Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1984 год
Лапки у него короткие, но крепенькие. Взбираясь вверх, он ставит передние лапы под углом 45 градусов на ствол, а задние в этот момент поджимает под себя. Так и карабкается, переступая шажками по 10—15 сантиметров. Весь день коала сладко спит, свернувшись в развилке ветвей, и никогда не забирается в дупла.
При взгляде на его вечно сонные глазки с вертикальной щелочкой зрачка, лакированный, бульбочкой, нос, опушенные светлым мехом ушки не подумаешь, что коала способен на что-либо вредное. Однако если кому-то придет в голову взять его на руки, стоит заранее запастись перчатками, и потолще, и подхватить его со спины под мышки.
Зверек, как не раз отмечено, весьма привередлив. Коала восточного берега предпочитают исключительно листву эвкалипта пятнистого и ксимении. Живущие в штате Виктория едят листья только красного эвкалипта. При этом они поглощают далеко не все листья избранного вида. В зависимости от времени и места они питаются то грубой листвой, то только свежей порослью на кончиках побегов. В процессе пережевывания они усваивают и содержащуюся в листьях синильную кислоту — смертельный яд!
И чем больше человек сводит эвкалиптовые леса, тем крепче коала привязываются к ограниченным районам обитания, превращаясь в пленника собственной «диеты».
Одна из трудностей создания резерватов для коала и заключается в необходимости обеспечить им достаточное количество деревьев-кормильцев определенного вида. Говорят, коала поедают и омелу белую, и самшит; в неволе попробовали подкармливать их молоком и хлебом, но без листвы эвкалиптов им не прожить.
Другая серьезная проблема выживания коала — медленное их размножение. Обычно самка рожает не чаще чем раз в два года, причем рождается всего один детеныш.
Недавно коала подкинули ученым еще одну неприятную новость. Как утверждает доктор Стив Браун из Брисбенского университета на основании многолетних исследований, приверженность к очень узкому и все более дефицитному виду пищи приводит к возрастанию бесплодия самок коала.
Ученые Австралии с сожалением констатируют: этот зверек с пушистыми лохматыми ушками, едва намеченным зачатком хвоста, покрытый плотным пепельным мехом, этот зверек, получивший от человека так много имен, едва ли дотянет до двадцать первого века...
М. Максимова По материалам зарубежной печати
Пиктограмма на нерпичьей коже
В начале дедушка Пананто отказывался рисовать, ссылаясь на то, что нет отбеленной нерпичьей шкуры. Предложенный листок из тетради он положил на колени, примерился было шариковой ручкой, потом отложил:
— Тонкий. Порвется... Жена Пананто, старушка Оэ, чуть позже тихонько мне подсказала, что «белый камень», известняк, необходимый для отбеливания шкуры, есть на той стороне Каменной Скользкой речки — так переводится ее название.
Я быстро собрал рюкзак и с рассветом покинул стойбище Оемпак.
Осенний воздух очистился от гнуса и, казалось, лежал неподвижным прозрачным пластом — все замерло в ожидании скорой зимы. Вот-вот пастухи погонят к стойбищу оленей, пройдет в тундре еще неделя-другая, и мы двинемся к Конергино, где недавно совхоз построил современный кораль.
Каменная Скользкая речка оправдывала свое название. Ложе ее устилали покатые гранитные плиты, стремительный водный поток бурлил, и я с трудом перебрался на противоположный берег. Теперь километров пять до Сторожевой сопки, обойти озеро Оемпак, чьим именем названо летнее стойбище пастухов, и там, по рассказу старушки Оэ, можно найти в древнем русле реки «белый камень».
Было время, сходились когда-то здесь немирные племена, посвистывали стрелы, трещал от ударов копий панцирь из моржовой шкуры... Потому и названа сопка — Сторожевая, надо полагать, дежурили на ее вершине наблюдатели. Дедушка Пананто хранит и любит показывать лук, стрелы, копье, некогда принадлежавшие отцу его отца.
Тяжело дыша, я поднялся на вершину, огляделся. Солнце щедро освещало лежащий передо мной огромный мир гор, рек, озер. Сизые изгибы сопок, зубчатые силуэты каменных останцев, похожих на башни средневековых замков, далекие долины и серебристо-чешуйчатые нити ручьев... Я глянул под ноги и замер — из красноватого песка выглядывали края и ручка деревянной чаши. Осторожно освободил чашу. Она была вырезана не то из корня, не то из крупного сучка дерева. По ободку вился неясный орнамент, сохранилась часть ручки. От чаши исходил крепкий запах сырого мха.
