Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1981 год
Через некоторое время ко мне присоединяется Сережа Сиротский. Специальными пинцетами среди нитчатых водорослей мы вылавливаем личинки двукрылых комариков. Помещаем их в раствор концентрированной уксусной кислоты с летучим оргсоединением. Такая фиксация в дальнейшем позволит в лаборатории изучить у этих личинок наборы хромосом.
Игорь Штыцко датчиками снимает первые показания, раскладывает на косе реки свое химическое хозяйство. С любовью упакованные бюретки, колбы, пробирки, химреактивы, бутылки с дистиллированной водой. Сейчас он поставит на горящие угли медный таз с кипятком (по-научному — водяная баня), опустит туда колбы с жидкостью и начнет колдовать над определением перманганатной окисляемости, которая позволит судить о количестве органики в потоке. В остальные не загруженные химической деятельностью периоды водяная баня разукомплектовывается, и таз выполняет функции сковородки. А когда-то местные старатели в нем мыли золото.
Сережа и я распаковываем сделанные из мелкой шелковой сетки всевозможные сачки и промывалки, достаем из ящиков банки, заливаем их раствором формалина. Будем ночью отлавливать мигрирующих в потоке беспозвоночных. Каких беспозвоночных и почему ночью? Дело в том, что в горных и полугорных реках Дальнего Востока планктон практически отсутствует. В связи с этим основным источником пищи для многих рыб служат насекомые, обитающие на грунте. Ученые называют их бентосными организмами. Это личинки, некоторые виды рачков, водяные клещи. Ночью они забираются в толщу воды и с помощью потока перемещаются на небольшие расстояния, от двух до двухсот метров вниз по течению. Хариус, ленок, мелкий таймень выходят на охоту. Однако плохая ночная видимость не позволяет рыбе чрезмерно набивать желудок.
Ночью же скатываются к океану мальки тихоокеанских лососей. Благодаря присутствию в толще воды крупных личинок насекомых лососевая молодь меньше выедается хищниками, а сами мальки, нагуливая вес, питаются в это время более мелкими мигрирующими организмами. Днем активная жизнь в реке замирает.
Подсчет мигрирующих организмов позволит нам разобраться во многих закономерностях их поведения и даст возможность прикинуть, сколько рыбы может здесь прокормиться. Скучать во время такой работы не приходится, и если нет дождя, то шорохи ночной тайги, падающие звезды и ожившая, с каждой новой пробой раскрывающая свои тайны река наполняют ее романтическим смыслом.
Однако время собираться в дорогу. Жесткий график не позволяет нам долго задерживаться на одном месте. Облачаемся в гидрокостюмы. Игорь и Леша уже сделали для нас горячий обед, надули плот и запаковали большую часть приборов. Когда все было готово к отправке, у ребят возникли сомнения: выдержит ли плот такую нагрузку? Теоретически мы знали, что 800 килограммов — это отнюдь не предел. Но, глядя на гору вещей, сложенных в кучу, засомневались. Методом проб и ошибок все-таки разместили груз под крышей Плота. Прорезиненная ткань накрыла вещи, спрятав их от дождя. Надев на голову хоккейные шлемы, а поверх гидрокостюмов спасательные жилеты, Игорь и Сережа сели на передний баллон, мы с Лешей поместились сзади, по левому и правому бортам. И плот пошел. Сначала медленно, вроде приноравливаясь к взваленным килограммам, а затем, попав в основной поток, пронесся с головокружительной быстротой.
Первые километры прошли комом. В дороге разобрали три завала, пропилили ножовкой проход под поваленным деревом. При первой же подкачке баллона вышел из строя единственный насос, через некоторое время отказал температурный датчик, пришлось ремонтировать. Сережа и Алексей по разу успели вывалиться из плота, а Игорь разбил свои очки. Прошли два километра из ста двадцати, и столько потерь.
Заломы, завалы, нет им счета. Главное орудие сплава — ножовка и топор. Пропиливаем и прорубаем плоту дорогу. За весь день самый длинный участок чистой воды был около 400 метров. Бурлящие перекаты не воспринимаются как препятствия; наоборот, проходя их, получаешь хоть какое-то удовольствие. Участки с торчащими из воды топляками мы назвали слаломом.
Примерно через каждые десять километров проводим количественный учет обитателей грунта. Работа эта ювелирная. Надо войти с сачком в реку, одной рукой осторожно взять с грунта камень, приподнять его, а другой успеть подвести под него сачок таким образом, чтобы букашки не успели разбежаться в разные стороны. Чуть задержался, промедлил — и никого не поймаешь. Затем камень в сачке вынимаешь из воды и начинаешь в ведре смывать с него живность, которую в дальнейшем, отфильтровав через промывалку, помещаешь в банку. Одно грубое движение, и кого-нибудь ненароком можно раздавить. Точность подсчета зависит только от ловкости рук и еще от количества вынутых камней, которых желательно на одной точке иметь около десятка. А какая может быть ловкость рук, если уже после второго вынутого камня от холодной воды пальцы не гнутся. Поэтому вынул камень — отогревай руки на костре, отогрел — иди за следующим.
