Баламут - Alexander Blinddog
Баламут закивал.
— Разумеется. Думал, сошёл с ума ты, юный князь. Напился медовухи, сидя в кустах, да померещилась жуть всякая, коей на белом свете не бывает. Где это видано, чтобы трёхголовые летающие змеи дев воровали? В бабкиных сказках только, а оттуда, знаешь, редко в настоящий наш мир зверьё перебегает. Походим, думаю, туда-сюда, княжич голову-то проветрит, припомнит, как оно всё на самом деле-то было, и всего делов. Хлопнет пядью себя по лбу и одумается, не юродивый, чай. А медальончик мне на карман упадёт. Нет, кто бы мог подумать, Горыныч-то и вправду был. Рассказать кому — не поверят.
Алексей стоял широко раскрыв глаза, не в силах переварить услышанное.
— Вот почему дядька тебя мошенником назвал. Говорил он мне, в кабаке ещё, не связываться с подобным отребьем, вроде тебя. А я-то, дурак, не верил ему.
Застонав, он схватился за голову.
— Да как ты спишь-то по ночам, вор? Мошенник! Убийца! Как у тебя совести-то хватает народ честной обманывать, ты мне скажи?
Эти слова действительно задели Баламута.
— Чего-чего? Да что ты говоришь? Чья бы корова мычала.
Он подошёл ближе к княжичу и похлопал его ладонью по животу.
— Этот мамон ты наел благодаря тяжкому труду? Щёчки эти накусал себе на чёрном хлебе и несолёной воде? У тебя-то как язык-то повернулся, попрекать меня? Обманываю я честный народ, вы на него посмотрите. Я и в половину, в десятой доле, за жизнь свою тяжкую не сожрал, сколько ты, палец о палец никогда не ударивший. Не ведавший ни горя, ни забот, ни голода. Которому всё на свете досталось даром, только потому, что родился у нужного папаши в светлом тереме, а не в чёрной избе!
Княжич в гневе пнул подвернувшийся под ногу камень.
— Я не выбирал где рождаться и в какой семье! За меня провидение всё решило! Коли родился одноногим, так не вини здорового, что он бегун, лучше твоего! Ты мне что, своей судьбинушкой тяжкой на совесть давишь? Так я, знаешь, хочу стать великим воином, а мне что предложили? Что? В монастырь уйти! Монахом в чёрной рясе стать, и до конца дней своих корпеть над книгами и в молитве склониться! Потому что слишком много у меня старших братьев. Не хватит земли на всех. Но у меня хотя бы хватило смелости, чтобы пойти наперекор семье, рискнуть и искать воинской славы.
Баламут скривился.
— А ты не кривись, не кривись, — продолжал княжич, срываясь на крик. — Пусть мне повезло в жизни больше, чем тебе, и голода я никогда не видывал. Только я, имея страх не получить того, что хочу, не на большую дорогу вышел, и не выманивал у людей своей ложью и запугиванием последний кусок. Я решил стать их защитником и опорой! В отличии от тебя, вор! Делать то, что ты только обещаешь им! Я воин. Буду воином. Это моё призвание и с этого пути я не сверну.
Наёмник застонал. Кинул в сердцах шапку себе под ноги, растрепал волосы, провёл взглядом по верхушкам острых скал, словно ища у них подсказку нужных слов.
Алексей сел на камень, спрятал лицо в ладонях, ничего больше не говоря. Баламут смягчился. Он мягко похлопал его кончиками пальцев по руке.
— Ну, хватит тебе, княжич, нагеройствовал. Столько всего успел за эти дни, мало что ли? Сколько можно жизнью рисковать, почём зря? Поедем, вернёшься домой.
Тот упрямо мотнул головой.
— Нет. Сам видишь, не врал я. Горыныч есть в самом деле. И княжну он похитил. Только куда дел не знаю. Будем дальше искать.
Баламут застонал, взял княжича за рукав
— Да хватит уже! Хватит! Прекрати! Езжай домой, целее будешь.
Алексей вырвался.
— Да что ты пристал ко мне, лжец? Заладил одно и то же твердить.
— Потому что о тебе дураке забочусь! Оторвался от мамкиной юбки, и ну давай странствовать. Подвиги искать? Вон!
Баламут махнул рукой в сторону могилы Фёдора.
— Посмотри, посмотри, где большая часть подвигов заканчивается. В сырой земле. И ни песни, ни славной тризны ему не будет. Меня не жалко, так себя-то, себя побереги. Вернись домой к мамке с папкой, женись на ком они скажут, расплодись и помри старым, в собственной постели. Или в монастырь иди, в самом деле. Всяко лучше в келье за книгой, чем в брюхе у какой-нибудь невиданной зверюги. Успеешь жизни порадоваться хоть, а не в скалах этих станешь перекусом для очередной уродливой твари. Ты не богатырь из былин бродячих гусляров. Пойми это, и чем быстрее поймёшь, тем целее останешься.
Баламут присел рядом и толкнул княжича в плечо.
— Ну, чего ты пригорюнился? Хватит. Ну, нет княжны и нет, чего бубнить-то? Найдешь себе ещё одну, мало ли тех княжон по лесам бегает? А то, глядишь, в монастырь уйдешь, книгочеем станешь, там девчонки и вовсе ненужны. Милое дело, никаких мук разбитого сердца и бездн женского коварства — только чернила и бумаги не уме.
— Перестань чушь молоть, — буркнул княжич. — Знаю я, что жива княжна. А коли жива — буду дальше искать, а не в беде брошу.
— Ой, не ты поднимал, не тебе бросать. Княжна Василина, или как её там, скорее всего, уже стала чьим-то сытным ужином и кости её растащили озорные синицы. А ты, стало быть, собрался скитаться по миру в её поисках, пока седая борода под ногами путаться не станет? Вот в чем проблема таких одержимых, как ты — вы вовремя остановиться не успеваете. Раз сделал шаг в дороге, так что и теперь, топать, пока сердце не откажет?
Баламут всплеснул руками, словно раненый в самое сердце таким положение вещей.
— Сказку про Колобка тебе в детстве рассказывали? Чему она учит умных людей, вроде меня? Главное — это вовремя остановиться. Сходил в лес, погулял с животными, языками почесали, славно время провели, и айда домой, к дедушке с бабушкой, под тёплый бочок. А тех, кто продолжал упираться и краёв не видел — тех сожрали. Народная мудрость, смекаешь?
— Другие мне сказки в детстве читали, — сердито проворчал Алексей.
— Какие?
Княжич задумался, но как на зло, ни один подходящий пример не шёл на ум, не продрался сквозь словесный шум, наведенный наёмником.
— Ну, давай, придумай, — ехидно сказал Баламут. — Живет же кто-то в твоем теремке, последние две-три умные мысли? Выдай на белый свет небывалые в
