Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год
Карнизы парадной залы Блуа увиты каменными виноградными лозами, и это отнюдь не прихоть декоратора, а наглядная иллюстрация. Ну хотя бы к Рабле. Великий французский гуманист родился здесь — семейный дом его стоял на берегу Луары. Дольнему краю отведено немало сочных страниц в «Гаргантюа и Пантагрюэле», чьи герои воздавали по заслугам местным винам. Их названия говорят сами за себя — «каберне», «москаде», «божоле». А анэтуйское, излюбленный напиток трех мушкетеров... Да и не только их...
Истоки виноделия в долине Луары теряются во времени. Легенда гласит, что осел доброго святого Мартина в IV веке нашей эры надоумил монахов Вовре усовершенствовать принципы виноградарства: он объел нижние лозы, на месте которых и появились в следующем году наиболее сочные гроздья. С тех пор, мол, стали обрезать лозы повсеместно. Вряд ли дело обстояло именно таким образом, поскольку еще в эпоху могущества Рима отсюда везли в бочонках славное вино.
Местные вина называют «замковыми» («vins de chateaux»). Но делали и делают их, конечно, не в замках, а в окрестных деревнях. Виноградарство — занятие трудоемкое, в сезон тут не считаются с усталостью. Многое зависит от погоды и даже от направления ветров — когда с моря дует соленый ветер, вино теряет в букете, который создал славу здешним сортам. Любой местный житель назовет вам, когда в последние годы шла «большая марка»: 1947, 1957, 1964, 1971-й. Как видим, не так уж часто — примерно раз в десятилетие удается капризный напиток.
Рабле писал: «Меня вскормил сад Франции — Турень». Но Рабле не был бы Рабле, если бы кормился одними цветочными запахами. Французская кухня — это понятие тоже неотделимо от Луарского дола. Из местных деликатесов непременно назовут фаршированные поросячьи ножки, фазанов с трюфелями и козий сыр.
Обо всем этом подробно повествуют путеводители, изданные для туристов. Что касается обитателей луарских деревень, то они редко вспоминают о гастрономических легендах. Их куда более волнуют насущные проблемы. «Общий рынок» открыл ворота для дешевых вин с Апеннинского полуострова... Кустари-сыроделы не в состоянии противостоять фабричному производству... Возле Шинона построена атомная электростанция, сотни семей были вынуждены продать свои земли...
Сейчас Луара мелководна — возле Орлеана обнажилось дно, но гравюры 1856 года показывают, что вода врывалась на улицы Тура. Случись подобное сегодня, и Тур и Орлеан в их нынешних границах окажутся наполовину под водой. Газеты рискуют запестреть заголовками: «300 000 человек остались без крова!»
Единственная защита против возможной катастрофы — строительство плотин в среднем течении. Плотины эти существуют, но все еще в проекте. А проект датирован... концом XIX века. Недавно с трибуны Национального собрания мэр Блуа восклицал: «Минули три республики, но ни одно правительство не пожелало заняться делами Луары!»
Сейчас дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки — на места будущих плотин приезжают комиссии, ведутся обследования. Жители дола, правда, резонно замечают, что разговор о плотинах возник в связи с планом постройки серии атомных станций на Луаре: реакторам в большом количестве нужна вода-теплоноситель. Проблемы, проблемы...
Да, облик Луарского дола меняется. Замки, естественно, остаются на своих местах, но их окружение становится иным. Превращаются в шумные промышленные центры описанные Бальзаком маленькие городки, еще недавно застойные мирки французского провинциального буржуа. Это относится и к Шинону, где происходит действие романа «Сельский врач», и к Сомюру, где писатель поселил свою Евгению Гранде, и к Туру, где он родился сам.
Промышленная зона плотно опоясала Тур. Только старинный центр, зажатый в треугольнике между Луарой и Шером, сохранился в прежнем виде.
Частокол башен — таким выглядит Тур сверху (название города в переводе значит «Башни»). Эту точку зрения город, да и все замки Луарского дола «обрели» недавно, когда кинооператор Ламорис начал снимать памятники с вертолета, открывая то, что виделось совсем неявно с земли, снизу. Его фильмы поразительны. Впервые за многовековую историю стало возможным рассматривать фигуры, фризы, окна и шпили так, как их видели только строители.
