Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1982 год
Летим над рекой Кроноцкой, с каждой минутой приближаясь к океану. Река становится шире, ветвится на протоки, все чаще мелькают зеленые острова. Но белые пенистые пороги по-прежнему перечеркивают темную ленту реки.
Вертолет приземляется возле брошенной избушки на берегу Кроноцкой. Пока мужчины таскают доски — их надо забрать отсюда для строительства домика на речке Тихой, я брожу по берегу. Осенним огнем полыхают заросли голубики. Раздвинешь низкие кустики — и откроются черно-синие крупные ягоды. В густой, уже пожухшей траве торчат коричневые шляпки грибов. Сколько их! Вода у самого берега прозрачна до дна, а на середине реки темная, почти черная. Вдруг, слышу, какая-то тяжелая возня, плеск... Что-то похожее на полено выскочило из воды и с шумом плюхнулось обратно. Всматриваюсь пристальнее в черноту омута — да ведь это же рыба! Рыбины стоят вплотную одна к другой, и от их спин вода кажется черной. Вдруг ряд раздвигается, снова огромное полено несется в воздухе, с шумом плюхается в воду. А перед перекатом в прозрачных струях замерли темные торпеды...
Рыба шла на нерест. Эта картина (вот когда я почувствовала буквальный смысл выражения «кишмя кишит») заставила припомнить долгие разговоры со специалистами об одной из самых острых проблем заповедника.
...В давние времена река Кроноцкая и Кроноцкое озеро были излюбленным нерестилищем лососевых. Но двадцать тысяч лет назад в результате «перепалки» двух вулканов речку Кроноцкую перегородило порогами, среди которых есть и довольно высокие — до двух метров. Путь лососевым из океана в озеро был отрезан. Отрезанной от океана оказалась и та рыба, что осталась в озере. Но она не погибла, а приспособилась к жизни в замкнутом водоеме, превратившись в новый вид лосося — кокань. «Жилая красная», «жилая нерка» — так еще называют специалисты эту форму лосося.
Долгое время изучая жизнь кокани, ихтиологи Е. М. Крохин, И. И. Куренков и С. И. Куренков пришли к интересному решению: а что, если снова открыть путь рыбе в океан, разбив пороги, непроходимые для нее, на ступени или построив рыбоводы в обход порогов? Помочь, так сказать, образованию стада проходной нерки, то есть такой, которая, как и все лососевые, скатывалась бы в океан, нагуливалась и возвращалась в озеро на нерест. Кроноцкое озеро большое, площадь его двадцать четыре тысячи гектаров. Значит, стадо ценной красной рыбы может быть огромным...
Проекту уже много лет, но он вызывает стойкое сопротивление со стороны в первую очередь специалистов заповедного дела. Их возражения: где гарантия, что образование формы проходной нерки не растянется на очень длительный срок — и, по существу, сведет на нет весь эффект проекта? Само образование этой формы еще под вопросом — в борьбе за существование возможна победа местной формы. Если же все-таки стадо проходной нерки образуется, то неизбежно нарушится экологическое равновесие в бассейне озера и вполне реальным станет исчезновение местной жилой формы нерки. А между тем сейчас думают о включении кокани в Красные книги СССР и РСФСР, о сохранении ее в качестве исходного генетического материала. Думают о возможной акклиматизации и расселении ее не только в Сибири и на Дальнем Востоке, но и в европейской части страны (к слову, опыты по расселению кокани по озерам Камчатской области уже давно проводит Свет Игоревич Куренков). И результаты этого могут оказаться много важнее, чем создание обычной проходной популяции... Ну и конечно, одно из серьезных возражений — осуществление гидротехнических работ на территории заповедника противоречит закону, по которому все земли и воды его навечно изъяты из хозяйственной деятельности.
Следующая наша посадка на берегу Тихой, недалеко от кромки океана. Опять вертолетчики не глушат мотор: теперь торопит Петропавловск, надвигается непогода...
Из домика, окруженного зарослями высоких трав, выскакивает... Николаенко! Вот так встреча! Он приглашает в дом, и я осматриваю нехитрое временное жилье лесников. Три крошечные комнатки, кровать, стол, посуда, полки с книгами. И главное — тепло. Тепло разливается по комнатам от печи, уютно поет чайник. Виталий знакомит меня с женой и семилетним сыном. Мальчик протягивает тарелку ярко-красной рябины...
— Выбрался сюда на денек-другой,— говорит Виталий.—Немного ягод на зиму заготовить. Попробуй!
Как-то незаметно переходим на «ты» — видимо, сблизила неожиданность встречи, гостеприимство хозяев. Хочется расположиться, поговорить, но... летим дальше. В Жупаново.
Под нами желто-коричневая земля, волнистые сопки, голубые озера, густая зелень болот. А впереди бескрайняя синь океана и белая полоса прибоя...
