Божьим промыслом. Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

А тут принцесса Оливия, видя, как он мрачен, кладёт свою руку на его, заглядывает ему в лицо и спрашивает с участием:

- Дорогой барон, вы так мрачны от того, что потеряли деньги?

И что он должен ей ответить? Впрочем, генерал не стал кривить душой и начинает перечислять:

- От того, что отняли деньги, от того, как это сделали, с каким подлым самодовольством, и от того, что отобрали у нас свидетелей, которые могли бы в Трибунале показать против мерзостных Тельвисов, от того, как надругались над моими людьми. Да ещё и жарко… Невыносимая жара… В общем… всё, всё это… От этого такая злоба меня разбирает, что в глазах иной раз темнеет…

Он не договорил, так как принцесса вдруг обхватила его за шею и начала целовать в щёки небритые, даже в глаза, и говорить:

- И ничего, ничего. Пусть. Вы, барон, только не рвите сердца. Поедем в Швацц, там у меня погреба, а в них ледники, на галереях в замке ветерок всегда, а внизу во дворе фонтаны, вода у меня по акведукам древним с гор течёт всегда холодная, будем пить вино, ягоды со льдом и мёдом повара будут нам подавать.

Он не противился этому её порыву, хотя от неё веяло жаром, пусть ласкается, вот только видел Волков, что женщина его не понимала… Ледники, ягоды, фонтаны… Да при чём здесь всё это? Да и кто из женщин понял бы его уязвлённое достоинство? Брунхильда с её вечным поиском денег? Жена, не знающая покоя от ревности и соперничества? Ищущая признания и почтения незаконная жена Бригитт? Ну, Бригитт разве что могла, да и то не столько понять, сколько посочувствовать.

Наконец она отпускает его, последний раз ласково проведя рукой по его щеке:

- Успокойтесь, друг мой, прошу вас. Всё уже позади, позади.

Впрочем, что он там себе ни думал, а вот эти её женские глупости, поцелуи, слова нежные, прикосновения, в общем, всё, что она только что делала, генерала немного успокоили… Или это принесённая солдатами прохладная вода из ручья… И тут он слышит рядом с каретой:

- Господин, а генерал здесь?

- А что нужно? – интересуется фон Готт.

- Разъезд вернулся, доложить надобно.

И тогда Волков выглядывает из кареты:

- Ну докладывай.

Кавалерист и говорит ему:

- Бюргеры убрались, пехота ещё пылит на северной дороге, видно мальца, а кавалерия уехала. Ну, кроме тех шести десятков с офицерами, что у виноградников стоят.

Это были как раз те кавалеристы горожан с офицерами, что ждали выдачи серебра. Генерал вздыхает:

- Ваше Высочество, я вынужден вас оставить; надеюсь, что скоро тронемся.

И покидает карету.

Глава 2

Волков идёт к телегам, по дороге его догоняет Дорфус. И сразу с вопросом лезет, раздражая генерала снова:

- Неужто отдадим богатство?

«Зачем же спрашивать, раз у Брюнхвальда всё уже спросил?! Подробности знать желает, болван!». Но в ответ генерал этого не произносит, а лишь интересуется:

- А вы предпочли бы драться?

Нет, майор не хотел бы тут драться, но молчит, и тогда генерал снова задаёт вопрос, он хочет, чтобы подчинённый ответил ему:

- Ну так что, майор, хотели бы тут подраться за пару телег серебра?

- Они бы нас побили, крепко побили бы, - сухо отвечает тот. – Подмоги нам ждать неоткуда, бежать некуда. В ближайший город? Да откроют ли горожане ворота, если прибежим? Даже если бы мы дали пузатым отпор здесь, что потом делали бы? Они бы озлобились, собрались с силами и не дали бы нам уйти, наезжали бы кавалерией сзади до ночи на колонну, кавалерии у них много, и арбалетчики их нам бы житья не дали, шли бы рядом, кидали болты. Побили бы лошадей, пришлось бы и обоз, и пушки бросить, а к ночи снова навалились бы, снова за дело взялись бы.

«Ну, сам всё и без меня знает, неглупый же человек». Волков вздыхает и говорит:

- Хорошо, что ещё серебром откупились.

Они добираются до обоза, что спрятан под холмом. Там же его ждут горожане. Волков видит, что они волнуются. А чего? Думают, что не отдаст им серебро, а самих зарежет? Шваль городская, видно, считают его таким же бесчестным, как и они сами. Ему совсем неохота с ними говорить, видеть их не хочется, и он только указывает на подводы рукой:

- Та и вот эта телеги ваши – забирайте!

Горожане обрадовались. Да, обрадовались, рассыпались в благодарностях: спасибо, господин барон, спасибо. Кланялись: прощайте, господин барон.

«Конечно, спасибо! Два воза серебра! Сволочи!». Он бурчит им на прощание что-то, но Дорфус неожиданно и говорит бюргерам:

- Господа, лошади наши и подводы наши, извольте их оплатить, – молодец какой, хоть тут от горожан отъесть. Мелочь, кажется, а приятно. И просит с них: – За четырёх отличных меринов и две крепкие подводы просим мы сто семьдесят талеров вашей чеканки.

Двадцать талеров лишних просит, но старший горожанин даже и не думает с ним торговаться, тут же сам режет ближайший из мешков – выгребает пятерней серебро и начинает считать. Отсчитывает и протягивает майору горку серебра без слов: пожалуйте пересчитать. Дорфус было хотел этим заняться, но Волков машет ему рукой, и в этом жесте была целая куча всяких эмоций генерала: довольно! Жара такая, а вы тянете время. Пусть убираются. Видеть их больше не могу.

И тогда Дорфус отпускает жадных горожан с поклоном вежливости.

А едва телеги уходят, как генерал спрашивает у него:

- А куда Хенрика дели? Кропп где?

- Хенрик у сапёров в обозе, Кропп, видно, к своим мушкетёрам подался, - отвечает майор, и они идут к сапёрам, что поставили свои телеги под деревья к ручью.

Волков уже столько ран повидал за свою жизнь, что реши он учиться на хирурга, так стал бы неплохим. Ему даже и рану смотреть не нужно было, ему было достаточно взглянуть на бледного Хенрика, лицо которого было покрыто испариной, чтобы понять – дело плохо.

- Ну, друг мой, - мягко произнёс барон и начал помогать своему оруженосцу разматывать грязную тряпку на руке, - давайте поглядим, что там у вас.

Ему и взгляда одного было достаточно, чтобы всё понять. Рука оруженосца была в ужасном состоянии: кое-где уже черна, а в мизинце и