Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1975 год
«Тогда-то я и сказал себе, — подмигнув, заявил Масенкис, — или ты, Александр, придумаешь что-то совершенно надежное и простое, чтобы подобного не повторялось, либо придется уйти из аэронавтов, как не оправдавшему надежд. И, думаете, Масенкис не придумал? Несколько месяцев бился, но придумал. Теперь я могу доверить запуск шара любому. После отцепления гондолы гирлянда расплетается сама собой».
Падающая гондола снабжена радиопередатчиками, за сигналами которых непрерывно следят локаторы. Они определяют место приземления, и по указанному курсу на поиски приборов вылетает вертолет. Без труда, точно в указанном месте, мы заметили с вертолета первый прибор. Оранжевый купол парашюта был хорошо заметен на пшеничном поле. Так же легко отыскали и второй. А с третьим нашему аэронавту Шагину пришлось повозиться.
Семь часов летал вертолет в первый день. Ночь провел аэронавт над картой, определяя ветры на разных высотах, восстанавливая схему подъема шара и возможную траекторию приземления гондолы. Случилось непредвиденное: один передатчик отказал, а второй при падении стал едва слышен. И локаторщик, боясь потерять его, не рискнул переключиться на другой канал. Азимут получился очень приблизительным, в указанном районе прибора не нашли.
На полигоне только и разговоров было, найдут или не найдут прибор. Вертолет долго не возвращался. Боялись также, что на прибор наткнется какой-нибудь случайный человек. Однажды такое произошло. Жалко было ученым прибора, столько сил и средств вложено в него... И потому, когда показался к вечеру вертолет, все побежали навстречу. Нетерпеливо ждали, когда смолкнут турбины и перестанет вращаться винт. А Шагин вылез неторопливо из кабины и пошел будто ни в чем не бывало к себе. Суровый и строгий. Мне только показалось, что взгляд его ликовал.
Вертолетчики рассказали, что на этот раз вышли точно к месту приземления: видимо, опыт полетов и приземлений аэронавта Шагина даром не пропал. Прибор лежал на поле, рядом были колхозники. Они расстелили парашют, чтобы был позаметней, размахивали руками, приглашая сесть. Задержались, потому что председатель попросил показать ему сверху поля, чтобы представить, какой будет урожай. Прибор оказался в целости-сохранности, и записи, сделанные в тот раз, получились отличные.
На следующий день на полигоне тишину вновь разорвал привычный хлопок. Началась подготовка к очередному запуску.
Рыльск, полигон ЦАО
В. Орлов, наш спец. корр.
По дорогам Америки: Великие равнины
Степи в Америке — самая середина страны. В географическом смысле это даже страна в стране — равнина, у «которой есть начало, но, кажется, нет конца». (Запись безымянного путешественника.) Человек, открывавший землю, сидя в седле, не мог иначе сказать о том, что увидел. Даже сегодня, сидя в автомобиле (а в этих местах дозволяется скорость 130 километров в час), думаешь точно так же.
Географическое чудо степей американцам предстало не сразу, не тотчас после Колумба. Надо было прорубиться сквозь девственные леса до реки Миссисипи, чтобы обнаружить эти равнины, пределом которых, как потом оказалось, служили Скалистые горы на западе, холмы и начало лесов на юге и севере континента. Назвали находку вполне подходяще — Великие равнины. Позже легшую под плуги степь назовут «хлебной корзиной» США. Но в самом начале непочатый дикий район получил название: прерии.
Прерия — это дикая степь. Такие земли были на всех-континентах. Это районы, где влаги слишком мало, чтобы росли леса, но достаточно для роста трав. В России это степь, саванна — в Африке и Австралии, пампа — в Южной Америке, в Азии — цау-юань. О европейских, степях мы можем иметь представление, читая «Тараса Бульбу» или посетив лоскутки не тронутых плугом земель-заповедников около Курска и под Херсоном. В Америке нераспаханных земель тоже осталось немного. И они не могут дать представление о том, что тут было всего лишь 150 лет назад. В те годы окраины США — Восток, Запад и Юго-Запад — были уже хорошо обшарены человеком, а середина на картах была в буквальном смысле белым пятном.
