Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Потом появились ещё двое: женщина с золотыми кудрями и мужчина с рыжеватой гривой длинных волос — тоже искажённые, неузнаваемые. Кто-то (всё-таки батюшка?) приподнял Онирис, и рвота фонтаном хлынула на одеяло.
— Онирис! Онирис, что с тобой? — вскричала женщина, и от её режущего слух голоса тошнило ещё сильнее.
— Надо звать врача, — сказал рыжеватый мужчина.
Умом Онирис понимала, что это, скорее всего, матушка и Кагерд, но не узнавала их лиц, только по причёскам и цвету волос смутно опознавала знакомые образы. Появилась четвёртая смутно знакомая фигура — темноволосая, с синими ледышками глаз. Её ладонь мягко легла ей на лоб.
— Онирис, милая... Детка, потерпи, сейчас придёт врач. Ты поправишься, всё будет хорошо.
Онирис не узнавала и этот голос, но догадывалась, что он принадлежал госпоже Розгард. Ей вдруг стало неловко и совестно из-за того, что она погрузилась в это ледяное, могильное оцепенение и так перепугала всех. Хотелось попросить прощения, но в телесных ощущениях всё так перепуталось, что она не могла отличить язык от ноги и руку от головы. Где и что у неё находилось — в этом настала полная сумятица и неразбериха. Да, лоб она на миг почувствовала, когда на него легла рука, но тут же опять его потеряла.
— Я, кажется, знаю, что это, — пробормотало существо, отдалённо похожее на матушку. — Я тоже болела этой дрянью... Онирис, доченька, как же тебя угораздило, почему?! Кто тебя до этого довёл?! Ну почему, почему ты такая скрытная, почему ничего не рассказываешь?!
Онирис начало засасывать в какую-то головокружительную воронку, её крутило и вертело в ней, и её снова стошнило на чистое одеяло, которым её укрыли взамен испачканного. Кто-то уже совсем незнакомый произнёс задумчиво:
— Да, озноб горя. В последние годы этот недуг стал практически исчезающим, но иногда всё же встречается. Но кроме того, у вашей дочери вследствие резкого нарушения мозгового кровообращения произошло повреждение участка мозга. Мне удалось хмарью высокой плотности разбить сгусток свернувшейся крови, который и закупорил сосуд в её голове, сейчас кровообращение восстановлено. Но повреждение уже произошло. Вследствие этого нарушена подвижность, наблюдается спутанность сознания, рвота, правый зрачок резко расширен. Не волнуйтесь, она обязательно восстановится, всё будет хорошо. Последствия повреждения мозга пройдут за пару дней, а вот озноб может продержаться от недели до месяца. В её случае, по моему прогнозу, не более двух недель. Не менее двух суток её нельзя кормить и поить: глотание тоже нарушено. В столь молодом возрасте закупорка сосуда — редкость, но, вероятно, это следствие врождённых особенностей её крови. Я оставлю вам список трав, которые ей следует принимать для разжижения крови и предотвращения образования новых сгустков. Рвота может повториться, поэтому она должна лежать на боку, внимательно следите за этим. В противном случае возможно попадание рвотных масс в дыхательные пути.
Незнакомый голос говорил это искажённым существам, похожим на матушку и батюшку. Онирис не могла понять, мужской голос или женский, но, судя по очертаниям фигуры, облачённой в чёрный костюм, врач был мужчиной. Голоса слились в невнятное бубнение, и Онирис провалилась в тошнотворную круговерть.
Её мучительно кружило и качало, рвало ещё пару раз. Кто-то сидел рядом, но она не могла понять, кто: зрение мутилось и подводило её. По запаху она узнала отца. Тот заботливо поддерживал ей голову, вытирал рот салфеткой, на руках отнёс в уборную. Потом его неустанные, ласковые, бережные руки подмывали её, меняли ей бельё. Присутствие Кагерда Онирис тоже распознавала.
— Онирис, радость ты наша, девочка родная, я знаю, ты слышишь... Всё будет хорошо, ты непременно выздоровеешь.
Кто говорил это — отец или Кагерд? Не имело большого значения, потому что этим родным рукам Онирис доверяла. На время она превратилась в беспомощного младенца, и они возились с ней, как когда-то в детстве.
Озноб был сначала без дрожи, Онирис просто ощущала невыносимый холод, а потом её начало потряхивать — всё сильнее и сильнее. Она уже могла немного двигать руками и ногами, телесные ощущения приходили в порядок. Врач сказал — пара дней на восстановление от последствий повреждения мозга... Судя по всему, её живучая навья природа брала верх над недугом, а вскоре ушли и зрительные искажения. Она уже узнавала родных. За ней преданно ухаживали отец с Кагердом, сменяя друг друга, а вот матушка почему-то не появлялась.
Вскоре причина её отсутствия стала понятна. Поздним вечером Онирис услышала шум за дверью, а потом странный и жутковатый, почти неузнаваемый голос матушки проревел:
— Да пустите же меня... Почему вы мне ничего не говорите, не пускаете меня к ней? Да, я пьяна, но я не сумасшедшая... и не причиню ей вреда, не потревожу, я должна только увидеть, что она жива! Онирис, доченька! Отзовись, если ты слышишь, если ты жива! Потому что если тебя больше нет, я не стану жить! Я не могу тебя потерять, не могу, не могу-у-у!
Голос матушки перешёл в безумный, холодящий душу вой, а голоса госпожи Розгард, отца и Кагерда её урезонивали, успокаивали.
— Темань, дорогая, тише, не шуми! Ты её разбудишь... Почти наверняка разбудила.
— Да, я пьяное чудовище, но я имею право увидеть её! — кричала матушка. — Если она жива, покажите мне её!
— Госпожа Темань, в таком состоянии тебе лучше к ней не ходить...
— Я её мать! И останусь ею в любом состоянии! Да пустите же вы, уберите руки!
Шум и крики удалялись: отцу с Кагердом, по-видимому, удалось обездвижить матушку и утащить её в другой конец дома, подальше от больной дочери. В комнату к Онирис вошла госпожа Розгард. Присев на край постели, она склонилась над девушкой и поцеловала в лоб.
— Конечно, ты проснулась, — с усталым вздохом проговорила она. — Шум тебя потревожил... Прости, милая, мы немного расслабились, и твоя матушка вырвалась. Мы не пускали её к тебе, потому что, как ты сама уже поняла, она сорвалась... Много лет она держалась, не брала в рот ни капли хмельного, но твоя болезнь стала для неё ударом, который выбил её из колеи. Она винит себя в произошедшем... Полагает, что это она тебя довела до недуга. Ничего, милая, не огорчайся... Мы приведём её в чувство обязательно. Всё будет хорошо. Главное — поправляйся поскорее,
