Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
А потом он, в который раз помывшись у лоханки, говорил ей с удивлением:
- Уж и не знал, что в вас живёт такая страсть и такие умения таятся.
Она лежит на его постели, не прикрывая одеждами плечей и груди, смеётся, немного стесняясь:
- Когда муж пропадает на охоте или в конюшнях, уже и не знаешь, как его привлечь в спальню… Вот и спрашивала у своих дам, чем они мужчин привлекают, – и потом добавляет: – Налейте мне вина, барон.
Вино в графине на столе, конечно, тёплое, но зато хорошее. Он возвращается к ней в постель, и принцесса спрашивает:
- Вам было со мной хорошо?
Вот таких вопросов Волков не любит, он знает, что это может быть лишь первый в долгой череде. Но маркграфине нужно отвечать.
- Уж и не помню той, с которой мне было лучше, чем с вами, Оливия, – он снова прикасается к её груди. А она, словно и ждала этого его ответа, берёт его руку и целует её, а после и говорит, глядя Волкову в глаза:
- Так вы, барон, оставайтесь при мне навсегда, – и так как генерал не сразу осознаёт сказанного ею и молчит, женщина добавляет: – Не уезжайте, и будет вам всё, что пожелаете.
Она снова целует его руку, а потом прижимает её к своей щеке. И тут его вдруг одолевает растерянность, и он по-прежнему не знает, что ей ответить. Только думает молча. Одно дело интрижка, роман, и другое дело – остаться при ней. При маркграфине Винцлау. Которую подданные зовут инхаберин. То есть владычица, хозяйка, госпожа земли. Но тут же и другие мысли приходят к нему в голову: уж точно местному свету, здешним сеньорам то по душе не придётся. Он с первыми сеньорами одного графства Мален, и с теми до сих пор совладать не может. Графства! А тут что делать, если против сеньоры целая земля восстанет? А они восстанут, не допустят господа выскочку-чужака в своём уделе. У них тут своих кандидатов на постель принцессы десятка два отменных мужей наберётся. Нет, нет, нет… Принцесса, конечно, великолепна и страстна, обладать ею большое удовольствие, да и честь тоже, но быть отравленным или заколотым из-за угла в этом душном замке он точно не желал. А она, всё сжимая его руку в своих, не отводит от него глаз, ожидая ответа. И так как ответа всё нет, принцесса повышает ставки:
- Конюшни мужа вам приглянулись, так они ваши будут; хотите вашим людям достоинства рыцарского, так я дам, хоть дюжину в рыцари посвящу; деньги нужны? Я даже у казначея просить не буду, назначу вам из доменных своих доходов содержание вашего личного двора… Думаю, двадцать тысяч талеров я смогу вам платить ежегодно, можете завести себе выезд из дюжины рыцарей, завести слуг… Как то будет красиво – все люди в бело-голубых одеждах, с чёрными воронами, на прекрасных конях… И всё крыло замка себе заберёте, переустроите под свой вкус, поваров своих, если захотите, – она опять целует его руку. – И я буду при вас, когда пожелаете.
Да, звучали эти речи заманчиво: двадцать тысяч годового содержания, выезд, повара, бело-голубые одежды слуг, маркграфиня с её желанным телом; вот только… Он понимал, что всё это эфемерно. Блажь женщины, что выпила вина лишнего и теперь в объятиях мужчины размечталась о будущем. Нет, даже если всё это и воплотится в жизнь, то ничем иным, как ядом или ударом кинжала, для него это не закончится. И дело не только в местных сеньорах, дело ещё и в курфюрсте Ребенрее: как ему понравится такой оборот событий?
И тогда он говорит ей:
- Ваше Высочество, видно, позабыли, что ещё до Рождества к вам сюда прибудет жених ваш, и пусть он молод будет – всё одно, не потерпит фаворитов возле своей супруги.
Она сжала его руку, держит крепко и смотрит на него, и говорит:
- Так хоть до приезда жениха не покидайте меня, прошу вас, барон. Не уезжайте.
И что тут ей сказать он мог? У него люди здесь; без них, с парой оруженосцев и слугой, оставаться в негостеприимном доме он не хотел – опасался. Недобитые Тельвисы, горожане Туллингена, неприятный тип Спасовский, от которого всякого можно ждать, неприветливая местная знать к тем опасениям его только располагали. Значит, и солдат тут нужно оставлять, а как солдат тут оставить? Им придётся содержание платить. До зимы? На то деньги, конечно, у неё можно взять… Раз она так легко обещает ему содержание в двадцать тысяч, то уж пять тысяч точно найдёт. Но… Нет, нет… Волков всё равно не хотел тут оставаться. Люди, которые не были ему рады, уж больно здесь были влиятельны. А ещё он вспомнил о своей жене. Хоть и нелюбимой, но недавно родившей ему третьего сына. А ещё о недостроенном замке. Об огромных долгах. Нет, он, даже и пожелай того всем сердцем, не мог остаться возле её подола.
И не нашёл ничего лучше, как сказать ей:
- Ваше Высочество, то не мне решать; даже и пожелай я каждый день видеть вас в своей постели, разве смог бы я себе то позволить? – он взял её руку и поцеловал. Ей сейчас нужны были его добрые слова, и он нашёл их: – О сердечный друг мой, как мне ни хотелось, но мгновения моего счастья не могут длиться вечно, меня ждёт суверен для отчёта, и долг вассала я исполню как подобает. Мне надобно дать отчёт Его Высочеству. Но как только я встречусь с ним, я буду просить его, чтобы он направил меня снова сюда. К вам.
И она стала как-то сразу грустна, смотрела теперь отстранённо, села на кровати, потом начала поправлять одежды, волосы прятать под чепец и, приведя себя в относительный порядок, произнесла с тоскою в голосе:
- Я здесь совсем одна. Тельвисы убили тех дам и мужей, что были мне преданы, а те, что остались в моём доме… Они вовсе не мои люди… Чужие и своевольные люди, которых я боюсь.
Волкову и сказать на то нечего было, и тогда она продолжала:
- Ведь никто из них не пришёл спасать меня от колдунов, никто и не подумал меня вызволять, и я думаю, что некоторые довольны были тем, что я у подлых в неволе, – она
