Журнал «Млечный Путь» - Млечный Путь, 2012 №02
— Но вы не имеете права никому навязывать свою изуверскую веру и свое общество! — пискнул Ламермур. — Я подаю протест. И еще строгое и самое распоследнее предупреждение. Я требую немедленного выдворения…
— Душа брата моего блуждает в потемках, — с сожалением сообщил настоятель подошедшему к нему офицеру-монаху. — Проводите его в исповедальню. Пусть брат Храпуга подвергнет душу его искусу, а тело — епитимье.
Подхватив Буста, солдаты раскачали его и швырнули в открытый люк звездолета. В следующий раз я увидел его через три дня, когда все человеческое население нашей колонии погнали на ртутные разработки. Был он бледен, избит и худ невероятно. Бросившись ко мне, он обнял меня и зарыдал.
— Эдди! — простонал он. — Знал бы ты только, что они со мной делали…
— Поделом тебе, проклятый болтун! — сквозь зубы проскрипел Шунбром. — Погоди, попадем мы с тобой на один рудник…
— Какой рудник? — пролепетал Ламермур.
— Нас всех заставили провести фиктивный референдум о передаче планеты хабарийцам сроком на девятьсот девяносто девять лет. Мы все подписали заявления о вступлении в Орден Хабара. Женщины пойдут в Обитель Любви и Милосердия, а мужчины в Братство Освобожденного Труда (и то и другое расположено рудниках).
— И вы подписали? — возмутился он. — Как вы могли!
— Если б ты видел как легко и непринужденно управляются эти молодчики со своими бластерами.
— Понимаю, — поскучнел он. — А куда нас сейчас ведут?
— Какие-то умники из наших решили насолить пришельцам и испортили электростанцию. Но те твердо решили не уезжать отсюда, пока не наберут полные трюмы ртути. Так что нас решено использовать вместо тягловой силы.
Всех нас выстроили в одну длинную и унылую вереницу, которая протянулась от рудника до самого трапа звездолета. Потом по веренице медленно поползли пожарные ведерки с ртутью. Люди старались на нее не смотреть, обматывали лица тряпками, щурили глаза, но все прекрасно знали, что каждому из нас к концу дня угрожает серьезнейшее отравление.
А рядом в небесной голубизне резвились драбадане. Один из них подлетел ниже и обдал меня теплыми и дружелюбными мыслеволнами.
— Привет, Ниф, — сказал я, глянув на него. — Ну, как тебе живется?
— О, прекрасно! — прощебетал мой старый знакомец. — Поздравь меня, я стал папой. Или мамой. Короче, и тем и другим сразу, — он гордо продемонстрировал мне с полдюжины прелестных маленьких каракатиц, гроздью сидевших у основания щупалец.
— Ты тоже можешь всех нас поздравить, — ответил я. — Скоро мы все станем трупами. Половина из нас отравится сегодня же, а те, кто выживет, сгниют на рудниках.
— Но… это же возмутительно! — он сразу все понял, мой добрый старый Ниф-Ниф. — А ведь я тебе еще тогда говорил, чтобы вы не избирали в свои вожди этого болвана. Да, мне будет очень не хватать тебя, Эдди.
— А мне тебя, Ниф, — сказал я. — Как подумаю, что тебе предстоит сидеть в клетке вместе со своими детенышами.
— В какой еще клетке? — удивленно возмутился он.
— В очень узкой, маленькой, тесной клетке в каком-нибудь хабарианском монастыре. Неужели ты думаешь, что эти мнимые святоши оставят вас в покое на этой прекрасной планете?
— Но… — он на мгновение опешил, а потом вопросил: — Надо же что-то делать?
— Вот именно, — подтвердил я.
И мы стали думать, что же именно мы сможем сделать. Времени у нас было в обрез. Вот-вот должен был приземлиться «Стормбрейнджер». Хабарианцы об этом, конечно, знали и торопились взлететь, чтобы не влезть в очередной международный конфликт.
Во второй половине дня объявили перерыв на десять минут. Мы буквально валились с ног от усталости. Вы не представляете себе, что значит целый день передавать друг другу из рук в руки эти ведерки, полные ртути, по семь килограммов каждое. Вредное влияние атмосферы планеты начинало сказываться на людях. У некоторых кружилась голова, многих тошнило. Наш врач заявил начальнику конвоя, что, если не дать людям противоядия и не надеть противогазы, то на следующее утро половина из них погибнет.
— Смерть — это тоже своего рода наслаждение, — философски заключил начальник конвоя, отрываясь от томика Фомы Кемпийского. — Вы мало изучаете своих древних философов, ибо слишком увлечены мирской суетой. В противном случае вы бы сразу поняли, что смерть есть благо, ибо она единственная дает полное и совершенное освобождение от всех проблем и сует бытия.
