Чужой портрет - Мария Зайцева
Он усмехается, и зубы, белые-белые, на фоне смуглого лица, смотрятся очень красиво. Его надо не карандашом… Его надо маслом…
Боже… О чем опять я? Дура какая, боже мой…
— Ну что, продолжим? — он улыбается шире, шало и слегка безумно, чуть наклоняется ко мне, и из груди вырывается испуганный вздох, я вжимаюсь в подушку дивана, стремясь слиться с ней, и Каз тормозит чуть ли не в самый последний момент, смотрит на меня, щурится, — или хватит с тебя?
— Хва-тит… — слышу свой голос и сама ужасаюсь тому, как хрипло, бессильно, даже униженно он звучит.
Каз еще пару секунд медлит, словно решая, соглашаться со мной или нет, и, клянусь, это очень долгие секунды!
А затем, легко отжавшись от дивана, встает и так же легко дергает меня вверх, словно репку из земли, позволяя сесть на подушке ровно.
Я этим тут же пользуюсь, торопливо отползая по здоровенному кожаному монстру подальше от Каза и пытаясь привести себя в порядок. Стащить, наконец, перчатки, заправить за косынку волосы, поискать наощупь маску, проверить комплектность пуговиц.
Каз стоит надо мной, наблюдая за этими суетливыми движениями с усмешкой.
— Ну что, Маруся, — он наклоняется, заставляя меня пугливо замереть, находит утерянную маску и подает мне, — может, будем дружить?
Не отвечаю ничего, быстро пристраиваю маску на лицо, ощущая мимолетно, что кожа очень даже пострадала от бешеного поцелуя Каза, касаться ее больновато.
— Согласен, я был не прав, — Каз склоняет голову, изучая меня пристально и в этот раз на лице его никаких усмешек нет, все очень серьезно, — не надо было про деньги… Да?
Слышу в его голосе неуверенность, удивленно вскидываю глаза. Он что сейчас, ищет варианты, почему я его ударила?
Все недостаточно очевидно?
Раньше ему не отказывали, если он предлагал такое? И так по-хамски?
— Но и ты хороша… — продолжает Каз, чуть отступая, словно поняв, что я боюсь подниматься с дивана, пока он так близко, — при всех мужиках меня по морде…
— Простите… — я встаю, отвечаю тихо-тихо, просто потому, что, наверно, это правильно. А еще интуиция вопит, что именно так, будучи покорной и не раздражая излишне зверя, я смогу выбраться отсюда невредимой. Практически невредимой… — это непроизвольно…
— Да не за что извиняться, — Каз, хоть и отходит чуть дальше, все равно еще угрожающе близок, оглядывает меня, внимательно опять, хотя вообще не понимаю, что ему так интересно в моем нелепом халатике и старых кроксах, — я тоже не особо осторожен был… Сейчас. Так что мы квиты.
— Хорошо, — киваю я послушно, стараясь не смотреть на него и прикидывая, как добраться до двери. Шансы на освобождение возрастают! Каз — не Алекс, ему, похоже, не нравится насиловать плачущих женщин… И это, конечно, хорошо… Может, на этом все и завершится?
— После работы поехали поедим чего-нибудь…
Не завершится…
— Спасибо, но я не могу. У меня работа.
— Какая еще работа? — он хмурится, брови съезжаются к переносице.
— В больнице, ночная смена.
— Так у тебя же в эту ночь была?
— У меня каждую ночь ночная…
— Это чего за график такой?
— Обычный… — пожимаю плечами, натягиваю перчатки, старательно избегая взгляда Каза, — можно мне… Идти?
— Иди…
Боже… Неужели?
Тихонько, двигаясь по дуге, иду в сторону выхода, Каз мрачно наблюдает за мной. Стараюсь не ускоряться, чтоб это не выглядело побегом, стремлюсь к цели. Близкой, такой близкой! Вот она, дверь…
— Погоди!
Ох, черт…
Поворачиваюсь, поднимаю взгляд на Каза. Он с неудовольствием опять осматривает маску, которую я успеваю нацепить на лицо, руки в желтых перчатках…
— Слушай… — он делает паузу, словно раздумывая, продолжать или нет, — а ты… Почему не хочешь? Тебе же понравилось…
Я сначала даже не понимаю, о чем он, а когда доходит… Боже… Мужчины такие самоуверенные…
— Нет, не понравилось… — отвечаю тихо, но уверенно, чтоб вообще сомнений не возникало. Это, конечно, чревато, и, будь на его месте Алекс… Но Алекс в могиле. Слава богу. А Каз… Я уже понимаю, что Каз не станет унижать и обижать за правду. Ведь это же правда? — Простите.
Киваю и дергаю ручку двери, не желая наблюдать за тем, какой эффект произвели мои слова.
Вырываюсь на свободу и тут же замираю под взглядами не менее двадцати мужиков!
Они стоят неподалеку от кабинета, переговариваясь негромко и, при моем появлении, застывают и смотрят так, словно не ожидали снова увидеть. Живой, по крайней мере.
Бросает в жар, наклоняю голову и прохожу мимо, пробегаю практически.
Мужики в полном молчании наблюдают за мной, а затем кто-то из них тянет задумчиво:
— Надо же… Целая… Каз теряет хватку?
— Пасти закрыли, — плетью хлещет в спину холодный голос Каза, — глаза убрали от нее.
Перед тем, как юркнуть в подсобку для уборщиц, не могу сдержаться и оборачиваюсь.
На меня смотрят. Молча. Внимательно, с удивлением.
— Убрали глаза! — снова щелкает плеть приказа, и все находящиеся здесь мужчины, большие, сильные, наверно, очень даже брутальные… Как по команде перестают на меня смотреть.
Каз ловит мой взгляд, держит на расстоянии даже, да так, что отвести невозможно.
Так, не умея отвернуться, и захожу в подсобку. Спиной вперед.
И последнее, что слышу, перед тем, как захлопнуть дверь за собой, еще один удар хлыстом:
— Все поняли?
И, судя по гробовому молчанию снаружи, все поняли. Все всё поняли.
А вот я, похоже, нет…
Глава 23
— В машину садитесь, — командует Каз, предупредительно открывая дверь своего низкого, мощно рычащего зверя неизвестной мне породы перед нами.
Сам он не выходит, дверцу распахивает толчком руки с водительского сиденья.
Мы с Ланой переглядываемся, и я едва сдерживаю вздох, видя понимание и легкую усмешку в усталых глазах сестры.
Я не успела ей ничего рассказать про недавнее происшествие, много работы было после завершения боев. Да и Ланка выглядела настолько отрешенной и одновременно загруженной, что я не решилась ее тревожить еще и своими проблемами.
