Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1971 год
Один плотник, по фамилии Снабб, вдруг покинул лагерь и пошел через замерзший залив на север. Он шагал решительно и быстро, как будто спешил куда-то по делу.
Его окликнули. Он не отозвался. Стреляли в воздух из винтовки. Он даже головы не повернул, упорно продолжал шагать на север.
Норденшёльд послал за ним вдогонку двоих, но было поздно, они не успели догнать его до сумерек. На следующий день два часа шли по его следам, потом их замело метелью.
Плотник ушел на север. Он не вернулся.
Это было в 1872 году.
Краткий рассказ профессора Норденшёльда о плотнике Снаббе легко истолковать неверно. Это рассказ не столько о человеке, сколько о стране света, имя которой «Север».
Наступил второй день после моей встречи с Андре. Облачная погода, юго-западный ветер, повышение температуры и нудный мелкий дождик.
На площади Брюнкеберг не было уже ни льда, ни снега, когда я вошел в здание Управления патентов и регистрации.
Как и два дня назад, меня встретил инженер Кюйленшерна, однако на этот раз он держался скромнее и не докучал мне вопросами.
Он провел меня в комнату, где стояло три-четыре кожаных кресла и кожаный диван.
Он предложил мне голландскую сигару и поднес спичку.
В комнате было два окна.
У одного из них стоял молодой человек с прямодушно улыбающимися глазами, прямодушно улыбающимся ртом, прямодушно улыбающимися, закрученными вверх усами.
У него было юношеское лицо: чистый и гладкий лоб, никаких складок или морщин вокруг глаз, округлые щеки, гладко причесанные волосы с пробором, маленькие уши, энергичный, хотя и скошенный подбородок.
Улыбка его была улыбкой очень молодого человека.
Он подошел ко мне.
Я встал.
— Кнют Френкель? — спросил он, подавая мне правую руку.
— Да, — ответил я.
Он мог не представляться, я узнал его лицо по сотням портретов, напечатанных в газетах и журналах этого года.
— Столоначальник Нильс Стриндберг, если не ошибаюсь? — сказал я.
У него была маленькая узкая кисть. Он низко поклонился.
— Рад вас увидеть, инженер Френкель, — ответил он. — Разрешите мне процитировать одну австрийскую газету. «Чтобы задумать полет на Северный полюс и обратно на аэростате, должно быть либо дураком, либо мошенником, либо шведом».
Кюйленшерна расхохотался.
Стриндберг выпрямился, по-прусски щелкнул каблуками.
— Итак, кто вы: дурак, мошенник или всего-навсего обыкновенный простоватый швед?
— Я рад с вами познакомиться, — сказал я. — Позвольте процитировать английскую газету. «Шведский народ, право же, чересчур честолюбив. Народ, который создал сведенборгианизм и гётеборгскую лицензионную систему, может позволить себе оставить часть лавров девятнадцатого столетия другому народу, пускай даже не столь отважному и славному, как сыны Тора и Одена...»
Я все еще держал руку Стриндберга в своей руке.
Его лицо представляло собой, что называется, сплошную по-детски открытую улыбку.
— Ни дурак, ни мошенник, — продолжал я. — А всего лишь обыкновенный швед датского происхождения, возможно простоватый, но скорее излишне честолюбивый.
У Стриндберга было совсем юное лицо, округлые щеки, никаких морщин на лбу, вокруг глаз и улыбающихся губ.
Мне были приятны его улыбка и веселый взгляд.
Его маленькая кисть совсем пропала в моей руке.
Неожиданно рядом с Нильсом Стриндбергом возник Андре. Должно быть, он вошел в ту же дверь, что и я.
Он поздоровался и сразу же бесстрастно осведомился, обдумал ли я все как следует.
— Мое ходатайство остается в силе, — ответил я.
Андре кивнул.
— Прекрасно.
Тем временем Стриндберг сел в одно из кожаных кресел. Он был одет элегантно, почти щеголевато. Он чиркнул спичкой, я наклонился над его протянутой рукой и зажег свою потухшую голландскую сигару.
На левом мизинце у него был массивный золотой перстень, галстук украшала булавка с крупной жемчужиной, черные туфли почти совсем скрывались гамашами из серого сукна.
Прикуривая от предложенной им спички, я вдруг подумал, что он похож на Оскара Уайльда.
— Я знал, что вы придете сегодня, а не завтра, — сказал Андре. — Вот почему я пригласил Нильса Стриндберга. Он недолго ждет, от силы полчаса.
У Андре было лицо усталого человека.
— По существу, нам бы следовало сейчас составить контракт, — продолжал он. — Но есть еще одно, не менее важное дело.