А орудия мастеров былых времен выставлены в экспозиции турского Музея ремесел. Это редкое собрание средневековых инструментов, знаков различий, гербов цехов, гильдий и прочего, что обставляло труд символикой причастности к делу созидания красоты. Французские изделия всегда были отмечены изяществом, «необщим выражением», и эта традиция наглядным образом передавалась из века в век.
В музее среди прочего мы находим снаряжение верхолазов, ремонтирующих (и поныне!) галльских петушков, сидящих на шпилях соборов и замков.
На видном месте выставлен садовый секатор. С помощью этого инструмента созданы образцы парковой архитектуры, которые можно увидеть в замке Вилландри. Буковые и тисовые поросли, цветники и кусты создают цветовую мозаику — разную в зависимости от сезона. Многие растения были завезены в эпоху Возрождения из Италии.
Партер перед Вилландри покрыт сложнейшим геометрическим рисунком. Растительные аллегории в XVI веке были понятны. Сейчас их, пожалуй, требуется расшифровать. Вот выполненные в живых символах темы знаменитого «Романа о Розе», сказания о короле Рене Анжуйском и принцессе Клевской. Веера и бабочки означают счастливую любовь. Рядом вечнозеленое сердце, чуть дальше ветвистые рога (этот символ не нуждается в расшифровке). Неизбежное последствие — скрестившиеся мечи и щиты рыцарского поединка. И все это соединено в изощренном хитросплетении.
В 1952 году красота Луарского дола обрела новое звучание. Я не оговорился — именно звучание. К этому времени десятилетиями не реставрируемые замки пришли в катастрофический упадок. Частные владельцы не могли, да и не желали отпускать деньги на их содержание. Соответствующая статья государственного бюджета была мизерной. И тогда архитектору Роберу Удену, хранителю памятников департамента Луар и Шер, пришла в голову идея спектакля «Звук и свет».
Замок Шамбор по вечерам осветили искусно расположенными прожекторами, а из громкоговорителей полились музыка и стихи. Родилось целое представление, новый жанр, завоевавший живейший интерес публики. Вскоре спектакли «Звук и свет» были поставлены в Блуа, Монбазоне, Анже, Амбуазе, Шеверни, Шенонсо. Поэтические подборки вылились в целые представления. Деньги, полученные от сборов, позволили привести замки в порядок, вернули их к жизни.
Шамбор стоит на левом берегу Луары, в густом парке, окруженном ажурной решеткой длиной восемь лье.
В «охотничьем домике» Шамбор (по крайней мере, таково было его первоначальное предназначение) 440 комнат, а над крышей застывшим фейерверком взметнулись 365 печных труб — по числу дней в году. Целый лес луковиц, шлемов, башенок, звонниц без колоколов, шпилей и коньков. В дни охоты сюда съезжалось до двух тысяч гостей. Фасад обегает галерея — своего рода трибуна для дам, наблюдавших за верховой свитой и доезжачими.
Шамбор не предназначался для жилья, короли бывали здесь один-два раза за время царствования. Людовик XIV решил переделать кордегардию Шамбора в театр. Велел привезти из Парижа труппу и поставить здесь комедию-балет, которую должен был написать Жан-Батист Мольер.
Автор провел два месяца в холодном гулком замке (никому в голову не пришло топить королевские печи ради какого-то комедианта). К концу назначенного срока комедия была готова. Называлась она «Господин де Пурсоньяк». Королю пьеса не понравилась. Он отбыл из Шамбора, не заплатив Мольеру обещанный гонорар.
Шли столетия. Замок пустовал. Обваливалась черепица, на галерее поселились голуби. Во время оккупации Франции усадьбу занял гитлеровский генерал. В 1944-м, убегая, он в качестве «отвлекающего маневра» поджег Шамбор.
Замок спасли партизаны-маки. Здесь, в долине Луары, воевал и один из старейших коммунистов Франции уроженец Турени писатель Гастон Монмуссо. Герою его романа принадлежат следующие слова:
«Вот замок капиталистов. Капиталисты выводили меня из себя всю жизнь, как и вас всех. Я должен был бы ненавидеть этот замок с его башенками, парадными лестницами, роскошной обивкой стен. Но нет, наоборот, я его люблю, есть в нем что-то мое, вот в чем дело...»
«Мое» — это труд поколений мастеров, каменщиков, резчиков, плотников, художников, кузнецов. Тех, кто создал красоту и очарование, без которых немыслим Луарский дол.
М. Беленький
Речные доктора
«— Я пришел проститься, капитан. Я намерен высадиться в Наполеоне.
