Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

«О, Коктебель! Когда б твоя лазурь…»

О, Коктебель! Когда б твоя лазурьвошла в мою нетронутую душу,узнал бы я дыханье тёплых бурь,увидел бы и море в ней, и сушу.

И проросли б тогда в моей душе,как кущи, как сады Семирамиды,твои холмы, остывшие уже,на берегах, давно видавших виды.

Душа была б, что Божья благодать,которую не знают властолюбцы,и были б в ней твоих заливов гладьи гор твоих Нептуновы трезубцы.

И знал бы я под шум небесных струй,под твой рассвет, изменчивый, как мода,что сладок сон и сладок поцелуйнетленного понятия – свобода.

И знал бы я под говорок волны,под твой закат, червонный, как рябина,что бриз солен и губы солоныудевушки по имени Регина.

«Потому, что ты чайкой в небе…»

Потому, что ты чайкой в небев две мелодии, в два крыла –я забуду о чёрном хлебеи узнаю повадки зла.

Потому, что ты лодкой в морев две уключины, в два весла –я забуду о прошлом гореи узнаю закон числа.

Потому, что ты синей лентой,не имеющей глубины –я останусь земною рентойдля тебя – для морской волны.

Ты же, ты же, стихия злая,та, которую так люблю,ты откроешь мне двери рая,протянув (затянув) петлю.

«Когда в душе сиреневый рассвет…»

Когда в душе сиреневый рассвет,когда душа поёт и дышит новью,без сожалений – прав я или нет –живу работой и живу любовью.

Когда в душе вечерняя заряи всё покрыто розовым туманом,опять без сожалений – только зря –живу бездельем и живу обманом.

Когда же в ней, в душе, темнеет ночьи за грехи меня корит и судит, –живу лишь тем, что подрастает дочь,которая, даст Бог, счастливей будет.

Когда же в ней, в душе, к мольбам глухи,ещё сильней сгущаются потёмки, –живу лишь тем, что пишутся стихи,которые, даст Бог, прочтут потомки.

«Я умру в этих диких и гордых степях…»

Я умру в этих диких и гордых степях.Я другую судьбу не приемлю.И не важно – развеют по ветру мой прахиль зароют в холодную землю.

Приднепровские степи… Полынь да ковыль,да безудержный блеск ятагановмне мерещится сквозь придорожную пыльда сквозь марево скифских курганов.

Приднепровские степи, седлаю коня,и несёт меня буйная сила.Вы ж любите меня и храните меня –вы моя колыбель и моя вы могила.

Криворожские степи… Руда да беда,да жестокая власть золотого колечка.Вы печали моей голубая звездаи надежды моей догоревшая свечка.

Но приветствуя всё же и всё же звеня,созревает во мне ваша гордая сила.Так любите меня и храните меня –вы моя колыбель и моя вы могила.

И Донецкие степи – свидетели братств.Терриконы да шахты следами абстракций.Вы хранители чёрных несметных богатств.Вы держатели белых сомнительных акций.

Вы служители вечного быта – огня.Эта жажда огня нас давно породнила.Так любите меня и храните меня –вы моя колыбель и моя вы могила.

«Любовь ли это? – нет…»

Любовь ли это? – нет,ибо в твоих предтечахнеоткровенный светна новгородских вечах.

И потому сейчасфальшивое боярствовоспитывает Спаси лепит Государство.

Напыщенность и вздор,но преданность собаки,пока простой раздорне доведёт до драки.

А драка? – так, слегка –щипки они, укоры(беспомощность щенкаперед тщетой Ангоры).

Затем – тупая смесьи самоедство самкивыкармливают смесьот мамочки до мамки.

Затем – через годапод призмой благородствапровоют проводао признаках уродства.

Ужели не поймёшьмои иносказанья?Ужели не найдёшьзакон предначертанья?

Любимая. Моя.Уста, плеча святые.Так назову – не я,а назовут – иные.

На то она судьба,дарованная свыше:беспутство и гульбав подвалах и на крыше.

На то она стезя,ниспосланная небом.И выправить нельзяни холодом, ни хлебом.

«Моя к тебе любовь – открытая река…»

Моя к тебе любовь – открытая река,что в северных краях берёт своё начало,что к морю катится, что плещет у причала,что заливает всё – и в том её тоска.

