Бунт - Аслан Аскарович Черубаев
— А лучше пойдем, сам всё увидишь.
***
Маленький филлофион выскочил из-за цветущей яблони и, всплескивая крохотными ручонками, заверещал голоском-колокольчиком:
— Ой, Великий Забота, горе-то какое! Ужас, кошмар. Прости нас, мы не посмели сразу сообщить… побоялись… Очень испугались, страшно было очень-очень. Ой, что там творится – всё поразрушили, всё поломали. Мы попрятались со страху, а я потом полетел тебя искать, но не нашёл, прости меня…
Паампез махнул рукой и, не глядя на него, коротко сказал:
— Показывай.
Филлофион метнулся вперед, но увидав, что Паампез идет пешком, а не летит, вернулся назад и запорхал рядом.
— Там за рощей, отсюда не далеко, во-он за тем холмом они все и собрались, - продолжал он верещать. – Повытащили всю мебель из домов, расколотили посуду, кричат что-то, орут, требуют сигарет и пива и еще не пойми чего… Ужас, ужас!
— Не беспокойся, милый, это моя забота.
Паампез нахмурясь шёл мимо сладко пахнущих яблонь и груш, мимо маленьких прудов с разноцветными рыбками, мимо опрятных домиков и уютных беседок с неизменным чаем и печеньем, и ничего не замечал, и не видел вокруг.
***
Место бунта было видно издалека – высоко в голубое небо поднимался, клубясь, серый дым. Паампез раздвинул низко наклонившиеся ветви черешни и вышел на истоптанную поляну.
Посередине поляны, во дворе дома с зелёной крышей, горел, треща, костёр. Вокруг него на свежеспиленных пеньках и досках, оторванных от ближайшей беседки, сидели с десяток мужчин и, взмахивая руками, пьяными голосами выводили:
— Ой да жизнь моя скоротечная-а-а.. Ах да серая, как тума-а-ан! Всё осталося, всё промчалося… Жизнь постылая, всё обма-а-ан…
Белоснежные туники были запачканы золой, некоторые из певцов повязали их вокруг бедер, их спины блестели на полуденном солнце. Вокруг лежали поломанные стулья и ветки деревьев, которые, видимо, приготовили для костра.
Когда Паампез вышел на поляну, песня оборвалась на полуслове. Сидевшие обернулись, двое из них робко встали.
— Мир вам, добрые люди! – сказал Паампез.
— Здрасте… - нестройно отозвалась толпа.
Великий Забота замолчал, вглядываясь в лица и глаза мужчин.
— Это самое… Батюшка, присоединяйся! – сказал, поднимаясь, самый рослый из десяти. – Извиняй, конечно, что мы тут немного… это самое…
— Благодарствую за приглашение. Но сначала хотел бы побеседовать… э-э.. с вами.
Паампез протянул руку к рослому.
— Ругать, наверно, будешь, ваше благородие, - сказал тот, широко улыбаясь.
— Да нет, отчего же. Просто побеседуем.
Рослый поправил тунику и подошёл к Паампезу.
— Ну отчего бы не побеседовать? Давай.. давайте побеседуем.
— Тут недалеко есть уютное место. Прошу.
— Мужики, вы, это самое… Я скоро.
Рослый зашагал рядом, смущенно улыбаясь. От него сильно пахло спиртным.
— Не знаю, как к вам обращаться, ваше преподобие.
— Паампез.
Рослый остановился. Несмотря на выпитое, он твердо стоял на ногах и смотрел трезво.
— А я Николай. Будем знакомы.
— Будем знакомы, Николай.
Через минуту оба были у каменной беседки. Паампез сел на мраморный стул и жестом пригласил Николая присесть напротив. Тут же подлетел филлофион со свитком в руках.
— Это история его жизни, - зашептал он озабоченно на ухо Паампезу. Тот мягко отстранил помощника рукой. Филлофион улетел. Паампез неспеша налил чаю в две чашки и придвинул одну к Николаю.
— Спасибо. - Чашка казалась игрушечной в его могучих руках.
Николай смущенно пригладил короткие темно-русые волосы и мельком глянул серыми глазами на собеседника.
— А я слышал про вас. Мужики говорили, есть, мол, начальник над нашей областью. Присматривает за порядком, то да сё. Я тогда усмехнулся, мол, даже здесь начальство есть.
— Я не начальник, Николай. Моё звание – Забота.
— То-то я думаю, о какой такой «заботе» ангелочки эти верещат. Вот придёт, говорят, «великая забота», он вам задаст!...
— Да, иногда так величают. Великий Забота. А Край наш зовется Благим. Благой Край.
Николай оглянулся вокруг.
— Да, хорошо тут у вас. Красиво.
— Теперь это и твой Край, Николай Петрович.
— Оп-па. И фамилию, наверно, знаете? Хотя что удивляться. Досье, небось, на всех имеется?
Великий Забота отхлебнул из чашки, поставил её аккуратно на гранитный стол и сказал, глядя Николаю в глаза:
— Мне хотелось бы, чтобы вы с друзьями привели в порядок дом и двор.
Николай опустил взгляд в чашку и усмехнулся.
— Да, конечно. Вы уж простите нас. Немножко, это самое, побалагурили, так сказать.
Он повертел в руках чашку.
— Тут, я смекаю, так нельзя делать, наверное?
— Как?
— Ну… Пить да дебоширить, так сказать.
— А где вы взяли водку, расскажи, пожалуйста?
— А мы тут с мужиками из подручных, так сказать, средств самогонный аппарат собрали. Нашлись, это самое… специалисты высокого класса. Яблок, значит, местных набрали, сахару нашли… Продукт, скажу тебе, вышел – высший сорт!
— Понятно. А почему…
— А-а-а-а!!!
Николай вскочил, опрокинув тяжёлый мраморный стул. Он крестился, с ужасом глядя куда-то поверх головы Паампеза.
— Прошу прощения, если напугал, - сказал Чаттан со своей неизменной улыбкой до ушей.
— Господи, кто это?!
— Это мой… э-э-э.. знакомый. Его зовут Чаттан.
— Очень, очень приятно познакомиться, - сладким голоском сказал Чаттан, присаживаясь сбоку стола. – Надеюсь, не помешаю столь милой беседе двух умнейших людей?
Николай продолжал стоять, глядя на Чаттана круглыми глазами.
— Да присядь, Петрович. Не укушу, не боись, - сказал Чаттан, сотворил стакан водки и опрокинул себе в пасть.
Николай присел на краешек стула подальше от служителя Той Стороны.
— Вот не думал, не гадал увидеть здесь чер…
— Николай! – перебил его Паампез. – Не надо таких слов здесь. Не положено.
На этот раз Чаттан сотворил целую бутыль и два стакана.
— Ну что, братишка, давай махнем за твоё здоровье!
Николай посмотрел на Паампеза.
— Чаттан, перестань. Это уже слишком.
— Прости, Великий Забота. Я же так, просто, для разговора.
Паампез помолчал, вздохнул и спросил снова:
— Так что побудило тебя, Николай Петрович, к таким… э-э-э.. действиям?
Николай покосился на Чаттана.
— А можно мы останемся, так сказать, вдвоём? – сказал Паампез.
Чаттан поднял обе ладошки вверх.
— Всё, всё, ухожу. Не буду мешать вашим задушевным разговорам.
— А водку оставь, - сказал Николай недружелюбно.
— Как ваша душа пожелает, Николай Петрович.
Чаттан с улыбкой растворился в воздухе.
— Ну и мерзопакостная рожа, -