Взгляд мой скользнул вниз, где большим голубым блюдцем лежало озеро Оемпак, и я понял — воду носили оттуда. Но кто? Неужели те, кто высматривал отсюда приход неприятеля? Дедушка Пананто говорил мне, что столкновения кончались иногда миром, и тогда по обоюдному согласию все боевое оружие с обеих сторон топили в водах озера Оемпак...
К ракушечному руслу высохшей реки я вышел уже под вечер, когда медные тени заходящего солнца легли поперек гигантской долины, а в ближайшем распадке заклубился синий туман. Древняя терраса над исчезнувшей рекой сплошь состояла из розоватого известняка. Тысячелетия назад здесь сползал к морю ледник, оставляя после себя ровные террасы на склонах сопок, с прослойкой известняка, того самого, о котором говорила старушка Оэ.
Почти в темноте я вновь перешел Каменную Скользкую речку и поднялся на бугор, откуда открывалось маленькое стойбище Оемпак. Три яранги напоминали больших добрых животных. По горящим кострам, редкому лаю упряжных псов и отдаленным голосам людей я понял — пришла смена. Значит, стадо где-то поблизости. Значит, завтра мне идти с тремя оленеводами окарауливать и пасти животных. Таков уж закон в тундре — долгий гость обязан помогать...
Через десять дней мы вернулись в стойбище Оемпак. Бабушка Оэ вытащила из-под полога нерпичью шкуру и, как мне показалось, сама залюбовалась своей работой. Выделанная известняком шкура бархатно мялась, грела ладони, а ее глянцевито-белая поверхность напоминала мелованную бумагу. Пананто вынул свою костяную трубочку, сделанную в виде клыкастой моржовой морды, вздохнул, взглянул на шкуру и сказал:
Теперь краска нужна...
Я с готовностью вынул коробку с тюбиками масляной краски. Пананто понюхал колпачок, неторопливо раскурил трубку и только потом произнес:
— Не подойдет.
Он начал объяснять, какая ему требуется краска, а я мысленно расставался с мечтой увидеть процесс создания загадочных чукотских пиктограмм. Для приготовления краски требовался... китовый или медвежий глаз, жидкостью которого замешивалась сажа или растолченный пепел. До Конергино, где жили морские зверобои, было по меньшей мере километров сто. Медведи вокруг стойбища водились, но лично я не отважился бы пойти на охоту.
Видя мое огорчение, Пананто сказал, что в крайнем случае подойдет глаз оленя. И опять выручила старушка Оэ. Скручивая сухожильную нитку, она весело посмотрела на меня и сказала Пананто:
— Завтра должен быть праздник Отголосков Сна,
Пананто встрепенулся:
— Отголоски Сна? Что ты видела? — В глазах старика появилась тревога.
В прошлые времена чукчи и эскимосы большое значение придавали снам. И если кому-то из членов семьи приснилась какая-нибудь сцена из реальной жизни, то это считалось вполне достаточным поводом для восстановления его во всех деталях.
— Хороший сон, праздник оленя,— успокоила мужа старушка Оэ.
Пананто сунул трубку за пазуху, поднялся:
— Пойду людям скажу...
В таких случаях праздник устраивала одна семья, но все другие жители стойбища считались гостями.
Утром все население Оемпака нарядилось в праздничные одежды. Даже сын бригадира маленький Вовка щеголял в кухлянке, подпоясанной ремешком, на котором болтался настоящий нож, ложка из мамонтовой кости и древняя праща.
Пастухи подогнали стадо к стойбищу, заарканили одного из оленей, принадлежащих Пананто. Сам старик отошел в сторону с копьем, снял шапку и некоторое время смотрел на восток, беззвучно шевеля губами. Затем шагнул к оленю, примерился и аккуратно ткнул его под левую лопатку, в сердце. Олень рухнул на землю. Женщины положили на него зеленые ветви ивняка. Потом старушка Оэ плеснула на тушу водой из кружки. После разделки она начала готовить праздничную еду.
Весь день мы пили ароматный чай, котел пополнялся свежей олениной, рокотал, не умолкая, бубен Пананто. Под конец были устроены состязания. Пананто разложил у входа в ярангу призы: мешок с нерпичьим жиром, красивую шкуру пестрого оленя, лисий воротник. Первым должен был бежать самый маленький — Вовка. Оэ подала малышу кэпрольгин — посох удачи с родовой меховой полоской, украшенной бусинками, и Вовка побежал к соседнему озерцу, а за ним последовали Пананто и Оэ. Они смешно расставляли ноги, делая вид, что никак не могут догнать Вовку. Малыш пришел первым, и ему вручили главный приз — шкуру оленя.
