Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2016 № 1-2
На «Вавилове» возник Драган. Его цыганская физиономия была перекошена влево пухлым фингалом.
– Кто это тебя? – осведомился я.
– Бутов, зараза, – беззлобно сказал он. – Когда сеть тянули, одну упустил, кило на восемьдесят.
– Ого! – подивился я. Особи по восемьдесят килограммов попадались редко. Матерая, наверное, потому и ушла. – И чем он тебя?
– Рукой. Потом извинился, само собой. Налить обещал.
– Да, он мужик добрый. В угаре врезал, – согласился я.
Сам я на лов ходил раз десять, в спокойную погоду. Не могу на воде – даже на резиновой лодке блевать тянет. Потому и работаю в основном на берегу, в разделочном или упаковочном, только-то и название, что научный консультант… Да и что тут консультировать? Параметры засолки? Дозу лаврушки?
Место, конечно, уникальное, даже более того, хоть диссертацию пиши… Да только подписку о неразглашении давал – заповедник на особом положении, какие тут диссертации. Платят хорошо, и ладно.
– Давай, наука, в цех, – сказал возникший за спиной Бутов. От него пахло вином и табаком, как от заправского морского волка.
Я потопал в цех. В подсобке надел комбинезон, черный брезентовый фартук, рукавицы. Грузовик уже заезжал задом в ворота цеха, воняя выхлопом. Из окошка торчала рожа Феди.
Мы с Ломакиным влезли в кузов и принялись сбрасывать туши в обитый жестью лоток, откуда они скользили к столу и там накапливались. Всего оказалось четырнадцать – в среднем получается по пятьдесят килограммов каждая. Ломакин ловко вскинул на плечо последнюю, шлепнул ладонью по мокрому чешуйчатому боку и сказал:
– Поджарим филе? Пономарева все равно нету, звездеть некому.
– А чего ж, – согласился я. – Надо и самим побаловаться иной раз…
Деликатес в виде филе нам доставался редко. А из требухи ничего дельного приготовить не представлялось возможным: печень была ядовитой, икра шла в засолку, да и попадалась редко – в нерест лов прекращали. Пузыри Пономарев велел собирать, какое-то есть им применение, пузырям.
Ну вот. Теперь нужно все разделать, почистить, внутренности выбросить в специальный чан, потом промыть выпотрошенные туши и переправить их в консервный цех. Там ими займутся Драган и Степан Степаныч – эта неделя на их совести. Пусть сами разбираются, что в консервацию, что в заморозку, откуда там какие заказы пришли – из буфета Госдумы, из Правительства, из Администрации Самого, из элитных ресторанов… Аппетиты у них дай боже, а ловится не так уж и много.
Что интересно: в вяленом виде ну совершенно не идет. Казалось бы, розовое полупрозрачное мясо, куда там семге с форелью, а не идет, и все тут. Вкус омерзительный. Загадка, да?
С непривычки на разделке работать тяжело, я месяца два привыкал. Таскай полдня тяжелые скользкие туловища, все в липкой слизи… Чешуя на комбинезон налипает, на руки, в рукава набивается. Нож выскальзывает, топор выскальзывает… Электрический резак есть, но он сдыхает регулярно, чинить уже надоело.
А пойди-ка переруби хребет вручную…
А к концу работы начинаешь ловить себя на том, что всматриваешься в мутные пустые глаза – действительно, придумал же кто-то удачное выражение «рыбий глаз», – словно желая увидеть там что-то этакое… Ну, вы меня поняли.
Изо рта туши, лежавшей на плече Ломакина, надулся прозрачный слизистый пузырь. Надулся и бесшумно лопнул.
Ломакин молодецки спрыгнул с грузовика, не снимая тушу с плеча, за ним соскочил и я. На всякий случай попробовали резак.
Где там, скыргыкнул и затих. Выключили от греха, пока не сгорело чего-нибудь…
– Так, я – башку, ты – хвоста, – распределил обязанности Ломакин.
Я вздохнул и взял топор. Не люблю с хвостом возиться – там хребет против ожидания толстоват, а с головой куда проще: раз маханул сплеча – и нет ее, головы…
Топор скользнул по крупной чешуе, и я едва не отрубил себе руку. Ломакин неодобрительно покосился:
– В инвалиды метишь?
– Мокрая, зараза, – виновато сказал я.
– Аккуратнее надо. Вот так.
Голова упала в заботливо подставленный бак.
Наверное, это правильно назвать «рыбсовхоз». Или рыболовная артель. На бумаге это у них вообще никак не проходит. Раз в месяц прилетает вертолет и забирает продукцию, потом, наверное, по железке или самолетами ее везут в Москву. Когда по телевизору показывают какой-нибудь фуршет или праздничный обед у кого из шишек, все мы с гордостью думаем, что вон на столе явно лежит наш улов. А может, и не с гордостью, но определенно думаем. Особенно много думает, по-моему, Пономарев. Не зря ему отвалили «За заслуги перед Отечеством», хоть и не самой высокой степени.
