Семь мармеладных поцелуев - Рацлава Зарецкая
***
Еще одна бессонная ночь, и вот я стою напротив неестественно улыбающихся Жанны и Оксаны в ожидании приближающегося Ларского. Фитнес-браслет, который я одолжила у Лены, показывал, что мой пульс вырос до 123 ударов в минуту.
— Здравствуйте, Александр Сергеевич! — хором произнесли мы, когда Ларский показался в приемной.
Не в силах посмотреть на него, я опустила взгляд настолько, что даже не видела его ботинок. К счастью или же нет, Тирекс не сказал ни слова. Не сбавляя шага, он прошел мимо нас и без стука зашел в кабинет Демидова.
Тихо выдохнув, я подняла голову и встретилась взглядом с Никитой.
— Привет, как дела? — довольно дружелюбно спросил он.
Ужасно, кошмарно, смертельно плохо!
— Нормально, а твои? — ответила я.
— Хорошо. Наверно. — Никита замялся.
Жанна с Оксаной заняли свои места и погрузились в работу. Подольский окинул их осторожным взглядом и тихо произнес:
— Я сказал Ларскому, что ты в теме.
— В теме чего? — спросила я, не поняв сразу, что имел в виду Никита.
Подольский нахмурился, достал из своего рюкзака пачку с мармеладными мишками и помахал ею перед моим лицом.
— А-а-а, — понимающе протянула я. — И что он сказал?
Никита отдал мне мармелад, снял пальто, повесил его в шкаф и только сев за свой стол, ответил:
— Не важно. Главное, что он теперь знает.
— Как это не важно?! — возмутилась я, сунув мармелад в карман пиджака. — А вдруг он что-то со мной сделает?
Никита скептически приподнял одну бровь.
— Что, например?
— Уволит. Напишет в резюме такую гадость, что меня потом никто на работу не возьмет. Или же…
Договорить я не успела, потому что Ларский вышел из кабинета Демидова и, поймав на себе мой взгляд, ткнул в меня пальцем и холодно произнес:
— Соловей, зайдите ко мне. Прямо сейчас.
— Хорошо, — дрожащим голосом ответила я.
Вот и все. Это последние минуты моей жизни. Как только я зайду в кабинет Ларского, он порвет меня, как Тузик грелку.
Жалобно взглянув на Никиту, я медленно встала и поплелась к кабинету главного линчевателя компании «Элли».
Ларский уже сидел в своем кресле и, закинув ногу на ногу, смотрел в панорамное окно. Услышав, что я вошла, он повернулся ко мне лицом и протянул руку.
— Ну и где?
— Что? — не поняла я, так и замерев у двери.
— Ваше заявление на увольнение.
— М-мое заявление?
— Ваше заявление. — Лицо Ларского не выражало никаких эмоций и понять злится он, или издевается надо мной, или и то, и другое, было сложно.
— Но я не могу написать по собственному желанию. По контракту нельзя, — пробормотала я.
— Ничего, в крайнем случае можно, — не принял мою отговорку Ларский. Вот же зараза!
— Простите меня за тот раз. Я больше так не буду, — решила пойти другим путем я.
— О чем вы? — Тирекс изобразил на лице крайнюю степень удивления. — Что было вчера? Я ничего не помню. Ушел с работы позже всех, совершенно один. — На последних словах он сделал акцент, выделив их голосом.
Понятно, он не хочет вспоминать вчерашнее. Записи с камер удалены, сотрудники будут молчать, а сам он уже делает вид, что ничего не было. Ну ладно, пусть так. Тогда мне ничего не остается, кроме как прибегнуть к весьма гнусному методу под названием «шантаж».
— Если вы меня уволите, я расскажу всем, что у вас ПТСР. Что в любой момент у вас может начаться приступ. Например, на важном совещании или в момент подписания контракта. Думаю, совету директоров это не понравится.
Глаза Ларского сузились, а уголки губ опустились и задрожали. Вот теперь он злился, я его довела. В который уже раз. Ох, Силы небесные, помогите мне выжить и не потерять работу! Знаю, прошу слишком много, но пожа-а-алуйста! Выбора у меня нет — я уже начала эту игру, и на кону моя финансовая независимость.
— Вы меня сейчас шантажируете? — чеканя каждое слово, спросил Ларский.
Именно! Шантажирую! А иначе с вами никак.
— Нет, что вы! — замахала руками я. — Просто напоминаю, что увольнять меня совсем невыгодно.
В этот момент без стука в кабинет вошел Демидов. Видимо, он услышал мои слова, потому что, не успев еще закрыть за собой дверь, воскликнул:
— Увольнять? Аню? Ты с ума сошел?
Ларский выпучил глаза на вошедшего, приоткрыл рот, но не успел ничего сказать, потому что Демидов снова завопил:
— По какой причине? Опять она тебе не такой сэндвич принесла? Или какие-то документы попутала? Знаешь, дорогой братец, это не повод увольнять новых сотрудников! На тебя можно пожаловаться в трудовую инспекцию!
Говоря все это, Демидов стоял рядом со мной, прикрывая меня правым плечом. Его присутствие меня немного успокоило, а слова подбодрили. Мысль, что я не одна, что меня защищают, вселила в меня еще больше уверенности.
— Да не… — начал было Ларский, но тут его перебила уже я.
— Пожалуйста, не увольняйте меня хотя бы до истечения испытательного срока! Я буду очень стараться! — скороговоркой выпалила я, выглянув из-за плеча Демидова.
— Да не увольняет тебя никто! — раздраженно крикнул Ларский. Нервно проведя пальцами по волосам, он задрыгал ногой и тяжело задышал.
Испугавшись, что у него сейчас из-за меня начнется приступ, я сунула руку в карман пиджака, достала оттуда пачку мармеладных мишек, подлетела к гендиректору и сунула ему мармелад. Ларский вылупился на меня, затем быстро зыркнул на Демидова, вырвал у меня из рук мармелад и кинул его в выдвижной ящик.
— Никто никого не увольняет, — сквозь сжатые зубы произнес Тирекс. — Алексей, что ты хотел?
— Да даже забыл, — признался Демидов, почесывая затылок.
— Тогда иди к себе и вспоминай, — велел Ларский, переведя взгляд на меня.
Демидов потоптался на месте, рассеянно кивнул и вышел из кабинета. Я же на Ларского смотреть боялась. Взгляд мой был направлен на окно за ним, но боковым зрением я видела, что он пристально смотрит на меня.
— Ну что? — спросил Ларский после долгого молчания.
— Что? — пискнула я, не отводя взгляд от окна.
— Работаешь тут всего ничего, а уже нашла защитника и научилась шантажировать.
Я моргнула и перевела взгляд на Ларского. Его манера речи изменилась, и далеко не в лучшую сторону. Если раньше он говорил со мной вежливо, но жестко, то сейчас в его тоне чувствовалось пренебрежение. Особенно мне не понравилось его фамильярное «ты». Нет, он, конечно же, имеет полное право говорить со мной на «ты», но почему-то в это «ты» он вложил столько отвращения, что мне стало вдруг стыдно.
— Это