Жупаново — центр Семячинского лесничества, самая близкая точка заповедника, всего 150 километров от Петропавловска. Когда-то здесь был большой поселок, порт. В поселке жили рыбаки, добывали знаменитую жупановскую сельдь, но со временем Кроноцкий залив обеднел, и ему дали отдых.
Гусев повернулся ко мне и, сложив руки рупором, прокричал, перекрывая шум мотора:
— Пихта!
Я глянула в иллюминатор — в какие-то считанные секунды проплыло темно-зеленое пятно с пиками верхушек; светлые стволы берез окружали его, разбавляя по краям густую хвойную зелень. Это была знаменитая пихтовая роща. Она-то, в частности, и привела на Камчатку Анатолия Тихоновича Науменко. Как лесовод, он всегда интересовался эталонными нетронутыми участками.
— Приехал я в заповедник в 1973 году,— рассказывал Науменко.— Как добрался до Жупанова, так сразу в рощу ушел. Палатку невдалеке поставил и целую неделю из рощи не выходил. Смотрел — насмотреться не мог. Стоят, не шелохнутся деревья — невысокие, с толстыми стволами, пушистыми ветками. Уверенно так стоят, прочно. Древостой густой. Много растений, как в соседнем каменноберезовом лесочке, но, вижу, есть и типично таежные — тайник, линнея, брусника. Соболя заприметил, белку, ястреба, синицу-московку, кедровку... В общем, подышал для начала смолистым духом и с головой окунулся в изучение этого редкостного эталона.
Долина гейзеров. Грязевое озеро. Малахитовый грот — сколько уникальных природных объектов в Кроноцком заповеднике... Здесь есть что изучать исследователям и есть что охранять работникам заповедника. Черно-белые фотографии сделаны сотрудниками заповедника на маршрутах.
Присматривала тогда за этой рощей лесник Прасковья Александровна Киселева. Немолодая уже женщина, но о лучшем помощнике я и мечтать не мог. Каждый день, из года в год, она выходила в маршрут в пихтовую рощу — заряжала самописцы, измеряла температуру почвы, воды, записывала все изменения в жизни деревьев. Зимой Прасковья Александровна ходила на лыжах, а потом, когда ноги стали болеть, освоила мотоцикл...
Пришло время, и мы уже знали о пихтовой роще все. Ну, по крайней мере, многое. Знали, что в роще на двадцати гектарах тридцать тысяч пихт; знали, сколько пихт проникло в каменный березняк и сколько каменной березы приняла роща; знали, когда пихта пылит и когда созревают семена, и во сколько лет у дерева начинается семяношение... Установили, что самым старым деревьям двести двадцать пять лет, а средний возраст рощи — сто тридцать, с точки зрения биологии — оптимальный.
Здесь уже кое-что стало проясняться и в вопросе о происхождении рощи. Отпала гипотеза, что пихту привезли и посадили (ближайшие ее родственники — за 2500 километров, на южных Курильских островах и в Приморье). Посаженную пихту подавила бы каменная береза. Да и опыты с сахалинской пихтой, которую попробовали переселить в Жупаново, тоже кончились неудачей. Вымерзла. К тому же вулканологи из группы Ольги Александровны Брайцевой на основании споро-пыльцевого анализа пришли к выводу, что когда-то, в доледниковое время, пихта была распространена на Камчатке, но ледник и похолодание вытеснили хвойные, оставив только фрагменты их. Когда создались благоприятные условия, хвойные снова стали расселяться на полуострове. Тогда-то и появились пихтовая роща и другой уникум заповедника — елово-лиственничный остров на берегу Кроноцкого озера. Анализ сложного биогеоценоза рощи тоже подводил к выводу, что пихта эта — абориген Камчатки, переживший оледенение. Правда, с вулканологами у нас пока расхождения: сколькими тысячелетиями мерить возраст рощи?
Когда мы уже хорошо знали рощу, позволили себе небольшой эксперимент. Перевезли вертолетом семнадцать деревьев в Елизово, и — представьте! — прижились. Стоят на улице бодрые, зеленые. Вот что значит абориген. Подрастают и экспериментальные посевы...
Мне очень хотелось увидеть в Жупанове ту самую Прасковью Александровну, о которой так ясно и хорошо говорил Науменко. Да не только он один. Увы, не повезло: Киселева была на маршруте.
...Мы шли с Гусевым по плотному влажному береговому песку, шли вдоль бесконечной пенистой линии прибоя. Говорили о том, что заповедник вроде бы считается сухопутным, а выходит к океану. Здесь и популяцию каланов охраняют, и птиц морских, и лосося, что на нерест идет. Естественно было бы не разрывать сушу с водой, прирезать заповеднику полоску акватории. От этого и природа бы выиграла, и исследования можно было бы вести комплексно, да и заповедник, получив свой малый флот, решил бы немало проблем — снабжения, строительства, надежной водной дороги к заповедным берегам.
