Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков
Вдруг Эрвин понял, что не расскажет о случившемся ни Киду, ни прочим сельчанам. В их головы это ляжет очередной страшной сказкой про диковинную нечисть… Но это не сказка. До такой степени не сказка, что голос станет дрожать и срываться, когда Эрвин заговорит. Рассказать обо всем — значит, пережить заново. Не за ужином в Споте, не потеху сельским зевакам… Отцу, матери, сестре — сперва только им.
— Сделай для меня кое-что, — сказал Эрвин и вынул несколько агаток. — Езжайте в Спот, купите нам еды. Такой, какой нет в лесу: хлеба, овощей, рыбы. Еще — орджа. Мы подождем у речушки, в начале тропы на Подол Служанки.
— Мой лорд, вы что же, не заедете к нам?.. — поразился Кид. — Но почему?.. В тот раз вам не понравилось, да?
— Ступайте, — сказал Эрвин. — Ждем у Льдянки.
Джемис обронил в спину Киду:
— Все ваши басни про Заречье — вранье. К правде вы даже не приблизились.
Тридцатого августа Эрвин и Джемис увидели Первую Зиму. Они стояли на том самом склоне, с которого разглядела долину Светлая Агата восемнадцать веков назад. Тогда долина белела от ноябрьского снега, а сейчас пожухлая, усталая от лета трава окрашивала ее в желто-зеленый. Озеро наливалось закатом, город и замок чернели угрюмой россыпью.
— Спустя день мы будем дома, — сказал Эрвин. — А прежде я должен кое-что сделать.
Он развязал мешок и вынул красно-черный плащ.
Джемис опустился на колено.
— Властью Великого Дома Ориджин, я, Эрвин София Джессика рода Светлой Агаты, лорд Ориджин, намереваюсь возвратить вам титул кайра. Готовы ли вы принять его по доброй воле?
— Готов, милорд.
— Давали ли вы какие-либо обеты, способные воспрепятствовать вашей службе Великому Дому Ориджин?
— Нет, милорд.
— Клянетесь ли признать великого герцога Ориджин вашим господином и сюзереном, верно служить ему мечом и щитом, покуда ваша смерть или воля господина не освободит вас от клятвы?
— Клянусь, милорд.
— Клянетесь ли любой ценою защищать жизнь и честь сюзерена, а также членов его семьи?
— Клянусь, милорд.
— Клянетесь ли всегда быть честным пред лицом сюзерена, не порочить его словом или делом, не совершать поступков, противных воле господина, как своими руками, так и руками людей, что будут служить вам?
— Клянусь, милорд.
— Клянетесь ли вы также чтить память Святых Прародителей, поступать согласно их заветам, свято соблюдать законы воинской чести? Клянетесь ли поднимать меч в защиту слабых и невинных, беречь справедливость, уничтожать ростки зла и тьмы?
— Клянусь, милорд.
Эрвин коснулся клинком плеча воина.
— Нарекаю вас, Джемис Дороти Лаура рода Глории, лорд Лиллидей, посвященным кайром. Вы получаете право носить красно-черный плащ и служить в рыцарском звании под знаменами Великого Дома Ориджин.
— Благодарю, милорд.
Эрвин своими руками накинул плащ на плечи Джемиса. Воин поднялся на ноги. Согласно ритуалу, он должен был отсалютовать лорду своим мечом, но меч Джемиса лежал обломками возле ложа проклятого Дара. Воин вынул из ножен и вскинул к небу кинжал.
— Да славится Дом Ориджин!
— Во имя Светлой Агаты.
Отступив на шаг, Эрвин дал понять, что ритуальная часть окончена, и добавил:
— Пообещайте мне кое-что еще, сверх традиционных клятв.
— Что именно?
— Вы будете упражняться со мною в фехтовании до тех пор, пока я не сравняюсь с вами.
Джемис покачал головой:
— Вы никогда не сравняетесь со мною, милорд. Не в обиду, но это так. Уже поздно, вам следовало начать обучение лет в десять.
Эрвин удовлетворенно кивнул:
— Благодарю за правду. По крайней мере, я хочу быть способным уложить любого из тех зазнаек, кого на Юге по какой-то странности называют рыцарями.
— Это вовсе не сложно, милорд, — ухмыльнулся Джемис. — Да, вы можете на меня рассчитывать.
— И вторая просьба. Всегда говорите мне правду.
— Клянусь быть честным пред лицом сюзерена, — повторил Джемис церемониальную фразу.
— Я не об этом. Такими словами кайры клянутся моему отцу, а позже говорят лишь то, что он хочет услышать. Говорите мне правду, какой бы мерзкой она ни была. Как о фехтовании, как о неженке.
— Это мне по душе, милорд, — кивнул Джемис.
— Клянетесь?
— Клянусь.
Воин повернулся к долине:
— Как раз есть наготове одна правда. В замке что-то неладно, милорд.
— С чего вы решили?
— Искровые фонари. Их зажгли, хотя еще не стемнело.
* * *
— Вы кто такие? Зачем явились?
Эрвин и Джемис — оба опешили. Где это видано, чтобы простой городской стражник задавал вопросы кайру?! А о герцогском сыне и говорить нечего!
— Отпирай, дубина, — рыкнул на него Джемис. — У тебя глаза гноем заплыли? Не видишь, что ли, кто перед тобой?
— Вижу, что воины, — сказал охранник сквозь зарешеченную форточку. — Но как же я впущу? Ворота-то заперты.
— Да ты наблюдателен, как Праматерь Елена! — оскалился Эрвин. — В том и дело, друг мой философ, что ворота заперты! Сквозь запертые войти сложно. Отопри их живо и не заставляй просить дважды!
— Не велено отпирать, сударь, в особенности тем, кто при оружии.
— А с какой тьмы вы их заперли? — возмутился Джемис. — Город закрывается после вечерней песни, а она еще звучит.
— Так, как вы говорите, было раньше. Но вот уж полмесяца, как запираемся при начале песни. Герцог повелел, ничего не могу сделать.
Джемис нахмурился:
— А командует охранением кайр или такой же баран, как ты?
— Кайр Гленн командует.
— Так зови его живо! Пускай он мне сам скажет, что не впустит в город братьев по оружию!
Стражник нехотя ушел. Эрвин шепнул Джемису:
— Если кайр Гленн меня в лицо не узнает, то и не говорите ему, кто я.
— Почему, милорд?
— Так будет лучше. Странное что-то здесь творится… хочу сперва понять.
Командир привратной стражи, действительно, не признал Эрвина. Но Джемис был ему знаком.
— Лиллидей?.. Стоило бы вам пораньше успеть.
Он поколебался и все же отдал приказ открыть калитку. Но встал в проходе, загораживая путь.
— А что за молодчик с вами, кайр Джемис?
— Отвечу сразу, кайр Гленн, как только пойму, какое вам до этого дело.
— Странно вы двое смотритесь. Парень тощий, а конь под ним хороший, не хуже
