Кремлевские звезды - Дмитрий Ромов
— Ты куда это нарядилась, а? Парня завела? Признавайся.
— Егор! Ты забыл? Мы же сегодня с тобой в баню идём! С райкомом!
— Это что, сегодня уже? Я, боюсь, не смогу, Галь. А ты правда ради меня так красиво оделась? Ну, то есть, вернее, разделась…
— Нет, ну что ты за гад, Брагин, — заливается она, прикладывая ладошку к кончику носа.
— Сегодня же эротическая парная, верно? Ты какие стихи разучила? Нет, молчи, дай я догадаюсь, ты разучила танец. Танец Афродиты, правильно? А интересно, там все будут, как на картине со сценами из греческой жизни? Типа в туниках? Как на вакханалии? А некоторые, обладающие особо красивыми телами без туник. Ты будешь лишь в пене морской, точно?
— А-а-й, не могу, — заливается она. — Хоть ты и начальник, а балбес. Ничего такого не будет. Там прилично всё бывает обычно, никакой пошлости.
— А разврат?
— И разврата не будет.
— В парную в пиджаках и галстуках? Понятно. Жалко, конечно, но не могу я, Галина, не могу. Полюбоваться твоим телом я готов и без свидетелей. Хоть сейчас.
— Хватит уже смешить, — наливается сладостным предвкушением Галя. — Куренкова тебе не простит, если не придёшь. Она десять раз уже звонила, чтобы уточнить, будешь ты или нет.
— А ты что сказала?
— Ну, что я могла сказать, — пожимает она плечами, — что будешь, разумеется.
— Вот, и поторопилась. Да я и стихов матершинных не знаю. Бесполезен для поэтического бомонда.
— Ну что же, — вздыхает Галина. — Придётся выслушивать нытьё Снежинского.
— Чего? — удивляюсь я. — А этот сластотерпец каким боком? Он что выбил мандат, чтобы вторгнуться на райкомовскую оргию?
— Напросился, да. Его иногда берут на мероприятия. Но зря, между прочим, как начнёт нудить, его не переслушаешь. Напьётся, сядет рядом, руку тебе на колено положит и спрашивает, что для тебя значит быть комсомолкой.
— Так он и сегодня будет?
— Будет, конечно. Он же этот, как ты его назвал, сластолюбец, что ли? Если кто выпьет лишку, он к себе домой утащит. Девушек, разумеется. Набьёт полную квартиру и кайфует.
— Как кайфует? Насилует что ли?
Галя хохочет.
— Кто? Он? Егор, не смеши. У него там куча иностранных порнографических журналов. Будет картинки бесстыжие показывать, щупать, как дед старый. Но в постель к нему только самые страшные и самые пьяные попадают. И то не всегда.
— Какую вы интересную жизнь ведёте. Социо-культурную, ага.
— Ну так что, пойдёшь? Не бойся, тебя он к себе домой не потащит. Там только дам принимают.
— Может, и приду, если успею. А что прям реально порнухи много?
— Порнографии? Да, но это дома, я же говорю. У него несколько полок журналов и слайды всякие. Слайды — это вообще отдельная история. Выключается свет, запускается музыка, стоны и вздохи всякие, благовония индийские.
— Пипец, Галь. И сколько раз ты у него была?
— Раза три точно. Нет, четыре. Но на ночь не оставалась ни разу.
— Ясно. Где баня, говори.
— А на Химкомбинате, на производстве капролактама. Там баня шикарная. Пропуск для тебя на проходной будет лежать. У охраны спросишь, как по территории проехать.
Ну и дела. Ну и дела…
Ладно, баня баней, а дело делать надо. Я выхожу, сажусь в машину и еду в «Кавказскую кухню». Не с пустыми руками, с полным багажником джинсы.
— Здорово, разбойники, — приветствую я Цвета и двух его лейтенантов, Карпа и Михася толстого.
Карп растягивает толстые губы в улыбке, а Михась смотрит серьёзно, по-мужски, без тени веселья.
— Нормально ты тогда того кента уделал, — лыбится Карп.
Я киваю.
— Слушайте, братья, я товар привёз, целый багажник, можете сейчас по-быстрому перекидать? И давайте будем уже пробовать. Раздайте своим спекулям, да пусть уже начинают работать. И ещё я вам готов отдать коньяка ящиков сорок для начала.
— Я чё-то не пойму, — хмурит белобрысые брови Михась толстый. — Цвет, мы барыги или воры?
— Миха, — говорю я ему, подаваясь вперёд и доверительно понижая голос. — Может, ты, конечно, и барыга, это ты для себя сам реши. Но главное то, что под тобой докуя реальных барыг и фармазонов. Ты их напряги, и пусть они на тебя пашут, врубаешься? А ты будешь сидеть, да капусту шинковать. Вернее, шинковать Цвет будет, но и вам с Карпом перепадёт. Стопудово не пожалеешь.
