На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева
– Да, мэм, – он вытер рукавом лицо. – Слушаюсь, мэм.
Наперебой стрекотали две машинки, да слышались иногда его затихающие всхлипывания. Наконец он успокоился, прислонился опять к стене, даже голову откинул, опираясь затылком на стену. И Женя теперь хорошо видела его лицо. Выражение затравленности, панического страха ушло. Оно теперь было усталым, бесконечно усталым и покорным.
– Сколько тебе лет?
Он вздрогнул, быстро взглянул на миссис Стоун и снова потупился.
– Девятнадцать, мэм.
– И как же ты уцелел?
– Меня забрали на выезд, мэм. На сутки, мэм. А потом хозяйка оставила меня у себя, мэм.
– Вот оно что, – миссис Стоун понимающе кивнула. – И ты так и жил у неё всё время?
– Да, мэм.
– И работал, – это не было вопросом, но он кивнул. – Только с ней?
– Нет, мэм, – он доверчиво смотрел на них. – Я окупал себя. Хозяйка хвалила меня, мэм.
– Палас на дому, – усмехнулась миссис Стоун. – Или на выезде?
– На выезде, мэм. Мне давали адрес, и я шёл. Работал и возвращался.
– Разве ты не мог уйти? – удивилась Женя. – Или тебе нравится эта работа?
– Я раб, мэм, – тихо ответил он.
– Рабов теперь нет, – возразила Женя. – Все получили свободу.
Он тихо засмеялся этому как шутке.
– И много вас у неё таких? – спросила миссис Стоун.
– Девять, – сразу ответил он. – Четыре эла, два джи и три рабыни, две джи и одна эл.
– Эла? – переспросила Женя. – Это…
– Совершенно верно, Джен, – пальцы миссис Стоун выбивали быструю дробь. – Элы от слова леди, работают, – она выделила это слово, – с женщинами, а джи с мужчинами.
– Да, мэм, – тихо согласился он.
Он выглядел успокоившимся, и Женя рискнула спросить.
– Так что же случилось?
– Не знаю, мэм, – его глаза снова наполнились слезами. Он говорил, а слёзы тихо текли по его лицу. – Хозяйка дала мне адрес, велела идти на рассвете и сказала, что заказали жёсткую работу. Очень жёсткую. Я не работал раньше жёстко. Но жёсткая была для всех. Мы все пошли. Я пришёл, куда велели. Меня ждали. Но… но она, эта леди, велела мне рвать дверь. Это делают иногда. Когда заказывают жёстко, чтоб было как насилие. Я всё сделал. Выломал дверь и вошёл. И начал работать. Она сначала молчала, а когда я её уже раздел, вдруг стала кричать. Клянусь, мэм, я не делал ей больно. Я очень мягко работаю. Хозяйка даже сомневалась, что я справлюсь. Но было много заказов и только на жёсткую. Я испугался. Стал одеваться. И тут они… кричали, били… их было много, я вывернулся и убежал… они гнались за мной… – он всхлипнул и замолчал.
– Дать тебе ещё воды? – спросила миссис Стоун. Он только молча поглядел на неё, и она усмехнулась. – Дайте ему воды, Джен. Если не побоитесь подойти.
– Не побоюсь.
Женя встала из-за стола и подошла забрать стакан. Он сразу опять как-то свернулся клубком. Женя взяла стакан, отошла к окну, налила остатки воды из леечки и подошла к нему.
– Возьми, выпей.
Он молчал, вздрагивая всем телом.
– Поставьте и отойдите, Джен. Не пугайте его.
Женя пожала плечами и поставила стакан на пол. Вернулась к своему столу. Он осторожно исподлобья взглянул на неё, на миссис Стоун и взял стакан. Теперь он пил медленно, маленькими глотками. Допил, поставил стакан на пол, взял лежащий на полу скомканный ещё влажный платок и вытер лицо. Внимательно посмотрел на миссис Стоун.
– Оставь себе, – поняла она невысказанный вопрос.
– Спасибо, мэм, вы очень добры, мэм, – он осторожно вытер мокрым платком грудь и спрятал его куда-то за пояс.
Женя прислушалась к далёким, еле слышным крикам.
– Это они всё ещё его ищут?
– Зачем? – миссис Стоун вынула из машины лист и заложила следующий. – Вы же слышали. Четыре эла и два джи. И заказы на жёсткую работу. Шесть изнасилований. Вполне достаточно, чтобы поднять весь город и вырезать всех цветных. Всех, кого они сочтут нужным.
– Так это… – стало доходить до Жени.
– Да, Джен. Во всём мире это называется провокацией. И погромом. И только у нас это разумные меры с минимальными потерями, – она посмотрела на мулата. – Ну, и что ты думаешь делать. На улицу тебе нельзя.
– Мэм, позвольте мне остаться до темноты, мэм, – он смотрел на неё с таким выражением мольбы, что Женя опустила глаза на клавиатуру. – Стемнеет, и я уйду. Я буду совсем тихо сидеть, мэм, с места не сойду.
– И куда ты пойдёшь? Опять… к хозяйке?
– Она моя хозяйка, мэм, – и совсем тихо. – Я дал ей клятву, мэм.
– Клятву? – миссис Стоун изумлённо подняла брови. – Впервые слышу. Что это?
Она не договорила. Быстрые громкие шаги по коридору, от сильного толчка отлетела слабая задвижка, и в комнату ворвался тяжело дышащий Рассел.
– Джен! Как вы?! – увидел миссис Стоун. – Приветствую вас, – и тут его взгляд скользнул по стакану на полу, он медленно повернулся и увидел мулата. – Ого! Вот и шестой. Как ты попал сюда, парень?
При его появлении мулат сразу вскочил на ноги и прижался к стене.
Рассел выглянул в коридор и прикрыл дверь, шагнул к мулату, наступив по дороге на стакан. Услышав хруст стекла, тот ещё сильнее вжался в стену.
И всё дальнейшее стало для Жени каким-то невероятно ярким и чётким сном, когда всё видишь, слышишь, и понимаешь, но ничего не чувствуешь и ничего не можешь сделать.
– Иди сюда, парень, – весело сказал Рассел. – Иди-иди, выползай… таракан.
Мулат оторвался от стены и вышел из щели между шкафами, встал перед Расселом, заложив руки за спину и опустив голову. Рассел сильно, хлёстко ударил его по лицу.
– Ему, значит, кричат, велят стоять, за ним белые гонятся, а он вон куда заскочил. Ты ж сюда только что забежал, не так, что ли?
Рассел ударил его кулаком в живот, так что тот медленно осел на пол и скорчился. Тут же последовал удар носком ботинка в лицо.
– Как застукали тебя, так ты и побежал, и бегал всё, пока дверь открытую не увидел. Так, парень? Не слышу, падаль!
– Да, сэр, – хриплым стоном вырвалось из разбитого рта.
– Так что не ври, парень. Погань рабская.
Рассел прислушался к далёкому смутному шуму и ударил мулата ногой. Опять в лицо. Кудрявая голова катнулась от удара, и Женя увидела на паркете тянущуюся ото рта тёмно-красную струйку крови. Рассел снова прислушался, улыбнулся.
– Ничего, подашь голос. На спину! Руки за голову!
И Женя опять услышала этот захлёбывающийся шёпот-крик.
– Нет, не надо, сэр, мне и так больно, не
