Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
— А здорово как на мороз завернуло.
— Да, не упомню такого.
— Деревья не полопаются?
— Да нет, укрыты.
— Ежели не спадёт, почки повымерзнут.
— Без яблок останемся.
Уже не спеша доели, выпили, блаженно вздыхая и отдуваясь, горячего сладкого чаю, женщины убрали со стола посуду, и Большуха выставила мужикам черепок под окурки, а то куда их в такой мороз на двор гнать, пусть уж тут смолят.
Перед Гаором Большуха положила пачку сигарет и зажигалку. Он поблагодарил кивком и закурил. Сразу закружилась голова, но после второй затяжки в глазах прояснело.
— А здорово тебя, паря, прижало, — пыхнул дымом Тумак. — Думали, всё, ты тамо уже, зашёл за черту невозвратную.
Гаор невесело усмехнулся.
— Я тоже так думал.
Он встретился с кричащим взглядом Красавы и ответил на её безмолвный вопрос.
— Разлучили нас на торгах. До последнего парой шли. Уже цена окончательная и тут… морда гладкая влезла. Пара разбита, — Гаор глубоко затянулся и тут же выдохнул дым. — И всё.
Его слушали молча, ни о чём не спрашивая. И он, понимая, что надо сказать самому, убеждённо, не успокаивая Красаву, а от души, сказал:
— Повезло Лутошке.
— Что, знаешь, куда его? — негромко спросил Чубарь.
Гаор мотнул головой.
— Нет, но… куда б ни попал, ему лучше.
— А чо? — осторожно спросил Сизарь. — Так уж там тебе и солоно пришлось?
Гаор снова усмехнулся.
— И паёк большой, и постель мягкая, а жизнь тошная.
Усмехнулся и Тумак.
— Это тебе постель нажгла?
— Да нет, — Гаор сам не ждал, что сможет так просто говорить, — это на Новый год, ну, как встретишь, так и проживёшь, вот он и… потешился, чтоб весь год таким был.
— Так прям и ни за что?! — ахнула Цветна.
Гаор кивнул.
— Это у них весельем считается, по праздникам травли устраивали, ну, людей собаками травили, — и, переждав общий испуганно-возмущённый гомон, продолжил: — Это ещё ничего, а вот что всё нашенское под запретом, вот это тяжело.
— Это… Это ж как?! — возмущённо изумились сидящие за столом.
— Как, как?! — взорвался вдруг Лузга, — А просто! Забыли, что ль, как князей нашенских, веру нашу…
— А ну, прикуси язык, — не дала ему закончить Нянька. — Ишь, разгоготались гусями. Сволочей да нелюдей везде хватает.
Как всегда, её слово было последним и решающим. Да и поздно уже. Вместе со всеми встал из-за стола, загасив в черепке окурок, и Гаор. Всё обошлось, пока обошлось. И уже в повалуше, лёжа под одеялом, он успел подумать, что, похоже, и Лузга знает многое из запретного и потаённого, так что надо будет порасспросить его в удобное время. Зачем это ему, Гаор не задумывался, просто ясное и спокойное осознание необходимого и должного.
* * *
Королевская Долина. «Орлиное гнездо» Ардинайлов
572 год
Зима
4 декада
5 день
Огромный дворец и многочисленные разнообразные службы «Орлиного Гнезда» работали единым слаженным механизмом. В котором, правда, одни винтики, колёсики и пружинки могли даже не подозревать о существовании других, но общей слаженности, размеренному тиканью и положенным звонкам это никак не мешало.
И возвращение Фрегора — Второго Молодого — эту работу не нарушило. В гараже, к тому же, уже ждали машину трое субъектов в неприметно серых костюмах, с самыми заурядными невыразительными лицами. Фрегор самолично въехал в гараж, вышел с небольшим портфелем, небрежным, но отнюдь не пренебрежительным жестом отдал одному из «серых» ключи и убежал. Трое вошли в машину, очень быстро и сноровисто выгрузили из неё всё, сложив коробки, тюки, мешки и отдельные вещи неправильной горкой, но ничего не помяв и не сломав, и так, чтобы гора вещей не мешала выезду. Потом двое вышли, захлопнув за собой все дверцы и сели в свою машину. Мгновение тишины, и обе машины, взревев моторами, вылетели из гаража.
И тогда приступили к работе рабы, разбирая и унося вещи. На кухни, в гардеробные, прачечные, погреба, комнаты Фрегора, мусоросборники. Всё надо проверить, уложить на место, отдать в стирку и чистку, пересчитать обломки и пустые бутылки, и доложить Старшим: что, куда, почему и зачем. Отсутствия Рыжего будто никто и не заметил. Рабская Кастелянша с двумя помощницами унесла его вещи вниз, разбирать, стирать, чинить, а Вторая Старшая с рабской кухни так же молча забрала оставшиеся буханки солдатского хлеба и пакеты с концентратами. Судя по пакетам… четыре дня Рыжий не ел. Хозяин своим кормил? Не похоже, не водилось за Вторым Молодым такого. Он никогда не мешал доедать, не пересчитывал бутылки в баре и сухарики в пакетах, не мешал воровать, но не давал. А чтоб Рыжий потихоньку лопал господское, пренебрегая своим пайком… не пойдёт Рыжий на такое: ни таскать втихаря, ни своё бросать. Да и сам он где?
Вслух этого вопроса никто не задавал. Да и… догадаться нетрудно. И Второй Молодой им давно понятен, и характер Рыжего известен.
Когда Голован в своём неустанном движении по уже полностью подчинявшимся ему вспомогательным службам заглянул в вещевую, разбиравшая вещи Кастелянша молча показала ему перепачканные кровью нижние рубашки и кальсоны Рыжего, и Голован, всё поняв, угрюмо кивнул. Рыжего нет. Что там между ними произошло… только нет у раба шансов против хозяина. А Второй Молодой целенький, здоровенький и весёлый. Как все Ардинайлы после очередной казни. Проскользнувший вслед за Голованом Вьюнок с надеждой смотрел на него и Кастеляншу. И они оба молча отвели от него глаза.
А к вечеру уже все знали. Рыжего убили. Слышали: Второй Молодой сам хвастался Второму Старому, как он на Новый год натешился над Рыжим, а потом убил и продал. Правда, кто купит мёртвого, хотя… а не всё ли равно. Рыжего нет и больше не будет.
Вьюнок лежал на кровати Рыжего, зарывшись головой в подушку, и плакал. Кастелянша молча вынимала из шкафа и тумбочки вещи Рыжего и складывала их аккуратным тючком. Повертела в руках большой конверт из плотной бумаги.
— А это что?
Вьюнок, всхлипывая, поднял голову.
— К-карты, — прорыдал он.
— И куда их? — спросила Кастелянша.
— Давай сюда, Самому отдам, — вмешался Милок.
Глаза у него возбуждённо блестели, и даже руки дрожали от переполнявшей его злой радости.
Кастелянша будто не услышала его, а возникший как из-под пола Голован молча забрал у неё конверт и строго поглядел на Вьюнка. И подчиняясь этому взгляду, Вьюнок слез с кровати и стал помогать Кастелянше снимать и складывать одеяло и простыни. Рыжего нет и не будет, из-за Огня не возвращаются, а остальным надо жить. Милок, обиженно надув губы, при