Карп одобрительно скалится.
— Нет, ну я ничё, — кивает Михась. — Для себя чисто уточнил.
— Конкретные вы парни, — киваю я. — Это мне в вас и нравится.
Карп с Михасем идут перегружать добро, а мы остаёмся с Цветом.
— Шустрый ты кент, — кивает он, будто с сожалением.
Что, воображаешь, как без меня будешь дела делать? Как наедешь на Ярцева и Большака, подомнёшь Печёнкина и Куренкова, да? Идиот.
— Да, Паша, точно, — хмыкаю я. — Как бы ты без меня справлялся, даже и не знаю. Расскажи, какие у нас расклады рисуются.
— Да, нормальные так-то. Чё, дела идут, контора пишет. Братва довольна.
— Так чего тогда хочет Туман, если, как ты говоришь, валить меня он не собирается?
— Нет, не то, чтобы не собирается, просто ему люди по-человечески чисто объяснили, что это неправильно будет. Что ты в деле, а то что Киргиза загасил, так типа отбивался.
— Ну, а зачем тогда какой-то сходняк, если и так ему всё по-человечески объяснили?
— Ну, братан, ты не вкуриваешь в натуре. Это же официально надо объявить, как там, прения сторон, ваше благородие, господин арбитр. Надо же решение вынести, да? Вынести и довести до всех, чтобы чики-пуки всё было. И, чтоб вопросов у народа не осталось.
— Вот, значит, как. И кто будет на этом сходе?
— Пока не знаю. Приедет кто-нибудь важный, за кем последнее слово. Ты будешь, я буду. От Тумана кто-то придёт.
— Кто?
— Не знаю.
— Джангир одноногий?
Цвет захлопывает рот и буравит меня взглядом, сводя брови в кучу.
— Он-то причём здесь? — наконец, спрашивает он.
— Не знаю я кто причём, но ты не торопишься мне разъяснить, что и как будет.
— Да я сам ещё не знаю, — говорит он чуть громче, чем нужно.
— А когда хоть сходиться будем?
— Не знаю, к концу недели, может, на следующей. Как узнаю, сразу скажу.
— Я вообще послезавтра в Москву лечу. Могу я сам авторитетного арбитра предложить?
— Ты? И кого?
— Могу Брежнева. Пойдёт?
Цвет смеётся:
— Да чё мелочиться, давай всё политбюро привози.
— Могу Абрама, — продолжаю я.
— А это с какого перепугу?
— Я с ним работать собираюсь в Москве.
— Я не понял! — с нажимом говорит Цвет. — Это чё значит? И чё ты молчишь тогда?
— Ну, вот, говорю.
— Не знаю, Бро, если по чесноку. Могу спросить, конечно, но скорее всего Туман сам будет всё выбирать. И всё и всех.
— Прямо всех? — уточняю я.
— Да. Так ты чё собираешься делать с Абрамом? Вот тихушник, мля.
— Пока только консультировать.
— А потом?
— Потом? Скорее всего будем казино делать.
— Капец, а я, значит, побоку?
Заходят парни, и разговор замолкает.
— Что значит побоку? — хмурюсь я. — Ты того что ли? У нас с тобой вон дел сколько и планов ещё больше.
— Ладно, — зло говорит Цвет, оглядываясь на своих пацанов. — Ну, ты меня прокинул в натуре. Нормально, Бро, нормально. Тебе палец в рот не суй, да?
— Ну, а в чём проблема? — щурюсь я. — Наши-то как отношения меняются от этого?
— Ладно, всё пока. Я выясню, когда сход будет и можешь ли ты кого-то позвать. Деловой ты больно, я смотрю. Ты когда летишь? Лётчик в натуре, ага…
В баню я прихожу с опозданием. Коллектив уже превратился в римских патрициев, сбросив одежду и облачившись в тоги из простыней. Баня действительно сделана очень хорошо. Конечно, когда едешь по территории огромного завода среди труб, дымов, колонн и эстакад, в комфорт веришь с большим трудом. Ещё и жуткий запах химии преследует от самых ворот.
Но когда входишь в корпус и, пройдя по длинному неприветливому коридору, оказываешься в оздоровительном отделении, понимаешь, баня отличная, переплюнуть очень трудно. Отделанная деревом, с ароматом этого самого дерева, берёзовых веников и берёзового же дымка, баня производит прекрасное впечатление.
Зайдя в раздевалку, я сбрасываю одежду и тоже накидываю на себя простыню. Беру её из стопки здесь же. Теперь буду неотличим от коллектива. Надо только зайти в парилку, а то сразу за стол потащат, знаю я этих римлян с греками.
Вхожу в обитый кедром салон. Все сидят вкруг стола, стоит лишь Снежинский. Тощий, поддатый, глаза в разбег. Одна нога отставлена, рука вытянута. Поэт. Писистрат, твою мать. Фавн. Он декламирует растягивая слова и так манерно, как…
