Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1973 год
— Спасибо. — Лэмб поднял второй рюкзак и направился за своим длинноногим проводником. — Мне бы не хотелось беспокоить вас.
— Ерунда, — ответил Спингл, тщетно пытаясь скрыть раздражение. — Я держал здесь гостиницу, но она затонула. Кроме того, я здесь и таможенник и почтальон. Народу в этой дыре не густо, да и какого черта здесь станет кто-нибудь селиться!
Спингл чувствовал себя обделенным и был зол на судьбу. Вот он, здоровенный парень, сильный и красивый, должен гнить заживо в этом вонючем болоте. А Лэмб, этот жирный боров в толстенных очках, — подумать только! — прославленный охотник. Ну есть в этом хоть капля справедливости?
Не успели они опустить рюкзаки на заплесневелый бетонный пол склада, как Лэмб принялся рыться в них.
— Я не хочу откладывать и пойду на болотного зверя сегодня же, засветло, чтобы поспеть к утренней ракете. Вы не откажете в любезности проводить меня?
— Я всего лишь проводник, — Спингл с трудом подавил усмешку. — А может, стоит немного поубавить пыл, а? Венерианский болотный зверь может бегать, летать, плавать и скакать по веткам. Он осторожен, умен и беспощаден. Никто еще не смог убить его!
— Вот я и буду первым, — ответил Лэмб, доставая серый комбинезон и натягивая его на себя. — Охота — это наука, где по-настоящему преуспел только я. У меня нет срывов. Дайте-ка мне вон ту маску.
Спингл безмолвно протянул ему громадную маску из папье-маше с намалеванными на ней белыми зубами и багровыми глазами. Лэмб напялил ее на голову, потом натянул серые перчатки и такие же серые сапоги с белыми клешнями, которые свободно болтались по бокам.
— Ну, на кого я теперь похож? — спросил он.
— На жирную болотную крысу, — буркнул Спингл.
— Отлично. — Лэмб достал из рюкзака сучковатую дубинку и зажал ее между челюстями маски. — Ведите меня, мистер Спингл, если не передумали.
Совершенно ошарашенный Спингл надел ремень с пистолетом и повел охотника по дороге к болоту.
— Даю вам минуту, — сказал Лэмб, когда последняя хибара исчезла в тумане, — за это время вам надо успеть скрыться. Будьте осторожны, эти бестии смертельно опасны.
— Смертельно! Да они в тысячу раз страшнее, чем вы думаете. Послушайте меня, Лэмб, возвращайтесь.
— Благодарю вас, мистер Спингл, — раздался в ответ приглушенный маской голос. И Лэмб растворился в тумане.
«Пусть этот идиот отдает себя на съедение болотному зверю или любому другому местному хищнику, — подумал Спингл. — К тому же в рюкзаках у болвана может оказаться что-нибудь полезное...»
Отчетливо прозвучал выстрел и эхом пронесся в промозглом воздухе; Спингл на секунду оцепенел, держа наготове пистолет...
Лэмб сидел на гнилом стволе свалившегося дерева уже без маски и вытирал с лица пот громадным носовым платком. А позади него лежал омерзительный, клыкастый, когтекрылый, ядовито-зеленый Венерианский болотный зверь — даже мертвый он наводил ужас.
— Как это? Что... уже?.. — охнул Спингл.
— Очень просто, — ответил Лэмб, доставая из кармана фотоаппарат. — Это открытие я сделал несколько лет назад. Ведь от природы я неуклюж и близорук — серый филер и, уж конечно, не заправский охотник. А вот стрелял я чертовски здорово — это была моя гордость. И я всегда мечтал стать настоящим охотником, но вот приблизиться к дичи на расстояние выстрела никогда не мог. И тогда пришла на помощь логика — я поменял роли. Ведь все хищники родились охотниками и убийцами, почему бы не сыграть на этом? И вот я стал добычей, дал хищникам выслеживать и бросаться на меня, чтобы самому, разумеется, убить их.
Однажды, замаскировавшись под антилопу, я стоял на коленях возле ручья и убил леопарда. А имитируя отбившуюся от стада зебру, я охотился на львов. То же самое и тут. Мои исследования показали, что болотный зверь питается исключительно гигантскими болотными крысами, rattus venerius. Я превратился в крысу, остальное вы видели сами, — он нацелил аппарат на труп зверя.
— И все без ружья?
Лэмб кивнул в сторону сучковатой дубинки, лежавшей возле дерева, той самой, которую он нес в зубах.
— Это замаскированный бластер.
И тут Спингла осенило. Болотный зверь лежал мертвый, а у него в руках пистолет и... секрет. Лэмб исчезнет в болоте, а он станет величайшим охотником в мире. В двух мирах. Он навел пистолет на Лэмба.