В это время к нам подошел настоятель.
— Проводишь душеспасительные беседы? — прошипел он злобно. — А между тем кто-то из них телепатирует уже битых полчаса. Я все никак в себя прийти не могу: постоянно перед глазами вертится облик этого голодранца, будь он проклят… Где же он?!
Я поднялся.
— Да, именно он вызывал меня, — подтвердил настоятель. — Подойди сюда, дитя мое, и скажи, о чем бы ты хотел попросить меня перед тем, как тебя разрежут на куски тепловым лучом.
— Святой отец, — сказал я, подойдя к нему и смирно потупив очи. — Я молю лишь об одном: разрешите нам остаться на планете и предаваться познанию таинств Хабара, так сказать, заочно. Если же вы против этого, то хотя бы благословите меня перед тем, что я хочу совершить.
— Вот это я охотно сделаю, тем более что совершить тебе остается лишь одно: перейти из бытия в небытие, на что я тебя охотно благословляю…
Я приложился к его тощей кисти и удержал ее в своих руках. В тот же миг на нас с неба обрушилась лилово-розовая молния и в следующее мгновение взмыла вверх, унося с собою нас обоих.
— Ваша святость, — сказал я, поудобнее пристегнувшись к Ниф-Нифу, когда он остановился на высоте полукилометра над уровнем планеты. — Примите мои самые искренние извинения за столь неожиданную смену декораций, но мне срочно потребовалось поговорить с вами наедине.
— Итак, вы решили прибегнуть к шантажу! — мрачно осклабился он. — Старый прием и на редкость затасканный.
В этот миг Ниф-Ниф чуть ослабил хватку, и настоятель с воплем соскользнул вниз.
— Однако, несмотря на его тривиальность, свежесть ощущений сохраняется, не так ли? — осведомился я.
— Ваше святейшество, что с вами?! — завопил голос из интеркома. — Где вы?
— Я беседую с этим заблудшим юношей на некоторые богословские темы, — невозмутимо ответствовал настоятель и, скосив на меня злобный взгляд, прошипел: — Что еще вам угодно?
— Единожды и навеки забыть о существовании Святого Братства, — без колебаний объявил ему я. — Вы немедленно возвращаете нам все данные референдума, все наши расписки и обязательства, а также цистерну с нашей ртутью и улетаете восвояси. Можете прихватить с собой президента и его заместителя.
— Благодарю, — скривился он. — На такой товар у нас покупателей нет. Однако не кажется ли вам, что вы требуете слишком много, а взамен предлагаете слишком мало, в сущности почти ничего.
— Больше чем ничего, святой отец, — возразил я, провожая взглядом кружащий вокруг нас гравитолет, ощетинившийся стволами пушек и ракетами. — Во-первых, я возвращаю вам жизнь, а во-вторых, из последних сил спасаю вашу репутацию. Но помните, от соединения с вашим богом вас отделяют мгновения… Учтите: один шальной выстрел, и вас буквально отпустят на волю! Скажите вашим монахам, чтобы улетали.
— Убирайтесь вон! — завопил он, судорожно цепляясь за разжавшееся Ниф-Нифово щупальце. — Вон отсюда! Все на корабль, мерзавцы!
Я с удовлетворением отметил, что слово настоятеля и в самом деле было для пиратов законом. Гравитолет мигом спустился вниз. Офицеры быстро построили своих солдат-послушников, и стройные колонны потянулись к кораблю. Прошло еще некоторое время, пока я не связался с Шунбромом и не узнал от него, что все население колонии в полной безопасности. Я уже начал терять терпение, ибо видел на горизонте темные и пегие тучи, которые внушали мне самые мрачные мысли, Наконец звездолет изготовился к старту, оставалось только поднять трап и дать газ. Тогда и я попросил Ниф-Нифа спуститься, что он и сделал с удовольствием (он тоже изрядно устал столь долгое время висеть в облаках). Смерив меня пронизывающим взором, настоятель пообещал, что постарается еще раз встретиться со мной и довести до логического конца наш богословский спор, и отправился восвояси.
Как только он вошел в звездолет и за ним закрылся трап, корабельные динамики засвистели и затрещали, и над полем прокатился озлобленный крик:
— Ничтожный выродок! Ты надеялся, что останешься свидетелем моего унижения? Ты рано радовался! Кто унижает божьего слугу, тот унижает самого Бога, тому нет прощения ни в земной жизни, ни в загробной. Молите же небо о скорой смерти, ибо те громы и молнии небесные, которые днесь обрушатся на вас, суть кара за ваши грехи!
— Ну, сейчас, начнется… — стоявший около меня Шунбром инстинктивно поежился. — Ты бы хоть подстраховался как или…