Но самая главная и наиболее нудная работа предстоит впереди, когда вернемся в лабораторию. Ведь с каждого камня смываешь не только живность, но и налипшую грязь, водоросли, песок. Камень должен быть абсолютно чистым, тогда будет уверенность, что все мелкие, незаметные глазу речные обитатели попадут в банку с формалином. От грязи их приходится отделять под микроскопом, потом переносить в отдельные пробирки, определять вид, замерять, взвешивать. Иногда на обработку одной такой пробы уходит больше недели. А проб этих набираются десятки, сотни, и все надо сделать до нового маршрута. Получается интересная картина: на месяц ты уходишь в тайгу, тебя ест мошка, ты ломишься сквозь завалы, чтобы потом год, а то и больше каждый день терпеливо сидеть за микроскопом, нюхая пары формалина и заполняя десятки тетрадей латынью и столбцами цифр. И все ради того, чтобы узнать, как идет процесс самоочищения в реках...
Но все это еще впереди, а сегодня перед нами вновь завалы, которые уже начинают действовать на нервы. Столько сил отдаешь на их преодоление, чтоб проплыть каких-то 50—100 метров! За целый вчерашний день сделано только три километра. График работ летит ко всем чертям!
Почти каждый день идут дожди, может начаться паводок, тогда вообще никаких проб невозможно будет отобрать. К тому же только что утопили последние четыре килограмма жира и маленький топорик. Гидрокостюмы не спасают, одежда почти вся мокрая. Не верится, что мы вообще когда-нибудь выберемся из этого лабиринта проток. Вот опять: вроде спокойный, тихий плесик, а поперек его тополь улегся. Ради смеха измерили диаметр ствола: 160 сантиметров! Попробуй распили такой. Вдобавок град пошел. Стучит отбойным молотком по каске...
Послал Игоря Штыцко обследовать ближайшую протоку. Тоже оказалась в завалах, но, говорит, их можно разобрать. И в который раз против течения тащим на себе плот. Хоть картину пиши «Бурлаки на Пильде».
На сегодняшнюю ночь мы имеем почти восемь квадратных метров высококачественного кочкарника. Вокруг коряво торчат мертвые, черные от влаги ели. Рев соседнего водопада заставляет до неприличия повышать друг на друга голос.
К нашей компании впервые присоединился гнус — летучая букашка длиной полмиллиметра, жалящая больнее комара. Если с нормальными кровососами — мухами, комарами, крупной мошкой — можно договориться с помощью сеток, марлевых пологов или обмазывая лицо и руки какой-нибудь ядохимической гадостью, то с гнусом бороться бессмысленно. Он забирается в волосы и глаза, проникает под рубашку, даже в сапоги залезает. Человек со своей второй сигнальной системой может хоть десять раз слетать на Луну, но перед маленькой мошкой он бессилен.
Впереди еще 70 километров, а продуктов дня на четыре, не больше. Из-за поворота неожиданно показались горы. Те самые, к которым мы стремились уже несколько суток. Река идет под сопкой. Лучи заходящего солнца разжигают на воде то бордовые, то золотистые полосы. Над потоком склоняются могучие ели, охваченные сизыми гирляндами лишайника-бородача. Неприступными кажутся скальные обнажения прижимов. После многих дней маревого лабиринта — и вдруг такая благодать! Сергей Сиротский восхищается:
— Три километра за пятнадцать минут! Вот это шоссе!
У Игоря новость, которую все ждали с нетерпением: значительно повысилась перманганатная окисляемость воды. Если в верховьях река загрязнялась только минеральными взвесями, то ближе к устью их стало меньше. Весь ход речной жизни теперь определяет растворенное органическое вещество, которое поступает из тайги и болот вместе с дождевыми и грунтовыми водами. Судя по полученным нами результатам, минеральная взвесь уже сыграла в верховьях значительную роль. Скажем, если в незагрязненных речках количество живых организмов на грунте повышается на участках с более медленным течением, то на Пильде такого не происходит. На плесах взвесь постоянно выпадает в осадок, засыпая водоросли. Личинкам нечем питаться, поэтому их численность резко уменьшается. Сколько дополнительного корма лишается рыба в Пильде! Но плесы на реке никогда не будут заилены. Частые летние паводки, один из которых мы уже видели, промывают дно. Отсюда напрашивается вывод, что если сброс мутных вод прекратить, то без дополнительных мер очистки река самостоятельно восстановит свою нормальную жизнь. С некоторым запозданием восстановится и стадо рыб. А как же быть со стоками, содержащими минеральные частицы? Лучше, конечно, их вообще не сбрасывать. Но коли это невозможно, то сбрасывать нужно во время паводков. Только при этом условии мы сохраним Пильду и подобные ей реки. Осталось доказать это цифрами. Главная задача сейчас состоит в том, чтобы все пробы довезти благополучно до базы.
