Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1989 год
Современные броненосцы как бы соединяют наш мир с доисторическим прошлым, и именно ощущением волнующей связи времен я могу объяснить свою страсть к этим животным. Не исключено, что до наших дней они дожили благодаря своему панцирю. Их можно считать весьма процветающим семейством неполнозубых с богатым разнообразием видов, от крошечного, не больше мышки, броненосца-пигмея, живущего в песках Аргентины, до полутораметрового гигантского броненосца, обитающего в амазонской сельве.
В Гайане нам с Чарлзом доводилось снимать и ловить ленивцев и муравьедов, но так и не удалось увидеть дикого броненосца. Так что все надежды возлагались на Парагвай. Когда по приезде туда нас спрашивали о цели путешествия, я отвечал, не вдаваясь в подробности:
— Мы прибыли сюда на поиски тату.
Тату, как я полагал, означало «броненосец». Это не испанское слово, так называют броненосца на гуарани, который наравне с испанским считается официальным языком в Парагвае.
Реакцией на мой ответ всегда был взрыв хохота. Сначала я объяснял это тем, что человек, разыскивающий броненосцев, должен казаться парагвайцам фигурой в высшей степени комичной, но вскоре стал подозревать, что тут что-то не так. Когда же мой сакраментальный ответ довел старшего служащего Национального банка до пароксизма смеха, граничащего с истерикой, я решил, что пришло время самому обратиться за разъяснениями. Но он опередил меня, задав еще один вопрос:
— И каких же именно тату?
У меня и на это был готов ответ:
— Черных тату, волосатых тату, рыжих тату, гигантских тату, вообще все тату, какие только есть в Парагвае.
Моя тирада вызвала у служащего настоящие конвульсии. Я терпеливо ожидал возможности продолжить разговор. До этих злополучных вопросов мой собеседник казался мне человеком открытым, внимательным, к тому же он прекрасно владел английским. Немного придя в себя, он спросил:
— Может быть, вы имеете в виду животных?
Я утвердительно кивнул.
— Видите ли,— объяснил он,— на гуарани «тату» — это еще и не слишком приличное слово, означающее, ну,— он замялся,— ну, такую, знаете, молоденькую дамочку не слишком строгого поведения.
Тут до меня наконец дошла вся анекдотичность ситуации. В дальнейшем я отвечал на все вопросы о тату с видом записного шутника, и эта моя дежурная острота нередко помогала устанавливать непринужденные отношения с владельцами ранчо, таможенниками, крестьянами и индейцами.
В предыдущих совместных экспедициях нам с Чарлзом пришлось испытать немало всяческих неудобств. Нередко, чтобы отвлечься от мыслей о ломоте в ногах и пустоте в желудке, мы предавались мечтам об идеально организованной экспедиции, в которой роскошь полевых условий сочеталась бы со сказочными успехами в главном — съемках и отлове диких животных.
На Новой Гвинее мы прошагали не одну сотню утомительнейших миль, разыскивая неуловимых райских птиц. К концу этого путешествия Чарлз категорически заявил, что, по его мнению, идеальная экспедиция должна быть прежде всего обеспечена механическими средствами передвижения. Во время плавания на Комодо, когда все наше меню состояло из отварного риса, я оговорил в проекте воображаемого предприятия особый пункт о передвижной кладовой со всевозможными консервированными деликатесами. На Калимантане, сидя в какой-то обветшалой горе-хижине и пытаясь спасти кассеты с пленкой от потоков дождя, мы единогласно решили, что без водонепроницаемого жилища нашей будущей идеальной экспедиции не обойтись.
В менее кризисных, но столь же безрадостных ситуациях мы, стараясь вернуть себе душевное равновесие, обсуждали подробности нашего утопического проекта. Я не мог отказать себе в удовольствии иметь неиссякаемый запас шоколада, а Чарлз ратовал за право спать в чем-нибудь таком, что гарантировало бы защиту от муравьев, многоножек, ос, комаров и прочих кусающих и жалящих насекомых. Мы с таким вдохновением отдавались своей мечте, что в конце концов буквально сроднились с ней, никогда не позволяя себе, однако, всерьез надеяться на ее осуществление. Велико же было наше изумление, когда, не успев еще как следует осмотреться в Асунсьоне, мы получили от местного отделения британской мясопромышленной фирмы предложение, которое, казалось, превращало в реальность наши самые смелые фантазии.
