Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1990 год
Кох, разумеется, заблаговременно побеспокоился и о «своем» имуществе. Еще летом 1944 года часть награбленных сокровищ вывезли, как мы знаем, в Центральную Германию. В октябре того же года Кох обратился к гауляйтеру Саксонии Мартину Мучману (Мартин Мучман (род. в 1879 г.) — гауляйтер нацистской партии в Саксонии, рейхскомиссар обороны Саксонии и пр. Лично участвовал в размещении культурных ценностей в хранилищах, лично отдал приказ об их уничтожении при наступлении союзников. Непосредственно участвовал в сокрытии ценностей, награбленных в СССР. Через неделю после капитуляции был схвачен антифашистами при попытке к бегству. Умер в тюрьме в 1946 году.) с письмом, где просил разрешения разместить наиболее ценные произведения искусства из Восточной Пруссии в Саксонии. Мучман дал согласие, и 4 декабря в Дрезден приехал директор Кенигсбергского музея Альфред Роде.
Прежде всего Роде отправился в местечко Вексельбург, где был старинный графский замок и монастырская церковь. Он нашел, что замок можно переоборудовать под хранилище, и попросил освободить его от жильцов. 11 декабря к местному начальству была отправлена бумага с требованием «обеспечить конфискацию помещений в Вексельбурге в пользу государственных коллекций из Кенигсберга».
Этот документ представлял для нас большой интерес. Помните рассказ профессора Барсова о том, как доктор Роде ночью сжигал у себя в кабинете какие-то бумаги? В остатках уничтоженной переписки было обнаружено его сообщение о том, что Янтарная комната упаковывается и подготавливается к отправке в Саксонию — дальше шла приписка: «В Вексельбург».
Приехав с этими сведениями из Калининграда, профессор Штраус (в 1950 г.) немедленно организовал поиск в Вексельбурге. Как выяснилось, в замке действительно принимали транспорты из Восточной Пруссии. Однако в конце войны — и даже после войны! — отсюда что-то вывозили на Запад. Тщательные поиски и специальные обследования не обнаружили тайников, где могла бы быть спрятана Янтарная комната.
Местный церковный служка Готфрид Фусси рассказал нам следующее: «В декабре сорок четвертого приезжал доктор Роде из Кенигсберга. Он искал, куда бы спрятать кенигсбергские ценные вещи. Осмотрев замок и церковь, он остался доволен. Замок и церковь подлежали конфискации для размещения этих ценностей. Впрочем, ящики из Восточной Пруссии поступали к нам и раньше. Но длинных ящиков не было. Из других мест к нам ничего не привозили, уж во всяком случае никакого янтаря. В окрестностях тоже ни о чем таком не слышали. А незадолго до капитуляции был проездом один, чиновник из дрезденского министерства народного образования. Он рассказывал, что транспорт из Кенигсберга не смог к нам пробиться, потому что уже перекрыли железную дорогу. А когда пришли американцы, они просматривали ящики, но никакого янтаря не нашли. Да и других особо ценных вещей тоже».
По всей вероятности, Янтарная комната, вопреки намерению А. Роде, так и не попала в Вексельбург...
Тогда, в декабре 1944 года, Альфред Роде осмотрел не только Вексельбург, но и побывал еще и в Крибштайне. Это укрепленный замок XIII—XIV веков, один из наиболее сохранившихся памятников средневековья в нашей стране. Он возвышается над долиной, как бы вырастая из скал, и имеет грозный и неприступный вид. У дрезденских музеев в замке были свои хранилища, размещенные в надвратной постройке — единственном участке древних стен, где имелось отопление.
Еще в сентябре ценности дрезденских музеев по приказу неизвестного (от кого исходил приказ, мы установить не смогли) перенесли из отапливаемого помещения в другие, то есть к приезду Роде лучшие помещения были свободны. В одном из найденных нами документов говорится: «В замке Крибштайн для государственных коллекций из Кенигсберга можно предоставить четыре помещения в надвратной постройке, которые недавно освободили от дрезденских госсобраний... Господин доктор Роде 8 декабря выехал обратно в Кенигсберг, чтобы распорядиться об отправке коллекций».
Итак, если 8 декабря Роде выехал в Кенигсберг, чтобы «распорядиться об отправке», то «коллекции» должны были отправить из Кенигсберга задолго до начала январского наступления советских войск. И действительно, 19 декабря управляющий замка Крибштайн получил извещение имперской железной дороги о том, что из Кенигсберга к нему направляются два вагона с грузом, разгрузку которых он должен обеспечить.