Послушаем людей, которые на повозках и в седлах впервые двигались по равнинам. Путешествовать по прериям — все равно что плыть на корабле по безбрежному океану. Никаких ориентиров, ни гор, ни рек, ни дерева, ни даже кустов. Только травы — иногда низкие, жесткие, иногда же такие, что виднеются только головы всадников. Определить направление почти невозможно. Остановившись, ждали захода солнца, чтобы знать, где восток, а где запад. Сбился с пути — не отыщет никакая спасательная партия. Если вечером кого-нибудь не хватало, палили из ружей, трубили в рог, зажигали костры... Отставший не мог ориентироваться даже по следу — трава почти чудесным образом распрямлялась... На горизонте равнина смыкалась с небом, и человек оказывался как бы в центре гигантского круга...
Весною земли цвели. Ветер носил по просторам пьянящие запахи диких трав. «Земляника тут произрастает в неимоверных количествах. Целый день мы двигались по земле, красной от земляники». А летом все высыхало, и прерия озарялась пожарами. «Горе тому, кто оказался на пути летящего вала огня... Зарево видно за пятьдесят миль. А днем о приближении огня можно было судить по летящим хлопьям золы и пепла».
Такими были эти равнины. «Редкие случайные вигвамы индейцев — и снова пустыня», — пишет другой путешественник. Однако слово пустыня не следует понимать в значении нынешнем. В прериях кипела жизнь, и травы были ее основой. Мелкие грызуны — кролики и луговые собачки — водились тут в несметном количестве. Миллионами исчислялись также бизоны и вилорогие антилопы. Вслед за этими великанами весною с юга на север, а осенью снова на юг двигались хищники — пумы и волки. В этих местах благоденствовали нынешние лесные и уже очень редкие звери — медведи-гризли. У медведей соперников в прериях не было. «Бизоньи индейцы» — охотники на бизонов, кочевавшие в этих местах, — предпочитали не приближаться к медведям.
Надо ли говорить, что равнина была заполнена птицами. Луговые тетерева летали огромными стаями. В небе висели коршуны, ястребы и орлы. Гнездились и отдыхали перелетные птицы.
Все это — от трав, каждую весну собиравших «урожай солнца», до огромных медведей, шедших вслед за бизонами, — было сплетено в крепкий жгут жизни. Одно зависело от другого. И все, умирая, отдавало земле свое тело. Зола пожаров и мертвые травы, помет и кости бизонов — все тут копилось веками. Огромной кладовой солнца были эти равнины. Лучший на Земле черноземный пласт накоплен был именно здесь. И люди это заметили сразу, как только тут появились. «Прерия — это чудесная, сухая, светлая страна», — пишет один из первых очарованных странников. А вот уже слово крестьянина, который нагнулся, сковырнул травяную корочку дерна и размял в руках комок почвы: «Здешние земли столь жирны, что пальцы становятся сальными».
И появился плуг! То, что на паре волов можно было вспахать с утра до вечера, называется акром (0,4 гектара). Эта земельная мера существует в США и поныне. Сначала редкие фермы, с выбором лучших угодий, замаячили в прериях. Но год за годом распашка— акр за акром, и край у Великих равнин показался. Принцип «бери, сколько вспашешь», пришлось забывать. Землю стали «столбить» нарасхват, подобно тому, как в это же время на Западе «столбили» золотоносные участки.
Последней шумной драматической и отчасти комической страницей заселения прерий была знаменитая оклахомская «земельная лихорадка». В городе Оклахоме мы без труда нашли памятник этой поре. Между небоскребами на постаменте — фигуры из бронзы: усталая лошадь, на лошади — мальчик, отец мальчика забивает колышек в землю. Памятник поставлен недавно на деньги разбогатевшего тут патриота.
Последний дележ оклахомских земель происходил весной в 1889 году. До этого южная прерия была убежищем для индейцев, оттесненных и попросту согнанных сюда из восточной лесистой Америки. «Лесным индейцам» тут, на открытой равнине, надо думать, жилось неуютно. Но пришел час, их прогнали и с этой земли дальше, на запад, в пустыни. А тут, в Оклахоме, прерию размежевали под плуг.
В это время уже не надо было искать хлебопашца. Охотников сесть на землю было достаточно. На месте нынешних городских небоскребов они стояли шумным нетерпеливым войском — палатки, повозки, котлы с варевом над кострами — и ждали сигнала. 22 апреля в полдень грянула пушка. В клубах пыли, с криками, с гиканьем десять тысяч будущих фермеров, обгоняя на повозках друг друга, ринулись межевать целину. Сразу же обнаружилось жульничество — кое-кто забил свои колышки ночью, не дожидаясь сигнала пушки.