Олицетворением этих грез стало девятиметровое дизельное судно, быстроходное и вместительное, носившее имя «Кассель». Оно обладало такой малой осадкой, что могло без труда доставить нас со всем снаряжением и припасами вверх по мелким извилистым речкам в самые глухие дебри. Мы оформили сделку, боясь поверить в реальность происходящего.
До отплытия у нас оставалось три свободных дня, и мы решили посвятить их знакомству с народной музыкой, которая славится далеко за пределами Парагвая. Когда триста пятьдесят лет назад на этой земле появились первые испанские поселенцы и миссионеры-иезуиты, музыка индейцев гуарани ничем особенным не выделялась. Она была простой и монотонной, медленной и минорной. Миссионеры не только обратили гуарани в новую веру, но и познакомили их с европейскими музыкальными инструментами. Индейцы быстро научились ими пользоваться. Музыкальные от природы, они вскоре целиком отдались новому увлечению. Восприняв тот или иной европейский танец — польку, галоп или вальс,— они привносили в него своеобразный ритм и в то же время какую-то южную негу. Индейцы стали изготавливать музыкальные инструменты сами. Гитару они оставили в прежнем виде, а из арфы сделали фактически новый инструмент — маленький и легкий. В отличие от европейской концертной арфы индейская модель не имеет педалей, поэтому на ней нельзя брать полутонов. Тем не менее этот инструмент обладает богатыми возможностями, и парагвайский арфист искусно использует их. Он не только виртуозный исполнитель, но и неистощимый импровизатор. Его пальцы скользят по струнам, рождая захватывающее глиссандо и сохраняя при этом опьяняющий ритм.
Один из самых известных в Парагвае мастеров музыкальных инструментов жил в нескольких милях от Асунсьона, в маленькой деревушке Лике. Мы отправились к нему. Его небольшой дом был окружен благоухающей апельсиновой рощей. Сам хозяин сидел на рабочей скамье и неторопливыми мягкими движениями полировал какую-то деталь арфы. Позади него под крышей сарая расхаживали два ручных попугая, а в саду, на деревянной перекладине, сидел прирученный ястреб. Мы расположились под апельсиновыми деревьями, а жена мастера вынесла нам холодный тонизирующий чай мате. Пока напиток ходил по кругу, хозяин играл нам на гитаре, законченной им совсем недавно. С соседней фермы подошли двое подростков и тоже взяли гитары. Целый час они играли и пели. Их неподражаемые голоса звучали сладостно и вместе с тем мужественно. В них безошибочно можно было узнать голоса истинных парагвайцев. Одна мелодия сменяла другую, полную чарующих ритмов и синкоп. Парагвайские мелодии нежны, в них нет характерной для музыки соседней Бразилии порывистости, почти грубой дикости, привнесенной негритянской частью населения. Потом гитару передали мне, и старик попросил исполнить «уна кансьон инглеса». И я исполнил, показав все, на что был способен.
Гитара, оказавшаяся у меня в руках, была великолепно сработана и обладала богатой и сочной тональностью. Не в силах сдержать свое восхищение, я спросил в максимально тактичной форме, нельзя ли купить эту гитару.
— Нет-нет,— ответил старик с такой горячностью, что на мгновение я испугался, что оскорбил его.— Я не могу позволить вам взять эту гитару, она не очень хорошая. Я сделаю вам другую, особую, и вы будете петь, как птица.
Когда через месяц мы вернулись в Асунсьон, гитара ожидала меня. Она была изготовлена из какого-то красивого парагвайского дерева, а на конце грифа старый мастер сделал инкрустацию из кости в виде моих инициалов.
Наконец наступил долгожданный день. «Кассель» покинул причалы Асунсьона и, рассекая коричневую воду, пошел вверх по широкой реке Парагвай, а мы стали обживать свой плавучий рай. Сначала мы разложили камеры и магнитофоны по полкам в просторных и абсолютно сухих стенных шкафах каюты, потом забили камбуз пакетами супов и овощных гарниров, коробками шоколада, банками джема, мяса и фруктов в количестве, с трудом поддающемся исчислению. Вернувшись в каюту, мы завесили иллюминаторы противомоскитной сеткой, а я устроил над своей койкой небольшую библиотечку. Когда все было разложено, повешено и прибрано, Чарлз включил приемник, поймал Асунсьон, и наш сказочный дом наполнился призывными звуками гитары. Окруженные небывалым комфортом, мы плыли по направлению к величайшему на планете дождевому тропическому лесу, занимающему огромное пространство — от северо-восточной части Парагвая до бассейна Амазонки и Ориноко.
