Я тебя (не)отпущу - Галина Милоградская
— У тебя очень красивые волосы, — тихо проговорил Изаму. — Удивительный цвет. Чистый. Как обещание утра после тёмной ночи.
— А вы очень красиво говорите, — в тон ответила Асами. Поддела: — Это мастер Джино научил?
— Я читаю не только его романы. — Изаму ухмыльнулся и опустил руку. От её близости сердце билось тяжело, глухо, а на коже пальцев до сих пор ощущалась мягкая, воздушная нежность. — Уже поздно. Если ты хочешь и дальше смотреть телевизор, перебирайся в кресло.
Он ушёл в душ, и всё это время Асами набиралась смелости, чтобы открыто предложить… чтобы попросить… чтобы просто сказать…
— Изаму-сен… Изаму. — Пауза, а дальше быстро, боясь испугаться и передумать: — Не надо спать на диване. У нас есть кровать.
— И там спишь ты. — Изаму чуть приподнял бровь, ожидая продолжения и не собираясь облегчать ей задачу.
— Кровать достаточно большая для двоих, — не сдавалась Асами, постепенно начиная краснеть.
— Не хочу причинять тебе неудобство, — с сомнением протянул Изаму, наблюдая, как робость на её лице постепенно сменяется упрямством. Ещё немного, и взорвётся, сказав именно то, что он хотел услышать.
— Не причините!
— Асами, — Изаму с трудом пытался выглядеть спокойным и не улыбнуться, — твоя забота, конечно, приятна, но мне и правда удобно на диване. К тому же я часто ворочаюсь во сне, перетягиваю на себя одеяло. — Он сделал вид, что задумался, и доверительно сообщил: — Могу даже подушку отобрать. Случайно.
— Я знаю, как вы спите, — огрызнулась Асами. И вдруг прикусила губу и шепотом призналась: — Без вас холодно. Согрейте меня, Изаму.
Поперхнувшись заготовленными отговорками, Изаму распахнул глаза и поражённо уставился на неё. Неслышно скрипнул зубами, обжигаясь острым чувством вины за затеянную игру. Обнять, прижать к себе, сказать, что всё будет хорошо — этот рефлекс практически стал условным. Асами продолжала смотреть на него своими огромными зелёными глазами, и он, тихо выдохнув «хорошо», молча ушёл в спальню.
— Мне холодно. Согрейте меня, Изаму-сенсей.
Она действительно дрожит. Зубы стучат так громко, что удивительно, как до сих пор не раздробились. Изаму рядом пытается согреться сам, чтобы согреть её. Сегодня их пытали водой. Снова и снова погружали в наполненную до краёв бочку, держали, пока лёгкие не начнёт печь, и поднимали в последнюю секунду перед тем как потерять сознание. Изаму понимает, что с Асами поступали так же, когда находит её в углу камеры, сжавшуюся в комок, непрерывно стучащую зубами. Хочет обнять, но не может — сам вымок до нитки, сделает только хуже. Решительно командует:
— Раздевайся.
И Асами послушно раздевается: он слышит, с каким трудом стягивается мокрая одежда, скрипит по коже. И сам путается в водолазке. В конце концов снимает, выжимает и раскладывает на каменном полу. Асами, судя по звукам, делает то же самое. Сквозняк из воздушной шахты сейчас кажется ледяным ветром, пальцы немеют. Когда Асами затихает, Изаму находит её руку, тянет на себя, сажает на колени и обвивает руками. Он тёплый. Теплее, чем она — совсем замёрзшая. Жмётся к его груди, как котёнок. Изаму находит её ладони, подносит к губам, дышит, согревая.
Кончик её носа отчаянно холодный. Она прячет его в ямке между его ключиц, постепенно отогреваясь. Широкие ладони гладят, не переставая: плечи, спину, ноги. Крепко сжимают ступни, растирают их, заставляя кровь течь быстрее. Постепенно дрожь уходит, и на смену ей приходит голод. Дыхание Асами сбивается, становится громче. Она трётся грудью о его грудь, жарко дышит на ухо, прежде чем поцеловать в висок.
— Асами, — шепчет Изаму, — наша одежда мокрая. Пол и стены каменные. Ты поранишься. К тому же, — он усмехается ей в губы, — ты только что говорила, как тебе холодно.
А сейчас, — с лёгкой хрипотцой отвечает Асами, — мне тепло. И я хочу, — говорит с придыханием, — чтобы мне стало жарко.
Кончиком языка ведёт по его шее, по дёрнувшемуся кадыку. Прикусывает подбородок, ловит губы. Скажи кто-то, что Асами способна говорить такие вещи, вести себя так… Вести себя так с Изаму-сенсеем! Асами первая бы треснула говорившего так, что раскололась бы голова. Но темнота даёт свои преимущества. А в отчаянии часто рождается что-то настоящее. Страх вытаскивает наружу скрытое глубже всего. Асами надоело бояться. Ей хочется быть живой, быть живой с ним.
Изаму отвечает не сразу. Позволяет целовать, едва шевеля губами в ответ. Слабо, почти лениво, размыкая губы с тихими, влажными звуками. Ведёт рукой от колена к бедру, чуть толкает ладонью между ног, заставляя слегка развести их. По внутренней стороне бедра, дальше, выписывая круги, не спеша приближаться. Асами нетерпеливо ёрзает на его коленях, приглашающе разводит ноги шире, не отрываясь от губ. Обвивает его шею руками, зарывается в почти просохшие густые волосы на затылке. Чувствует, как его палец проводит по губам внизу, размазывая влагу. И вдруг резко проникает внутрь, одновременно с языком в её рту. Асами коротко мычит, когда Изаму притягивает её за затылок, погружаясь в рот грубыми толчками, и палец повторяет эти движения. Чуть согнутый, он раз за разом проводит по чувствительной точке. У Асами кружится голова. От его движений кажется, что сейчас Изаму стало двое, и каждый толкается в неё. Она чувствует его член, зажатый между её ногой и его животом. Приподнимает колено, сдвигая крайнюю плоть, и Изаму на миг сбивается с ритма.
Подхватывает её под колени, встаёт и ставит на пол. Асами переступает по камню, тяжело дыша, не размыкая кольцо рук на его шее. Его ладони ложатся на ягодицы, крепко сжимают, приподнимают. Ноги Асами смыкаются за его спиной. Изаму держит её так легко, будто она ничего не весит. Губы снова находят губы, языки сплетаются, посасывыают, тянут. Приподняв её чуть выше, Изаму одной рукой направляет член, резко опускает её на себя. Сейчас она — марионетка, послушная, безвольная в его руках.
