Артефакт острее бритвы - Павел Николаевич Корнев
— Парни, лопухов повязали! — заорал рыжий юнец, конопатый и ушастый, первым сбежавший с корабля по трапу. Он подскочил к нам и вскинул руку. — Ща я им!
Вспомнился совет Первого, и я решил не выяснять, что именно учудит ученик враждебной школы, быстро шатнулся к нему и пнул в пах, а когда паренёк сложился надвое, захлестнул его шею цепью кандалов и притянул к себе в качестве живого щита.
Просчитался! За спиной послышался плеск, и выросшее из реки длиннющее щупальце изогнулось, примериваясь для удара, но тут же обрушилось обратно, а миг спустя в воду полетел сбитый с пристани ударом незримого кулака приятель рыжеволосого задиры.
— Подержи-ка его пока! — распорядился отец Шалый и двинулся к спешившему вниз по трапу наставнику школы Бирюзового водоворота, на ходу предупредив: — Только не удави ненароком!
Паренёк забарахтался, но вмиг угомонился, стоило только мне чуток усилить натяжение цепи, а там уже и священник вернулся — разговор с представителем водоворотов вышел коротким, а завершился отсчитыванием в протянутую руку отца Шалого некоего количества золотых монет.
— Отпускай! — скомандовали мне, и я не отказал себе в удовольствии напоследок наподдать рыжему юнцу коленом под зад.
Ничего-ничего! Пусть спасибо скажет, что на боярина-самозванца нарвался — всамделишный бы его цыплячью шею набок свернул!
В этот момент на пристань заехали два экипажа с обтянутыми каким-то чёрным материалом колёсами, молодчики из ордена Небесного меча быстро погрузили свои и наши пожитки, дальше мы с отцом Шалым забрались в первый экипаж, а они покатили за нами во втором.
Порт здесь был не чета морскому, очень скоро склады остались позади, мы миновали пропускной пункт с вооружёнными до зубов стрельцами в кирасах и шлемах с острыми гребнями, формой напомнивших мне лодочки, и покатили прочь. На уходившую куда-то в сторону дорогу сворачивать не стали, наш путь лежал на холм, где среди густых крон проглядывали черепичные крыши.
Совсем уж безлюдными окрестности не были, время от времени попадались встречные повозки и пешеходы, а когда выбрались из низины с густыми зарослями и влажной землёй и начали подниматься по пологому взгорку, то деревья расступились и открылся вид на длинное озеро. Показалось даже, будто сумел различить синюю полоску залива. Ветер разогнал влажную липкую духоту, и впервые за долгое время стало легко дышать, но зато во всю свою мочь навалилось безжалостное солнце. Если б не соломенная шляпа — точно бы спёкся.
Верхушка холма оказалась окольцована крепостной стеной, на воротах помимо стрельцов в бело-голубой форме Южноморского союза негоциантов дежурили и два тайнознатца: загорелый дядька средних лет и юнец не старше меня. Первого наше появление оставило безучастным, второй вылупился во все глаза.
Проверка документов много времени не заняла, и очень скоро мы покатили дальше. Замощённая каменными плитами дорога резко сузилась, стиснутая фасадами домов, сбоку вдоль неё потянулись глубокие канавы. Здания были преимущественно двухэтажными и каменными, с узенькими оконцами-бойницами, арки закрывали высоченные створки.
Ближе к центру начали попадаться окружённые тенистыми садами то ли усадьбы, то ли дворцы, выстроенные в заморском стиле: с колоннами, широченными балконами и террасами, окнами чуть ли не от пола и до потолка. Привезли нас тоже во дворец, только совсем другой: во дворец правосудия. Сложенное из песчаника здание в три этажа и само по себе было неприветливым, а уж сырой и тёмный внутренний двор и вовсе показался мрачнее любого из казематов, в которых мне доводилось побывать.
— Виселицы видели? — негромко спросил Огнич, когда мы покинули экипаж.
— Угу, — буркнул я.
Священник усмехнулся и сказал фургонщику:
— Иди вблизи на них полюбуйся. — После распорядился: — Вещи ему отдайте!
— А дальше мне куда? — опешил Огнич.
— Там жди!
Ну а мы прошли во дворец правосудия, задним коридором добрались до лестницы и поднялись на второй этаж. Привлекая позвякиванием кандалов внимание клерков и посетителей, прошли по нему и очутились перед высоченными дверьми зала судебных разбирательств. Своей очереди попасть внутрь там дожидалась разной почтенности публика, кто-то подобно нам был препровождён сюда под караулом, и я приготовился провести здесь остаток дня, но — нет, отца Шалого сразу же запустили в один из кабинетов, а следом внутрь пригласили и нас.
Комната была невелика, и хоть ветер лениво шевелил занавески, при нашем появлении худощавый брюнет средних лет немедленно прижал к носу надушенный платочек. Сами мы за полтора месяца плавания притерпелись к собственному запаху и благоуханиям соседей, а вот неподготовленного человека проняло.
— Я секретарь мирового судьи! — объявил хозяин кабинета. — Мне дано право определять тяжесть проступка и принимать решение о целесообразности судебного разбирательства.
Он промокнул платочком покрытое испариной лицо и кинул его на стол, а сам поднялся на ноги и подошёл к Беляне.
— Посмотрите сюда! — потребовал, прищёлкнув пальцами, и удовлетворённо кивнул. — Да, вижу. Всё как в бумагах от школы. Отче…
Браслеты на запястьях Беляны разомкнулись сами собой, цепи с лязгом упали на пол. Барышня брезгливо ткнула их носком сапожка и уточнила:
— Это всё?
Секретарь мирового судьи выжидающе уставился на священника.
— Это всё, отче?
— У церкви нет претензий к этой юной особе, — подтвердил отец Шалый.
— А к боярину? — уточнил хозяин кабинета.
— Меня зовут Лучезар Серый! — произнёс я с нажимом.
Ответом стал небрежный взмах рукой.
— У церкви — нет, — качнул головой священник, — а назначить меру ответственности за членовредительство вы способны и сами.
— Несомненно! — подтвердил секретарь и спросил меня: — Настаиваете на формальном разбирательстве?
— Я соглашусь забыть о нападении и не выдвигать встречных претензий в обмен на проявление снисхождения к моему товарищу.
— Нападение, претензии, снисхождение… Слова, слова, слова! — покачал головой хозяин кабинета. — Но высказанная точка зрения мне понятна и чем-то даже близка. Пострадавший способен обратиться за компенсацией самостоятельно, администрации это дело не интересно!
Клац! И кандалы соскальзывают и с моих рук. Упали бы на пол, если б не подхватил.
— В свободной продаже таких не найти? — поинтересовался я, не спеша передавать их священнику.
— Неправомерное лишение свободы — тягчайшее преступление! — холодно ответил тот.
— Я бы сам с ними поработал.
Отец Шалый забрал у меня кандалы и буркнул:
— Подобные экзерсисы уместны на пике аколита, никак не раньше. —
