Ида - Александр Евгеньевич Чигаев
— Пусть Додик немного развеется, дело молодое, а уж потом станет к станку, тем более женский станок он освоил хорошо.
Додик, опять-таки имел другое мнение. Вдовы постепенно начали заканчиваться. Старые евреи, видя как Додик, мотает их состояния, резко перестали брать молоденьких девочек себе в жены. Нет, они, как и прежде умирали и уходили по той же дороге, но свои состояния они оставляли своим ближайшим родственникам. Те так же мотали эти состояния, но более рачительно, чем это делал Додик. Додик стал заниматься мелкими аферами, но вдовы приносили больший доход. Тогда он перешел на более рискованные мероприятия, и что самое интересное, постоянно выходил сухим из воды. Его стали уважать в Одессе. Додик долго вынашивал одно мероприятие. Он захотел кому-нибудь продать одесский оперный театр, или, на худой конец дворец самого генерал-губернатора Новороссийского края, в прошлом, графа Воронцова. На меньшее, он не был согласен. Надо сыграть по крупному, хватит заниматься мелочевкой. Жениться на порядочной девушке и умереть с ней в один день, так как эта сука потом возьмет себе другого молоденького Додика. Это не я, это Додик так думал. Сказал, сделал, в Одессе именно так поступают настоящие аферисты. И Додик сколотил себе коллектив из очень одарённых людей. Додик был адекватен и не стал продавать одесский оперный театр, он выбрал другой и беспроигрышный вариант. Он решил продать бывший дом мадам Ланжерон, что на Французском бульваре. Это строение было трудно назвать домом, это был дворец, меньше чем Лувр или скажем Александровский дворец, но по своему убранству, не намного уступая оным. Домишко принадлежал отпрыскам знатной фамилии, которые прожигали жизнь в Париже. Дом, или часть дома на лето сдавалось не менее знатным фамилиям, а в остальное время ни кем не был занят. Прислуга нанималась управляющим на время аренды помещения. Управляющим был Петр Фомич Рябов, которому недавно стукнуло шестьдесят лет, и он думал, что совсем не пьет.
Додик не поскупился, не начинать же миллионное дело с копеек. На нижегородской ежегодной ярмарке была открыта контора «Одесская недвижимость». Приказчиком в той конторе был Лёва Фурман, в одежде Иннокентия Степановича Иванова, естественно и с такими же документами. Хорошего нижегородского «Сома» искали долго и упорно. Когда купчишки посещали контору, им предлагалась недвижимость за миллион и они тут же покидали помещение, за неимением того самого миллиона. Но, прикормку они разбрасывали хорошо. И вот из омута выплыл купец первой гильдии, миллионщик Иван Кузьмич Саватеев. На Волге ему уже было тесно. Большое пассажирское пароходство, сотни барж с зерном и другими товарами. Лес, икра, балыки и прочее, прочее, прочее. Зашел Иван Кузьмич, огляделся. Контора крепкая, не копеечная. Лева не заискивал с купцом, вел себя толково, как будто всю жизнь торговал дворцами. Купца на мякине не проведешь, он сам кого хочешь, съест и не подавится. Разговор был деловой, серьезный. Купцу ни чего не старались всучить. Вот есть товар, цена полмиллиона. Торга не будет. Отпрыски знатной фамилии нуждаются в деньгах, но и цену дому знают. У них кредит в любом банке мира, фамилию не пропьешь, она кормит. Наживка еще не была проглочена, но прикорм сильно возбудил аппетит у купца.
— А почему бы и нет, рассуждал купец. Графам и князьям можно не имея за душой ломаного гроша жить во дворцах, а ему, миллионщику, вся жизнь которого прошла в трудах праведных, что нельзя, к тому же надо расширяться. Почему бы и самому не попробовать торговать хлебом с заморскими купцами напрямую. Тут выгода большая, процентов двадцать, а то и все тридцать к прибыли добавится. Смотришь, и за пару лет домишко-то окупится. Наведу справки и поеду в Одессу.
Навел. Дом таковой имеется, хозяева за границей, больше ему ответить и не могли. Такие сделки на весь мир не оглашаются. Все же стыдно продавать родовое гнездо. Обычно все делается тихо, чинно и благородно. Такой он получил ответ от знакомого человека. В это время Додик уже действовал вовсю ширь своего ума.
Петр Фомич Рябов управляющий домом мадам Ланжерон, как-то быстро привязался к Додику, своих детей у него не было, да и жены не существовало. Жизнь быстро прошла, все в услужении господ был, а когда господа отбыли в Париж, так жениться ему совсем и не хотелось. У него была своя комната во флигеле, но жил он в апартаментах хозяев и спал на их кроватях. Курил сигары и так, слегка привык к коньячку, хотя, как я уже упоминал, думал, что почти не пьет. В доме был потаенный погребок, о котором из хозяев не все знали. Родители, перед смертью, как-то не успели рассказать об этом погребце, а Петр Фомич слегка и запамятовал. Когда вспомнил, хозяева были уже в Париже. Они были не бедны, ибо чего делать бедному русскому в Париже и могли себе сами купить коньяку. В Париж Петр Фомич ежемесячно отправлял деньги своим хозяевам, которые те получали с процентов огромного состояния и отчет с теми же деньгами, за аренду дома, если таковая была. Себе оставлял немного в виде жалованья. Серьезно, совсем немного, сколько старику надо, а красть не имело смысла, не кому было оставить наследство.
Додик представился разоренным и оболганным дворянином, отставным поручиком Фомой Петровичем Голубевым. Он влюблен и безнадежно влюблен в дочку купца Саватеева Наталью. Наталья поклялась до
