Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1970 год
Лейтенант сберег ящик с бабочками. Вьетнамский командир был явно тронут подарком. Лейтенант ему тоже понравился. Лейтенант был храбр и горел желанием бить джапов. А для теперешнего подполковника месяцы в джунглях остались в памяти временем сбывшихся надежд, временем настоящего дела, поражений, которые не ввергают в отчаяние, и побед, ведущих к новых победам. Патрик принес несколько банок пива.
— Ребята держат его в ручье, — сказал он. — Так что оно холодное. Ну, а мне пора в деревню. Вы со мной?
— Пойду, — сказал Никольс.
— Патрик у нас неоценимый специалист, — заметил подполковник. — Один из двух или из трех человек в Штатах, кто знает языки этих народцев.
— Я знаю не только язык, — улыбнулся Патрик, — но и обычаи, привычки, суеверия. Я бываю у них на свадьбах и похоронах, я стараюсь защитить их от спекулянтов и злоупотреблений сборщиков налогов. Они же мне платят взаимностью. Они мне благодарны. И когда наступит решающий момент, моя деревня будет знать, на чьей стороне ей выступать.
Подполковник чуть поморщился, будто холодное пиво попало на больной зуб.
— Среди горцев до черта сторонников Вьетконга, — заметил он. — Даже среди тех, кто живет рядом с базой. А в деревнях, которые нам не удалось перетащить под нашу защиту, вьеткон-говцы пользуются большим влиянием. Если взглянуть правде в глаза, то придется признать, что все наши планы создания атмосферы любви и дружбы провалились. Не кипятитесь понапрасну, лейтенант. Я бы не стал говорить так откровенно, если бы Никольс не был моим старым другом. Он напишет лишь то, что надо написать.
— Сэр, — в дверь барака заглянул сержант, — радиограмма из Контума. Началось восстание. Части горцев продвигаются к городу.
— Ну вот, — сказал подполковник, натягивая темно-зеленый берет со щитком спецсил. — Бегите-ка, Патрик, в свою деревню. Но если там тоже запахнет жареным — сразу назад. Нам нужна точная информация.
Никольс с Патриком спустились по тропинке в ложбину. Отсюда начинался подъем на следующий холм. Свежий ветер, разогнавший облака, приятно холодил лицо.
— Меньшинства составляют лишь пятнадцать процентов населения Вьетнама, — говорил словоохотливый Патрик. — А вы знаете, какую часть территории страны они занимают? Две трети. И это самые труднодоступные районы. Пока мы не установим полный контроль над этими горами, нам никогда не справиться с Вьетконгом. Нет, мы не имеем права отказываться от гор.
— У меня сложилось впечатление, — сказал Никольс, — что вы упрощаете, да и ваш шеф не предлагает отказаться от гор. Похоже, что он особо не возражает и против ваших методов работы — просто они не кажутся ему достаточными.
— Я вам вот что скажу, — обернулся лейтенант. — Хоть это, может быть, и не совсем вежливо. Подполковнику пора возвращаться домой. Он устал и потерял веру.
— А вы? Вы ведь только что из госпиталя.
— Со мной все проще. У меня было нервное переутомление. Ведь я один в этой деревне. Я и акушерка, и врач, и советчик, и чуть ли не помощник колдуна. Вся деревня — мои родственники. Вы не представляете, с какой радостью они меня встретят.
— А вам не страшно одному?
— Нет, — сказал Патрик. — Меня обязательно предупредят, если партизаны подойдут близко. Ведь горцы скрупулезно выполняют свои обязательства.
— Сколько же деревень вы поселили вокруг базы?
— Большинство деревень района. Для их же, кстати, пользы. Да и нам удобнее их защищать.
Ворота в ограде из торчащих во все стороны бамбуковых копий были открыты. Лейтенант и Никольс перебрались через мостик и оказались на небольшой вытоптанной площадке, окруженной хижинами. В деревне было пусто. Какая-то старушонка поднималась вслед за ними, таща вязанку хвороста. Черная узкая юбка опускалась ниже колен; икры ног были обмотаны белыми тряпками. Она тихо поздоровалась с американцами и нырнула в ближайшую хижину. Оттуда послышались голоса, и на свет выбрался мужчина средних лет, со впалыми щеками, глазами, глубоко упрятанными под густыми черными бровями.
— Колдун, — шепнул Патрик журналисту и, улыбаясь, устремился навстречу.
Пока они разговаривали, Никольс оглядел деревню. В центре стоял марао — общий дом, длинное сооружение на высоких сваях. В таком доме спят мальчики и девочки «же» — местного племени, пока не достигнут семи лет. Здесь останавливаются и гости деревни. Остальные хижины столпились вокруг марао.