Оба вагона в сопровождении спецкоманды СС благополучно прибыли на место. Их разгрузили, содержимое на лошадях перевезли в замок и разместили «согласно приказу».
В начале апреля 1945 года замок Крибштайн был без боя занят советскими войсками. Вскоре содержимое хранилищ осмотрели сотрудники советской комиссии по охране памятников и отметили, что там хранилась коллекция скульптуры из Дрездена и целый ряд привезенных из Восточной Пруссии и похищенных в СССР ценных произведений искусства. В начале 1946 года в хранилище приехали специалисты из Дрезденской государственной галереи, отметили, что вещи в хорошей сохранности, и перевезли их в Дрезден. Ни те, ни другие не обнаружили ни самой Янтарной комнаты, ни каких-либо ее следов.
В путешествии А. Роде по дрезденским окрестностям нас смутило довольно странное обстоятельство: длительность его командировки. Роде провел в Саксонии четыре дня, хотя на осмотр обоих замков не требуется более суток. Даже если какое-то время понадобилось на обсуждения, уговоры и увязки, тем не менее поездка чересчур затянулась. Не побывал ли Роде и в других замках по соседству?
Пауль Энке, историк
Сокращенный перевод с немецкого Г. Леоновой
Окончание следует
Пальваны Каракумов
Солнце катилось к горизонту, песчаные барханы пунцовели, но прохладнее не становилось, и все так же нестерпимо хотелось пить.
— Э-э,— кричали мне с дальнего бархана фотографы Эдик Жигайлов и Игорь Михалев, удивительно быстро усвоившие, как надо снимать для иностранных журналов.— Ну как ты сидишь? Разве так сидят на верблюде? У тебя и руки болтаются, и, вообще, ты как мешок. Только портишь кадр. Распрямись. Взгляд погорделивей.
— Вас бы на мое место посадить,— лениво отругивался я...
Вот уже несколько часов наш небольшой караван совместной советско-итальянской экспедиции — журнала «Вокруг света», газеты «Комсомолец Туркменистана» и «Школы выживания» (Италия) — уминал пески вокруг поселка Ербент, затерявшегося в Центральных Каракумах.
— Так,— командовали фотографы,— теперь в обратную сторону и по бархану. Да по самой кромке, чтобы солнце оказалось под ногами верблюдов.
Верблюды все одногорбые — арвана. Достать их было не просто. В совхозе «Ербент» верблюдов содержат многие сотни, но ездовых среди них — единицы. Как в средстве транспорта в «кораблях пустыни» нужда давно отпала. По одному-два держат ездовых верблюдов лишь чабаны, присматривающие в песках за табунами коз и овец.
На переднем верблюде нашего каравана восседает Яцек Палкевич, прославленный путешественник-журналист — в «бедуинской» белой накидке, темно-зеленых очках, белых брюках и с крепдешиновой косынкой на шее. К седлу приторочен рюкзак, на котором эмблема экспедиции. За Палкевичем в мягком, женском седле следует златокудрая Габриэла Бординьон, его бессменная сопровождающая, секретарь «Школы выживания».
Верблюдов для нас разыскали в поселке. Подо мной шел верблюд старого чабана Черкеза Ашырова, стоянку которого мы отыскали за несколько десятков километров в песках.
С этим верблюдом пришлось повозиться. Он наотрез отказался покинуть стоянку чабана. Застыл истуканом перед кузовом грузовика и, как ни тащили его дружно с десяток мужчин, гневно кричал, а потом в конце концов упал на колени. Пришлось поднапрячься и всем миром поднимать его, весом в тонну, и втаскивать на грузовик. Но, добравшись до Ербента, арвана с радостью выскочил из машины, повалялся в песке, забрался в лужу у колодца, помылся и с утра был готов позировать для итальянского журнала «Капо Хорн» («Мыс Горн»).
Что греха таить, с юношеских лет мечтал я проехаться по пустыне верхом на верблюде. Однако должен признаться, дело это оказалось непростым. Для седла здесь используют сучья саксаула, прикрытые бараньей шкурой. Сидеть на них, может, и удобно, когда арвана идет спокойно своей дорогой. Но для съемки каравану пришлось взбираться на вершины барханов, откуда верблюд спускался огромными прыжками, и стоило больших трудов, схватившись за выступающие из седла деревяшки, удержаться на арваньем горбу.
«Голливуд» — так называл эту рекламную съемку для своего журнала Яцек Палкевич, но истинным «голливудом» наша езда по барханам стала для теке — коренных жителей Центральных Каракумов. Как на трибуне стадиона, восседала ребятня на верхушках барханов, покатываясь со смеху от наших неудач и промахов и не отставая ни на шаг.
