Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова
Только никого в палате сердоликовой не было, ни бояр, ни просителей.
Один Борис был.
Умирал он.
Лежал на полу, у трона, и кинжал у него в груди… век тот кинжал не забуду. Та рукоять мне в кошмарах снилась: резная рукоять алая, и кровь на руках тоже алая, и изо рта у него кровь струйкой тонкой.
Я на колени рядом упала, взвыла, наверное — не знаю. А Борис от шума опамятовал, глаза открыл, на меня посмотрел….
— Поцелуй меня, Устёна…
Так с моим поцелуем в вечность и ушел.
Так меня на коленях рядом с телом его и нашли… кажется, выла я, ровно собака, хозяина утратившая, только кому до меня дело было?
Свекровка пощечин надавала, муж даже и внимания не обратил — править им надобно было! Трон занять, кого купить, кого принУдить, кого просто уговорить их поддержать.…
А я умерла в тот день.
Окончательно.
Сколько лет… не могла я тот день вспоминать: только задумаюсь — и рвется крик. А теперь надобно и вспомнить, и призадуматься.
Ладно, дела дворцовые — тут я мало что знаю. А вот в остальном… и хорошее тут есть, и плохое.
Когда Борис умирал, в той, черной моей жизни, он меня о поцелуе просил. Почему? Из любви великой? Или… мог он тоже силу мою почуять? На грани жизни и смерти почувствовать, понадеяться на спасение?
А ведь мог.
Могла б я ему помочь тогда?
Нет, не могла бы. Сейчас бы справилась, а тогда, непроснувшаяся, не умевшая ничего… и сама бы умерла, и его бы погубила. Хотя лучше б мне тогда рядом с ним умереть было, рука об руку на небо ушли бы, не пожалела б ни минуты из жизни той. Так… не надо о том думать. Это было, да и сгинуло, и не сбудется более, сейчас я из кожи вон вывернусь — а жить он будет!
Кинжал тот вспомни, Устя! Ну⁈
Рукоять у него была неправильная, вот! Обычно такие вещи иначе делают. Было у меня время разобраться, в монастыре-то!
Рукоять кинжала должна в руке лежать удобно, не выпадать, скользить не должна, потому ее или из дерева делают, или кожей обтянут, или накладки какие… тот кинжал был иным.
Из алого камня. Целиковая рукоять, алая, золотом окованная.
Не лал, хотя кто ж его теперь-то знает?
Но… рукоять неудобная была. Недлинная, тонкая, гладкая, полированная — такую и не удержишь. Или не для мужской руки она была сделана?
Может и такое быть.
А ежели для женской — кого бы к себе государь подпустил?
Жену, мачеху, а может, еще кого? Полюбовницу какую?
То спросить у него надобно. Не знаю я, сколько лежал он там… пять минут — или полчаса? Когда б его хватились? Почему не искали?
Что ж я дура-то такая была? Что ж не думала ни о чем⁈
Теперь уж смысла нет плакаться, теперь о другом надобно размышлять. Рукоять я ту до последней черточки помню, ежели у кого увижу… не успеет этот человек убить. Я раньше нападу.
К привороту вернуться надобно.
К аркану.
Допустим, набросили его еще до того, как Борис на трон сел. Много для того не надобно, волосок с подушки сняли, да и сделали все необходимое.
Пусть так.
А вот потом-то что случилось?
Ежели подумать…
Федор рос, государство постепенно богатело, землями прирастало, власть царская укреплялась. Не тем помянут будь государь Иоанн Иоаннович, а только ему бы не царем быть, а нитками в лавке торговать. Не умел он править, и бояр приструнить не мог, и проблем у него множество было.
Я почему из-за бунта и не встревожилась — в правление Иоанна Иоанновича такое через три года на четвертый случалось. То Медный бунт, то Соляной, то Иноземный…
Бывало.
Потом женился государь. Не сразу, но ведь женился же второй раз? И жену он свою любит…
Любит?
А как колдун допустил такое?
Тут или — или.
Ежели б любовь там была настоящая… такое тоже бывает. Тогда и цепи любые упадут, и арканы слетят. Это может быть.
Но аркан-то на месте, получается, нет там настоящей любви?
А вот тогда второе возможно.
Что колдун и рунайка вместе действуют, что знали они друг друга. Могло такое быть? Что колдун царя к Марине направил, да помог ей немного?
Могло…
Хотя и сама рунайка хороша, зараза! Там и помогать-то много не надобно, рядом с ней любая красавица линялой курицей покажется, чучелком огородным окажется….
Другое дело, что детей у них не было.
А ведь…
Ну-ка думай, Устя! Хорошо думай!
А ведь похоже, что рунайку тоже обманывали? Могло такое быть? Она ведь с другими мужчинами в постель ложилась наверняка, не только с Ильей. И ни от кого не затяжелела?
Не могла?
Не хотела?
Знала, что царь зачать дитя не сможет — и не старалась даже? Так ведь тут и ума большого не надобно, подбери мужчину похожего, да и рожай от него! Не разоблачат, и не подумают даже!
Сколько я в монастыре таких историй наслушалась? Да вспомнить страшно! На что только бабы не пускаются, на какие ухищрения, чтобы мужчину привлечь, да удержать…
Рунайка не беременела.
Почему?
Тогда я о том не задумывалась, просто радовалась. Для меня это значило, что не так ладно у них все с Борисом… ревность и злость меня мучили. Дура! Не ревновать надобно было, а смотреть, да примечать. А я…. Дура, точно!
Посмотрю я на нее.
Внимательно посмотрю, и уже не как баба ревнивая, а как волхва, и горе тебе, Марина, когда ты заговоры против мужа плетешь! Ей-ей, не пощажу!
Никого я щадить не буду!
За себя — простила бы, а за него вы мне все ответите, дайте добраться только!
Глотку перерву!
* * *
— Феденька, утро доброе! Глазки-то открой!
Федор потянулся, почесался… и глаза открывать не хотелось, и отвечать, и головой думать, уж очень сильно болела она, но Руди был неумолим.
— Федя, не уйду я ведь никуда.
— Что б тебя, надоеда привязчивая! — Федор и посильнее ругнулся, но Руди ровно и не слышал его.
— Я по твоей милости, мин жель, вчера весь день в бегах… не хочешь сказать, что случилось на гуляниях?
Тут уж и на Федора память накатила.
Гуляния, горка, Устинья…
Борис.
— Поторопился я. Устю напугал.
— Дальше что?
Руди помнил,