— Прощай, болван, — сказал он. — Благодарю за науку.
Лэмб усмехнулся и нажал спуск камеры. Скрытый внутри бластер проделал в Спингле аккуратную дыру, прежде чем тот успел спустить курок.
Лэмб покачал головой.
— До чего же люди невнимательны! Ведь я объяснил, что становлюсь добычей для всех охотников. Ладно, теперь прикинем: на моем счету один болотный зверь и тринадцатый, нет, четырнадцатый несостоявшийся охотник.
Перевел с английского А. Чапковский
Путь звездочета
или переложение некоторых известий о делах и днях хорезмийсного астронома и математика, географа, химика, минералога, а также отчасти палеонтолога и ботаника, историка, лингвиста, филолога, автора ста пятидесяти больших и малых сочинений, написанных на благозвучном арабском языке и почитаемых образцом средневековой научной прозы, искусного механика и поэта, неутомимого путешественника Абу-р-Райхана Мухаммеда ибн-Ахмеда ал-Бируни, который родился ровно 1000 лет назад и был так занят и увлечен своими науками, что дате в последний, семьдесят пятый, год жизни не счел нужным потратить час или два на составление хотя бы краткой автобиографии, чем существенно мог дополнить наше представление о нем, почерпнутое из наиболее достоверных преданий и анекдотов, записанных некогда со слов его друзей и современников, и тех крайне сдержанных сообщений о себе, которые он иногда приводил в качестве примера или ссылки на личный опыт в своих книгах.
Начало
Он был приемыш и получил имя Мухаммед ибн-Ахмед. Так звали хорезмшаха, последнего из династии Иракидов. «Семья Ираков вскормила меня своим молоком, а их Мансур взялся вырастить меня...»
Это дословный перевод строки стихотворения, которое он написал, когда уже не было в живых ни шаха, ни его двоюродного брата Абу Насра Мансура.
Его положение во дворце было неопределенным и двусмысленным. Может быть, поэтому он всю жизнь яростно добивался точности — в словах, в поступках, научных опытах, своих и чужих. Мухаммед, сын Ахмеда... С раздражением, которое не исчезло даже в тройном переводе — с хорезмийского на арабский и теперь на русский, — он писал: «...Как знать мне деда, раз я не знаю отца!» Две оборванные цитаты — это все, что известно о происхождении и начале жизни великого хорезмийца, знатока многих наук, бездомного странника — шейха ал-Бируни.
Впрочем, не все. Есть еще несколько строк в книге, написанной им в преклонных летах, еще одно воспоминание детства: «...В нашей земле поселился тогда один румиец, и я приносил ему зерна, семена, плоды и растения и прочее, расспрашивал, как они называются на его языке, и записывал это».
Запах полыни
Руми — так называли на Востоке византииских греков. То ли миссионер, то ли бродячий лекарь, то ли купец из Никеи или Трапезунда —грек терпеливо улыбался в бороду, перебирая травы, принесенные мальчиком.
— Взгляни-ка сюда! Это душистый базилик. Его аромат унимает головную боль, а настой из листьев полезен при кашле. Как называют базилик у вас?
— Райхан, почтенный наставник, — отвечал мальчик, разглядывая без особенного любопытства знакомый розовый цветок, зажатый в пальцах почтенного грека. Откуда ему было знать, что через тысячу лет востоковеды-филологи будут спорить, но так и не решат, почему одно из его имен (вернее, его прозвище) включало название этого цветка. «Человек с цветком базилика»? А может, «покорный слуга» или «признательный друг» кого-то, кто носил имя Райхан, обычное и теперь во многих странах Азии?
— Вот полынь, — говорил наставник-румиец, — трава языческой Артемиды... Но эта полынь мало похожа на нашу греческую артемизию. Слишком жестка, слишком у нее горький, тревожный запах.
— Она совсем неплохо пахнет!
— Увы, мой мальчик. Говорят, что тот, кому приятен запах полыни, обречен на вечные скитания и никогда не найдет себе пристанища.
Верный рыцарь Абу-р-Райхан
Ученейший кузен хорезмшаха, математик Абу Наср Мансур ибн-Али ибн-Ирак, мог быть доволен воспитанником — его Мухаммед днями и ночами пропадал на обсервационной площадке в Мансуровом загородном имении.
Ему не исполнилось и двадцати лет, но он отлично управлялся с астрономическими инструментами, будь то плоский круг с вертикальным стержнем-гномоном в центре, по тени которого можно узнать высоту и азимут солнца, или же астролябия, достаточно сложная система из трех бронзовых концентрических дисков и крутящейся на оси линейки-алидады с двумя диоптрами.