Живем мы в уютном двухэтажном домике, у каждого своя комната, вроде как номер в хорошей гостинице: небольшой телевизор «Сони», кондиционер, ванная… Столовая общая, повариха тетя Клава – кладезь кулинарных талантов, да и с продуктами вопросов нет. Все остальное – административный корпус в виде маленького строения, где сидит Пономарев и где помещаются рация, компьютеры и телефон, разделочный и консервный цеха, склады с морозильниками, генераторная, на берегу – хозяйственные постройки и причал, где торчит «Академик Вавилов». И вся артель.
Или рыбсовхоз? Нет, все-таки, наверное, артель.
Озеро, хотя на картах и есть, попадает в закрытую зону. С одной стороны, заповедник, с другой – военный объект. По крайней мере, лесную дорогу, которая к нему ведет, стерегут военные, они же охраняют и периметр. В какую бы сторону ни пошел, рано или поздно наткнешься на колючую проволоку с табличками про стрельбу, а если вовремя не среагируешь, то и на патруль.
А мы тут сидим, как ученые в «шаражке» в сталинские времена. Только они делали самолеты, ракеты и атомную бомбу, а мы – мы делаем консервы и мороженую рыбу. И очень хорошо получаем. Очень хорошо. Правда, тратить деньги на всем готовом некуда, но мы копим, копим. И даже переводим в доллары. Не все – Бутов переводит в марки, он почему-то больше им доверяет. И рано или поздно я отсюда уеду с приличной пачечкой, а то и с чемоданчиком зеленых бумажек с президентскими портретами. Уеду на юг, подальше от комарья и вонючих репеллентов, от рыбной вони и дизельных выхлопов, от ворчания Сергеича и штампованных шуток Бутова… Буду лежать на песке, слушать компакты в плейере, пить холодное пиво.
А потом поеду на рыбалку. На старую добрую рыбалку, с удочкой и поплавком, с ползучими червями в коробочке, с красноперками с пол-ладошки, которые клюют как бешеные… И мерить улов буду не на центнеры, а на штуки, на килограммы, может быть. И разделывать и морозить его не буду, а сразу отдам соседскому коту, который будет сидеть на тропинке и поджидать меня с гостинцами…
Скоро. Контракт я подписал на четыре года и продлевать не собираюсь. Пусть другие работают – за такие деньги желающих найдется достаточно. Да и занятие не самое противное. Хуже бывает.
Вот только обидно, что добрую половину туши приходится выбрасывать. Потому что мы ж не людоеды, и в Москве тоже не людоеды сидят.
Русалки – они ж только на одну половину как рыбы.
А на вторую – как люди…
Айнур Сибгатуллин
Сибгатуллин Айнур Анверович. Юрист, публицист. Родился в Москве в 1971 г.
Окончил Московскую государственную юридическую академию.
Публиковал статьи, стихи и прозу в федеральной и региональной прессе.
Победитель VIII журналистского конкурса «Хрустальное перо» (2005 г.). Автор книг «Татарский Интернет» (2008, 2009 г.), «Исламский Интернет» (2010 г.), повестей «Отец Ибрагим» (сборник «Дети холодного мира», Шико, 2014 г.), «Я иду дорогой скорбной» (сборник «Мистикон», Шико, 2015 г.), а также ряда рассказов, опубликованных в сборниках по итогам литературных конкурсов.
В 2011 г. закончил литературные курсы романистов при Московском отделении Союза писателей.
Участник 1-го международного совещания молодых писателей в Переделкино (2011 г.). Является победителем и призером литературных конкурсов (конвента «Аю-Даг» в 2015 году, конвента «Басткон» в 2014 и 2015 годах).
Я иду дорогой скорбной
Повесть
Ялтинские минареты видны издалека. Что с моря, что со стороны гор – куда ни ткнись – всюду белеют десятки башен-ракет. Многие считают их символом города, а по мне они просто копируют турецкие. Безликие новоделы, на строительстве которых кое-кто здорово нажился. Только не говорите мне, что я завидую.
Просто я точно знаю, как можно украсить Ялту. И если б я был городским архитектором, то построил лишь одну мечеть. Восемь куполов цвета небесной лазури. Журчащие фонтаны у входа и прохладные мраморные полы с тончайшими орнаментами. Своды колонн, испещренных изящной вязью. И лучи света, проникающие сквозь витражи на молельные коврики.
Звонок мобильного телефона прервал мои мечты. Незнакомый номер.
– Камиля позови, – буркнул мужской голос в трубке.
– Это я. Чем могу служить?
– Слушай сюда. Я ищу архитектора. Тебя хвалили уважаемые люди. Хочу, чтоб мой новый дом был не хуже, чем у Мустафы-бея.