Никольс заглянул в одну из них. Девушка ткала на ручном станке. Двое малышей, заметив гостя, спрятались за ее спину.
Подошел Патрик.
— Не понравился мне сегодня колдун, — сказал он. — Говорит о плохих приметах.
— О каких?
— Говорит, сегодня была радуга. Горцы верят, что на конце ее живет злой дух Янг Грианг. Он пьет воду из реки и поит ею души убитых. А души убитых бродят по лесу, и не дай вам бог встретиться с такой душой.
— Вы так расписывали свою деревню и ее гостеприимных жителей, что я уже мысленно представил себе колоритную сцену. «Любимый-Племенем-Большой-Белый-Брат-Прибыл-После-Долгой-Отлучки». Где же торжественная встреча?
— Вы что ж, принимаете меня за мальчишку, начитавшегося Фенимора Купера? Мне не до шуток, мистер Никольс.
— Какие уж тут шутки! Стоит сопоставить предупреждение колдуна и слова подполковника...
Девушка, ткавшая в полутьме хижины, подняла голову и спросила о чем-то лейтенанта.
— О чем она?
— Спрашивает, не могу ли я достать мяса.
— А их охотники?
Патрик медлил с ответом. Все, что успел увидеть Никольс, разрушало стройную и незыблемую концепцию, управлявшую действиями лейтенанта, основу его мировоззрения: «Он, лейтенант Патрик, приехал из Америки, чтобы помочь горцам бороться с коммунистами. Он взял их под свою защиту. Горцы за это не могут не испытывать искренней благодарности».
Никольс настаивал:
— Так что же охотники, почему они не приносят мяса?
Патрик пожал плечами, но тут снова заговорила девушка.
— Переведите мне, — настаивал Никольс. — В конце концов я могу рассчитывать на доверие со стороны соотечественников.
— Она говорит, что рис еще не созрел, и они едят неспелый, потому что голодают. А посевы портят дикие свиньи. Но охотники не могут уйти в лес за свиньями... Понимаете, Никольс, они боятся вьетконговцев.
— Этого она не говорила.
— Это я говорю. Я знаю, что говорю!
— Пух-пух? — обратился Никольс к девушке. — Вьетконг?
Девушка отрицательно покачала головой. Она показала на холм, где расположился лагерь.
— Не выворачивайтесь, лейтенант. Меня трудно провести. Почему командование не разрешает им охотиться?
— Потому что выстрелы могут привлечь вьетконговцев. А все мужчины-горцы мобилизованы и сидят в казармах! Думаете, мне легко им это объяснять? Ведь они все равно, что дети, никак не могут сообразить, что другого выхода пока нет...
— Не кричите, лейтенант. Вы перепугаете всю деревню. Что ж получается: вы платите горцам-солдатам, а жрать деревне нечего. Правильно?
— Да.
— А спекулянты привозят сигареты и выпивку?
— Да.
— И ваши милые друзья ждут не дождутся, когда придут так ненавидимые якобы ими вьетконговцы.
— Ну уж это нет!
— Чего уж там. Все ясно. Вы сселили их в кучу вокруг лагеря, лишили охоты, уменьшили поля не потому, что они боятся Вьетконга, а потому, что боитесь его вы и ваше командование.
— Что командование! Я живу здесь, в деревне. И когда им плохо, плохо и мне. Когда они голодают, я делюсь с ними последним, они это понимают, должны понимать!
Никольс вышел из хижины первым. Как это там говорил подполковник? Горцы разрываются между христианством и анимизмом, между Вьетконгом и Сайгоном?..
— Вьетконговцы нападают на деревни?
— На базы... Но они мобилизуют горцев в качестве носильщиков и вообще...
— А если бы обнаружилось, что эта деревня симпатизирует Вьетконгу?
— Мы бы провели разъяснительную работу, убедили бы их...
Староста ждал на площади у марао. Он оказался немолодым полным мужчиной. На голове повязан такой же черный тюрбан, как и у колдуна.
— Извините, — сказал он на плохом английском языке. — Я был занят в поле и не знал о вашем приезде. Я очень рад, что вы приехали. Я покажу вам своих внуков. Баях! Буул! Бил! Ек!
Четверо мальчишек выбежали из-за хижины, будто прятались там, за углом, ожидая зова.
— Знаете, что обозначают их имена? — спросил Патрик. — Первое — Змея, второе — Ящерица. А два последних — Пьяница и Навоз. Неблагозвучно?
— По крайней мере странно.
— Не странно, — засмеялся староста. — Злые духи не любят плохих слов. Зачем злому духу селиться в мальчике, у которого такое плохое имя? И мальчик здоровый, веселый. Добрые духи сильнее злых. Но они заняты своими делами и забывают о людях. А злые всегда помнят.
