачный побег, или смерть». Я должен быть уверен в том, что рано или поздно обрету свободу.
Проводя долгие часы на скамейке Дрейфуса, я предавался воспоминаниям и размышлениям о счастливом будущем, которое ожидает меня на свободе. Иногда яркий солнечный свет и серебристый блеск волн слепили и резали глаза. Я так долго глядел на море, что знал теперь наизусть каждый изгиб берега, каждый всплеск и поворот прибоя. Неутомимое море швыряло и било валами о скалы. Оно облизывало и обтачивало камни, словно внушая острову Дьявола: «Убирайся! Тебе пора исчезнуть. Ты стоишь на моем пути к материку, ты мне его преграждаешь. Изо дня в день я бьюсь и буду биться о твои скалы, откалывая, отщипывая от них по кусочку и никогда не сдаваясь». Когда поднимался шторм, море обрушивалось на берег уже со всей яростью, разбивая и смывая все, что только могло смыть и разрушить.
