Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1986 год
— Не сегодня: он погружен в размышления, но он будет готов к визиту через неделю. Так возрадуемся же этому! А теперь расходитесь по домам! Исполнитесь стремления вновь пережить то чудо, которое вам дано было наблюдать сегодня, и вы увидите, что осознание снизойдет на вас подобно озарению!
Этим он, похоже, успокоил присутствующих. Тихо перешептываясь, люди покинули зал.
— Чего они хотели? — спросил Джеймс Резерфорда.
— Видеть Руссмоллера, нашего пророка.
Джеймс недоверчиво поглядел на него:
— Здесь покоится его прах?
В глазах Резерфорда заплясали огоньки.
— Прах! — Он негромко рассмеялся.— Руссмоллер жив. Да, он пребывает здесь, у нас. Это чудо! Ему сто пятьдесят шесть лет. До такого возраста прежде не доживал никто.
— Да, но как...
— Руссмоллер — просветитель! Ему известны не только формулы физики и химии, но и биологии и кибернетики. Он присягнул им, и они поныне живы в нем. И переживут все периоды тьмы, пока вновь не воссияет свет познания. Мы — ученики Руссмоллера, и цель всех наших устремлений — духовно приблизиться к нему, чтобы вновь народилось знание.
Джеймс ощутил сильное сердцебиение.
— Могу я увидеть Руссмоллера?
— Наберись терпения на неделю. Нам не позволено тревожить его!
— Но это важно!
— На следующей неделе! — отрезал Резерфорд.— У тебя много времени, прекрасного времени; ты напьешься из источника познания.
Мрачная обстановка, странное поведение этих людей, их молитвы и заклинания смутили Джеймса. Он не улавливал кроющихся за этим связей, не мог объяснить себе, как эти люди способны были перейти к активным действиям. И все же они действовали: он сам видел мерцающее радужное облако света, а ведь это—вмешательство в недостижимые и непостижимые явления. Что по сравнению с этим его проводки и винтики?
Несмотря ни на что, он о своей задаче не забывал. Ему следовало узнать, кто оказывает воздействие на автоматическое производство, кто усовершенствует технику. Не у них ли, этих мистиков, он найдет решение задачи? А если решит ее — выдаст ли полиции? Он колебался и наконец сказал себе: нет, не выдаст. Все равно, что сделают с ним самим. Если он здесь присутствует при зарождении нового духовного развития, он не смеет стать причиной его гибели. Но здесь ли оно зарождается?.. Определенно ответить нельзя.
— Позвольте задать вам вопрос? — обратился он к Резерфорду.— Является ли вашей целью поставить знания на службу человечеству? То есть намерены ли вы усовершенствовать технологию, вмешаться в процесс производства, повысить практическую ценность товаров? Вы уже предприняли подобные попытки? В глазах Резерфорда он прочел презрение.
— Технология? Производственный процесс? Любезнейший, мы не ремесленники. Мы занимаемся чистой наукой. Нас волнуют ценности духовные!
— Но профессор Руссмоллер...— возразил Джеймс.— Профессор Руссмоллер сделал много практических открытий: изобрел батарею холода, гравитационную линзу да мало ли... Он...
Резерфорд перебил его:
— Согласен. Руссмоллер их изобрел. А в результате? Безумный технический прогресс, господство незнаек-инженеров, которые совратили мир. Нет, мы в эту ошибку не впадем — мы останемся в кругу проблем интеллектуального свойства. И лишь когда достигнем высочайших высот, мы с помощью одного познания сумеем изменить мир и самих себя.
Он мягко отстранил Джеймса и направился к выходу.
Джеймс был глубоко разочарован. Он поднялся по лестнице-трапу, вошел в церковный неф. Никого нет, все молящиеся оставили свои скамьи. Он уже хотел было выйти, но вдруг одумался... Открыл входные ворота и снова закрыл их. Затем скользнул в боковой неф, заставленный скамьями и креслами, и присел за скамьей последнего ряда.
Погасли немногие горевшие еще светильники. Только язычки свечей отбрасывали тоскливые тени. От входных дверей донесся глухой шумок, щелкнул электрический замок...
Джеймс пробыл в своем укрытии еще десять минут. Вынул свечку из подсвечника, приблизился к опускной двери. Открыл ее и через коридор, переднюю комнату и актовый зал проник к стальной двери, за которой, очевидно, находился тот, к кому так взывали все собравшиеся после демонстрации радужного снопа света. Может быть, он у цели?
Пальцы его дрожали, когда он прикоснулся к крутящейся рукоятке замка. И вот дверь подалась. Помещение было несколько меньше актового зала и слабо освещено скрытыми источниками света. В комнате было несколько столов, а на них Какие-то предметы причудливых форм, покрытые бархатными чехлами. У противоположной стены стояла кровать, к которой тянулись трубки и шланги. Там лежал кто-то, закутанный в одеяло. Джеймс тихонько подошел поближе. Лежавший постанывал и вздыхал. Джеймс поднялся на ступеньку и наклонился. Никогда в жизни ему не приходилось видеть столь изможденного лица: какая-то дряблая масса, вся в морщинах. Кожа серая, несколько кустиков пожелтевших волос на висках и в ноздрях.