Твоя ко мне любовь – открытая пустыня,что с юга знойного несёт свои пески,что ветром сушит грудь, что давит на виски,что засыпает всё – и в том её гордыня.

«Вдвоём у моря, в Коктебеле…»

Вдвоём у моря, в Коктебеле,в зелёном шорохе стрекоз…Мы в сентябре, но мы в апреле –не надо слёз, не надо слёз.

И моря шум, и моря грохот,и моря сумеречный ядпускай доносят смех и хохоттобой развенчанных наяд.

И нацепив свои наряды,и брови вычертив дугой,пускай узнают те наяды,что я другой, что я другой.

Пускай увидит это море,всепобеждающе трубя,что мне дано другое горе –любить тебя, любить тебя.

«Наступает Великий Туман…»

Наступает Великий Туман и уходит моя бестелесностьв ту семью, где гуляет обман,в ту страну, где царит неизвестность.

Не архаровец я, не пророк,но душа моя часто пророчит.И читаете вы между строк,как кричит она, как кровоточит.

И разносит по свету молва,что не жалуют блудного сынатолстозадая тётка – Москвада блаженная мать – Украина.

Это – жизнь. Далеко ль до беды,если крылья подрезаны ваши.Если нету целебной воды,но сияет наполненность чаши.

Это – страсть. Далеко ль до греха,если гложет печать укоризны.Если бедствует правда стихада бытует неправда Отчизны.

«Имеющий наглость судить меня строго…»

Имеющий наглость судить меня строгоза то, что крамольные верши пишу,возрадуйся, ибо уже не дышу,уже мне другая открылась дорога.

Вдоль этой дороги – могильная жуть.Вдоль этой дороги не слышно приветов.Лишь тени давно убиенных поэтовстоят и перстом указуют мне путь.

И я прохожу. И последним встаю.Шеренга длинна, но длиннее дорога…Я рад, я доволен решением Бога:я ростом не в них, но я с ними в строю.

…А ты, мой коритель, в статейке газетнойтеперь пропечатай, довольный собой,про тот папиросный, про тот сигаретный,про водочный тот непутёвый разбой.

А ты, мой хулитель, смотри на червонцы,раскладывай их вперемешку и в ряд.Тебя потихоньку закупят японцы.Китайцы тебя постепенно съедят.

«Пока ещё горит – не угасает день…»

Пока ещё горит – не угасает день.Пока ещё светло и небеса беззвёздны.И на души людей ещё не пала тень,и лица их наглы, и очи их бесслёзны.

Но скоро из-за стен московского кремлявзойдёт луна призывом к очищенью,поскольку не стоит – вращается Земля,и мы причастны к этому вращенью.

Виктор Фишман

И жизнь, и слёзы, и любовь Каролины Павловой

Есть поэты и писатели, творчество которых сразу и бесповоротно принято современниками. Каролина Карловна Павлова не относится к числу таковых. Лишь в узких кругах литераторов – в семьях Аксаковых, Тютчевых и Толстых – знали и понимали её значение для русской литературы. Её смерть в скромной квартирке под Дрезденом прошла настолько незаметно для России, что и сегодня в некоторых статьях можно встретить различные даты смерти поэтессы. Для широкого круга читателей творчество Каролины Павловой ровно 100 лет назад воскресил Валерий Брюсов, издав в 1915 году «Собрание сочинений Каролины Павловой» (Изд. К.Ф. Некрасова. Москва).

Жизнь российской немки Каролины Карловны Павловой, урожденной Яниш, подтвердила общее правило, что талант и образование ещё не являются залогом счастливой женской судьбы, и сколько ни провозглашай равенство, представителю некоренной национальности всегда живётся труднее. Впрочем, обо всем по порядку.

Славный род

Первый из рода Янишей, Иван Николаевич (Иоганн Генрих, ок.1730-1812), сын Николая Яниша, уроженца Силезии, «по приезде из чужих краёв в 1758 определён в Спб. морской гошпиталь доктором», в 1771 году он уже служил в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе, стал надворным, а затем и коллежским советником, попечителем, и так далее, и тому подобное. Главным наследством, привезенным в Россию, был родовой герб: голубое поле щита разбито на три части горизонтальными золотой и серебряной полосами; из нижней части щита (волнистого моря) поднимается змея, изо рта которой в верхней части щита выходят в стороны две ветви дерева, под которыми «по золотой восьмиконечной звезде».