Костер и Саламандра. Книга первая - Максим Андреевич Далин
Я думала, что среди свиты Минаринды может затесаться некромантка, но нет: они все были простушки. Лохушки, сказала бы я: их тянуло ко мне, как лохов в балагане. Побояться.
А Виллемина блистательно поставила дело так, будто затеяла взять в свиту некромантку исключительно моды ради. И я стала подыгрывать, как могу.
Мы с Вильмой даже пошли в музыкальный салон, я усадила Тяпку около рояля и сбацала так лихо, как смогла, похабную шансонетку:
— Вы казались милы и лукавы, как козочка,
Вы внимательно слушали, но ни слова в ответ.
В томном вальсе кружил я ваши нежные косточки —
И тихонько поскрипывал ваш изящный скелет.
То качнёте плечом, то головку опустите
И с улыбкой фарфоровой вы следите за мной.
Вы всегда молчаливы, моя мёртвая спутница —
И одним уже этим вы милее живой!
Мой Дар лежал на дне души, серый и пушистый, как пепел: не было в этом салоне никого опасного. Я подмигнула Вильме, чтобы дать ей это понять, — и мы три четверти часа весело валяли дурака, изображая богемных девиц из какого-нибудь сомнительного столичного вертепа. Нас не отпускали. Удалось удрать, только когда Вильма прижала ладони к щекам и воскликнула: «Ах, нас ведь ждёт государь!»
Мы выскочили из салона бегом, Тяпка летела за нами — и нам вслед буквально аплодировали.
Вот это номер!
— Вильма, — выдохнула я на бегу, — это гениально!
— Ты должна быть в моде, — кивнула Виллемина. — Это тоже щит.
В покоях Гелхарда мы перешли на шаг, чтобы отдышаться.
— Это довольно непристойная мода, — сказала я. — Из столичных предместий.
Виллемина сморщила нос и махнула рукой:
— Какая разница! Она нам подходит. Если приживётся — ты будешь в моде, а нам это очень и очень полезно.
Вот что бы мне никогда не пришло в голову — так это возможность делать политику дурацкими песенками. Вильма разбиралась в этом гораздо лучше меня.
* * *
На следующий день был Малый Совет — и я немного нервничала.
Больше всего я боялась, что туда мог затесаться какой-нибудь гад с условным Даром: я просто не знала, как скажу об этом Гелхарду, если что. Но Виллемина не беспокоилась.
— Мне кажется, — сказала она, — эти важные мессиры не из тех, кто по ночам рисует знаки Сумерек на зеркале.
— Знаешь, — сказала я, — чтобы проклясть, больших способностей не надо. Капля Дара — и знать как… В общем, я внимательно посмотрю. Но скажи мне вот что: надеть муфту, чтобы не смущать важных мессиров, или не стоит — чтобы они сразу поняли, с кем имеют дело?
— Не надо, — решила Виллемина твёрдо. — Это не бал. Пусть поймут. И Тяпу возьми.
Ну, Тяпа, положим, со мной не расставалась никогда.
Нас позвал камергер Гелхарда, и мы пошли в рабочий кабинет короля, где все эти вершители судеб должны были собраться. И по дороге, в галерее, мы прямо-таки наткнулись на Эгмонда.
Он точно не искал Виллемину, но кого-то он искал, был взвинчен, раздражён, почти зол.
— Ты не ночуешь в своей спальне, — выдал Эгмонд, преградив нам путь.
— Вашему высочеству не сообщили? — ужасно удивилась Вильма. — Я ночую рядом с покоями вашего батюшки.
— У тебя есть кое-какие особые обязанности, — заявил Эгмонд.
— Я нездорова, ваше высочество, — сказала Вильма кротко и присела. Такой неглубокий извинительный реверанс.
Эгмонд оперся о стену ладонью, чтобы нам точно было не пройти.
— Ты слишком много о себе мнишь.
— Ну всё, — сказала я. — Виллемину ждёт государь. Прочь с дороги.
И ладонь ему в физиономию, чтоб шарахнулся.
— Я прикажу тебя арестовать, стерва! — рявкнул Эгмонд и дал петуха.
— Рискни здоровьем, — сказала я. — Её высочество ждёт государь, ты слышал? И она пройдёт, ясно?
И сделала шаг вперёд, а он — шаг назад, чтобы не уткнуться носом в мою клешню. Я ещё вперёд — он снова назад, и так мы прошли шагов пять или шесть, пока он не сообразил, что это уже смешно, и не отошёл.
Виллемина снова присела, чуть-чуть:
— Благодарю вас, ваше прекрасное высочество, — и прошмыгнула мимо, а я на одну секундочку задержалась.
И шепнула Эгмонду:
— Не рискуй, не надо. Что-нибудь может случиться.
Видимо, у меня та ещё физиономия была, потому что он не нашёлся, что ответить. И мы с Тяпкой тоже прошли. Одинаково цокали по паркету: мои каблуки и её бронзовые когти.
— Я с тобой потом поговорю! — крикнул Эгмонд нам вслед — и опять пустил петуха.
Здорово ему не повезло с голосом.
— Он ждёт смерти Гелхарда, — шепнула я Виллемине на ходу.
— Да, — кивнула она. — Нам надо успеть как можно больше.
И мы вошли в рабочий кабинет короля.
Я думала, там будут церемонные важные особы за круглым столом, как это обычно рисуют в газетах. Такие мессиры миродержцы с непреклонными лицами. Но во главе стола должен был тогда восседать грозный государь, а на самом деле Гелхард, как всегда, полулежал в своём кресле, облокачивался на подушку, подсунутую за подлокотник, и вид у него был не грозный, а…
Ну да. Усталый и больной.
Видно было, как ему тяжело. И никакой церемониальной сбруи, конечно: на нём был халат, подбитый мехом, как на средневековых портретах. Прямо на рубашку.
И мессиры миродержцы, пятеро немолодых аристократов, посмотрели на нас так, что у меня душа ушла в пятки. Но это был девчоночий страх, просто перед взрослыми суровыми мужчинами, не тревога некромантки: Дар тлел под рёбрами, согревая, не обжигая.
Мы стояли в центре кабинета, а на нас смотрели. Тяпка спряталась за меня и тихонечко там сидела.
— Вот, — сказал Гелхард, чуть улыбаясь. — Мои девочки. Сегодня я вручаю малютке будущие права. Придумай, как это оформить, Хальгар.
Полноватый краснощёкий дядюшка, прищур — как у сытого кота, кажется добрым и весёлым — если б ещё мог Дар обмануть! — Хальгар, герцог Ясномысский. Брат короля, министр юстиции, я помню. В газетах его совсем иначе рисуют.
— Создаёшь рискованный прецедент, Гелхард, — сказал герцог. — Вся