Но лицо это жило Джеймс видел, как из двух глубоких впадин куда-то мимо него, в пространство, смотрели глаза, которые время от времени открывались и закрывались,— профессор Руссмоллер, если это был он, жил!
— Вы меня слышите? — спросил Джеймс.— Можете меня понять?
Никакой реакции. Повторил свои вопросы погромче — тщетно. И вдруг его охватила безудержная, необъяснимая ярость, он схватил эту спеленутую одеялами куклу и затряс ее, крича:
— Да проснитесь, вы! Выслушайте же меня! Вы должны меня выслушать!
И неожиданно в этом лице произошла какая-то перемена, хотя Джеймс не смог бы объяснить, в чем она выразилась. Возможно, то было едва заметное движение, чуть напрягшаяся кожа. Искра жизни, тлевшая еще в этом теле, проснулась. Его бескровные губы округлились, и он прошепелявил:
— Зачем вы меня так мучаете?
— Профессор Руссмоллер! — воскликнул Джеймс, приникнув почти вплотную к этому изможденному лицу.— Ведь вы профессор Руссмоллер, не так ли?
— Да, это я,— прошептал тот.
— Я должен спросить вас кое о чем: в некоторых заводских подземных установках произошла самоперестройка — и производительность их возросла. Вы имеете к этому отношение? Вы или ваши люди?
На лице профессора отразилось что-то вроде чувства отвращения.
— Эти люди...— На несколько секунд наступила тишина, а потом прозвучало нечто вроде вороньего карканья — он так смеялся.— Мои последователи! Они ничего не смыслят. И ничего не умеют. Ничего, ничего!
— Но ведь они занимаются наукой! — прошептал Джеймс.
— Наукой? Наука мертва. И ей никогда не воскреснуть.
— Но им известны символы, формулы!
— Пустые знаки, пустые формулы, но не их содержание... Эти люди погружаются в размышления. Но не мыслят. Мыслить трудно. Люди отучились мыслить.
— Но кто же? — воскликнул в отчаянии Джеймс.— Кто усовершенствовал заводские установки? Ведь там что-то происходит, вы понимаете? Действительно происходит!
Его слова отскакивали от угасающего сознания профессора, как от обитой резиной стены.
— Никто не в силах ничего изменить. Никто ничего не понимает. Никто не в состоянии мыслить,— профессор умолк. А потом снова заговорил: — Я бесконечно устал. Дайте мне заснуть. А лучше дайте мне умереть!
Лицо его замерло. Губы опали. Из уголка рта потекла тоненькая струйка слюны. Джеймс повернулся и побежал прочь.
Он задачу не выполнил, и потому подвергнется переориентации. Однако в том положении, в которое попал Джеймс Форсайт, это не казалось ему столь уж страшным; более того, ему уже думалось, что это даже выход для него, ибо теперь его мучила сама проблема, а вовсе не последствия собственной неудачи. Что все-таки происходило на автоматических заводах, в кибернетических садах, в электронных устройствах? Где те люди, которые могли бы изменять их программы? Или профессор прав, и такие люди перевелись?
Что бы Джеймс ни предпринимал до сих пор, было необычным и даже до какой-то степени опасным, но ведь он работал в конце концов по поручению полиции, которая защитит его и прикроет, если с ним что-нибудь стрясется. Он обладал даже привилегией, единственной в своем роде в этом государстве перманентности,— ему разрешено срывать пломбы и разбирать механизмы, не опасаясь никакого наказания. Но теперь ему предстояло сделать то, за что прощения он не получит — совершить нечто чудовищное. Но если он хочет разгадать загадку, другого выхода нет. А там будь что будет.
Существовали считанные пункты контакта подземных плоскостей, где находились автоматизированные предприятия, с верхними, наземными, где обитали люди. Правда, в каждом магазине-хранилище имелась подъемная решетка, на которой снизу подавались заказанные по специальной шкале товары и продукты — причем немедленно и безошибочно. Со времени введения этой системы не было больше недостатка ни в чем, равно как и причины эту систему изменить. Любое изменение способно вызвать аварии, заторы, неисправности, а значит, и недовольство, волнения, бунты. Все следовало оставить как есть, «заморозить», и каждый разумный человек должен был с этим согласиться. Поскольку вся система автоматизированного производства и ремонт производила автономно, людям незачем было ее касаться. «Галли» (Галли — сток (англ.).), как называли входы в подземные регионы, потеряли свой смысл и назначение. Их замуровали, и вскоре все забыли уже, где они — покрытые теперь толстым слоем цемента — находятся под высотными зданиями, площадками для игр, под уличными мостовыми или под зеленью лужаек в парках.