— Какое? — спросил я.
— Пойдем-ка в «Рунан» и побратаемся.
Доктор Экхольм больше не претендовал на участие в экспедиции. Я понимал, что вопрос — кто взамен него станет третьим участником — касается не только этого третьего и двух остальных, а представляет немалый общественный интерес. Это было видно хотя бы по всевозможным домыслам, которым предавалась пресса после сентябрьского конфликта между Андре и Экхольмом.
И однако я недооценивал масштабы общественного интереса.
Первой новость опубликовала «Афтонбладет», она поддерживала близкий контакт с Андре. Я купил два номера газеты — один для себя, другой для моих родителей.
На следующий день я был знаменитостью.
Все газеты Швеции, да что там — всей Скандинавии, писали обо мне, рассказывали, где и когда я родился, где учился, сообщали, что я жил в Северной Швеции. Печатали мои фотографии и похвально отзывались о моей личности, моем нраве и крепком телосложении.
Еще через день я был известен во всем просвещенном мире. Газеты Германии, Франции, Италии, Испании, России, Америки, Бразилии и прочих стран заверяли меня в телеграммах, что Андре не мог сделать лучшего выбора и что они готовы заплатить мне щедрый гонорар за путевые репортажи, причем щедрость их будет особенно велика, если им будет предоставлено исключительное право публиковать мои репортажи.
Стать предметом всеобщего внимания не за то, что ты сделал, а за то, что готов сделать.
— Привыкнешь, — сказал Нильс Стриндберг. — Весной и летом было еще хуже. Мир сперва отнесся недоверчиво к планам Андре. Но затем поверил, скепсис сменился растущим доверием и энтузиазмом. В Стокгольме и Гётеборге нас провожали как героев. Правда, скептики еще оставались. Кое-кто утверждал, что нельзя построить эллинг на голых островах Шпицбергена, на полпути между Нордкапом и Северным полюсом. Мы построили эллинг за три недели. Это был не только самый северный, но и самый крупный эллинг в мире. Это была не только самая северная постройка, но и самое большое деревянное сооружение, какое я когда-либо видел, — от основания до стропил двадцать метров, выше шестиэтажного каменного дома. Кое-кто утверждал, что практически невозможно произвести на Шпицбергене потребные для аэростата тысячи кубических метров водорода. Наш водородный аппарат действовал безупречно, и мы наполнили оболочку меньше чем за четверо суток. Мы построили эллинг. Мы наполнили оболочку. Ряды скептиков редели. Энтузиазм возрастал. Все шло, как было рассчитано. Все. Только ветры подвели — они дули с севера, а не с юга.
Арктическое лето коротко. В 1896 году летние ветры упорно дули с севера. Мы не смогли стартовать. Но мы успели стать всемирно известными не за то, что сделали, а за то, что задумали сделать. Пятнадцатого августа Андре велел наточить большие ножницы, чтобы разрезать оболочку аэростата. Через пять дней разрезанный шар был упакован, как полагается, и уложен в трюм «Вирго» вместе с гондолой, гайдропами, сетью, парусами и кольцом. Двадцатого августа началось наше прискорбное отступление. Это был тот самый день, когда газеты всего мира возвестили в экстренных выпусках, что «Фрам» и Нансен вернулись после долгого и успешного полярного странствия. Мы прибыли в Тромсё. Никто не обратил на нас внимания, ведь там находились Нансен и «Фрам». Мы двинулись на юг вдоль норвежского побережья, где каждый город, каждый рыбачий поселок нетерпеливо ждали Нансена. Мы прибыли в Гётеборг, там нас встречала горстка людей. Газеты были полны фотографий и репортажей по поводу экспедиции Нансена. Когда мы уезжали из Стокгольма, накануне нас принял король Оскар. Когда мы вернулись в Стокгольм, король уже выехал в Христианию, чтобы приветствовать Нансена и его людей. Иногда мне кажется, что Андре ненавидит Нансена, — если только он вообще способен кого-либо ненавидеть. Но тогда у него была причина для благодарности, ведь за триумфом Нансена прошла незамеченной наша неудача. Теперь, через два месяца после того, как схлынула нансеновокая горячка, публика вспомнила, что Северный полюс все-таки остается непокоренным. И публика знает, что финансовая сторона нашей новой попытки, назначенной на следующее лето, обеспечена пожертвованиями Альфреда Нобеля, Диксона из Гётеборга и некоего директора Бурмана, которого я не знаю. Шведы думают о том, что у нас еще есть возможность добиться успеха там, где норвежцы потерпели неудачу.
