Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1967 год
Питон неистово шипел, кольца трепетали от страшного напряжения мышц. Еще один хороший рывок — и Боб вытащит змею в устье пещеры. Я быстро выкарабкался на волю.
— Давайте веревку! — заорал я охотникам. — Живей... живей веревку!
Они сорвались с места, в ту же секунду Боб выполз из пещеры, встал и шагнул назад, готовясь последним усилием извлечь змею на открытое место. Но камень под ногой Боба качнулся, и он упал навзничь. Палка выскочила у него из рук, змея мощным усилием освободилась от крючка и, словно впитываемая промокашкой капля воды, буквально всосалась в трещину, где на первый взгляд и мышь не поместилась бы. Последние четыре фута тела змеи уже исчезли в недрах земли, когда мы с Бобом рванулись вперед и изо всех сил вцепились в змею. Могучие мышцы питона пульсировали, он отчаянно старался утащить свой хвост в расщелину. Медленно, дюйм за дюймом, гладкие чешуи выскальзывали из наших потных рук. Миг — и змея исчезла. Из трещины до нас дошло торжествующее шипение.
Вымазанные золой и пеплом, руки и ноги в ссадинах, одежда темная от пота, Боб и я, хватая ртом воздух, глядели друг на друга. Говорить мы не могли.
— Эх, она ушла, маса, — заметил Огастин, у которого явно была склонность подчеркивать очевидные вещи.
— Эта змея очень сильная, — уныло заключил «Гаргантюа».
— Нет такого человека, чтобы удержал эту змею, — сказал Огастин, пытаясь нас утешить.
Я молча угостил всех сигаретами, и мы закурили, сидя на корточках на золе.
— Ладно, — в конце концов философски произнес я, — мы сделали все, что могли. Авось, в следующий раз больше повезет.
Но Боб не мог успокоиться. Питон, о котором он так мечтал, был уже в его руках и вдруг ушел — разве можно с этим смириться! Мы укладывали сети и веревки, а он все бродил вокруг нас, что-то яростно бормоча себе под нос.
Перевел с английского Л. Жданов
Долгая память «Dlugi targ», Семь футов воды под киль!
Долгая память «Dlugi targ»
Мы в центре старого Гданьска, где люди в пиджаках и галстуках выглядят чужими. Куда естественнее было бы встретить тут воина с арбалетом, в ботфортах и шляпе с пером, купца, одетого в бархат... «Dlugi Targ» — Долгий рынок, улица-площадь, каких много в старых городах Европы. Там, вдали, в тупике узких стрельчатых фасадов, — Ратуша богатого торгового ганзейского Гданьска, воздвигнутая в шестнадцатом столетии. На верхнем ярусе ее, тоненьком, выточенном с истинно польским изяществом, блещет золочеными латами рыцарь.
Ратуша верховодит; она старшая в этом собрании домов-ветеранов. На башне — солнечные часы: тень железного стержня, двигаясь по циферблату, безмолвно отсчитывает время. Тринадцать колоколов Ратуши готовы многоголосо сообщить всему Гданьску, который час.
Длуги Тарг замыкают ворота. Это пышные, надменные ворота — их можно принять за дворец. Даже королей эти ворота пропускали снисходительно, оказывая им честь.
«Дорога королей» — таково неофициальное название улицы-площади. Короли въезжали сюда, нередко склонив голову перед богатством и силой денежных вельмож, просили у Гданьска займов, помощи вооруженными людьми.
Длительного мира побережье не знало. Немецкие рыцари-крестоносцы воздвигали свои твердыни совсем близко от Гданьска, опустошали селения, нередко овладевали городом.
На «Дороге королей» легко представить себе гданьских воинов, возвращающихся с победой после Грюнвальдской битвы 1410 года, клики толпы, звон пивных кружек, вторящий колоколам Ратуши. В объединенном польско-литовско-русском войске, одолевшем тогда крестоносцев, гданьчане отличились и стойкостью и мужеством.
Король Зигмунд Август основал польский военный флот. В 1572 году здесь был спущен на воду первый многопушечный галеон, а полвека спустя польские корабли два раза подряд разбили в морском бою шведов. По числу судов город уступал только Голландии.
Среди торговых людей был один, непохожий на других, мечтательный, не шибко преуспевающий в делах. Ходили слухи, что Фаренгейт — такова была фамилия купца — занимается алхимией, пытается получить золото. Тот самый Фаренгейт? Да, создатель термометра со шкалой в сто восемьдесят делений, который и теперь еще в ходу в Англии и в Америке.
Знаменит и другой гданьчанин — художник Антон Меллер. На картине, висящей на стене Ратуши, он изобразил Страшный суд: черти с такой жестокостью волокут грешников в ад, что у гданьчан мороз пробегал по коже. Картина эта вызвала скандал — среди грешников почтенные горожане увидели... дочь бургомистра. Художник просил ее руки, был отвергнут, как человек незнатный и небогатый, и решил отомстить.
Были в Гданьске деньги, были и мастера для того, чтобы поднять к небу костел св. Марии. Под его гигантскими сводами высотой в двадцать восемь метров собирались по двадцать пять тысяч человек.
По старому Гданьску ходишь, как по музейным залам. Ворота выводят с Длугого Тарга на набережную реки Мотлавы, где высится средневековый портовый кран — «Журавль», грузивший корабли Ганзы. Прошлое не покидает вас и в пригороде Олива; толпы туристов устремляются сюда, чтобы послушать и посмотреть удивительный органный концерт. Да и посмотреть... Позолоченные фигуры, украшающие орган, двигаются в такт музыке. Ангелы оживают, дуют в трубы, позвякивают колокольцами.
История предстает в Гданьске так осязаемо, так многообразно и так охватывает вас со всех сторон, что целиком погружаешься в прошлое. И вдруг я внезапно вырвался из него. Точнее, меня втолкнули обратно в наше время — и самым неожиданным образом.
Впрочем, я не сразу попал в сегодня, а как бы балансировал некоторое время на грани времен.
Как это случилось, я сейчас расскажу. Я стоял возле Нептуна, против «Золотого дома», сверкающего лепным убором. Из дома выходил человек, я спросил его, в каком веке построено здание.
— В нашем, — сказал он.
Может, я ослышался? Нет, он улыбнулся и объяснил мне:
— Центр города был знишчоный... Уничтоженный, да? Война! Пан розумиет? Все новое тут.
— Как? Весь Длуги Тарг?
— Не тылько... Не тылько Длуги Тарг. Весь центр города.
Значит, потемневшие от времени стены, гирлянды барокко, железные фонари, щербатые ступени, тяжелые, окованные ворота — новые? Значит, ничего подлинного нет, все сделано нынешними каменщиками, штукатурами?..
Удивление сменилось досадой. «Конечно!— думал я.— Очарование рухнет, все покажется мне бутафорией, подделкой...» Я несмело поднял глаза. Нет, Длуги Тарг оставался таким же. Окна «Золотого дома», обрамленные витиеватым узором, Нептун, поднявший свой трезубец, встретили мой взгляд без лукавства, нисколько не смутившись.
Надо ли огорчаться? Что же, ведь строители выполнили в немногие годы то, что обычно растягивалось на века. До войны старый Гданьск ремонтировали постепенно, свое первозданное естество старинные здания давным-давно утратили. Зачем придираться к возрасту кирпича или известкового раствора!
— Вскшешоне з руин... Воскресло...
Он мог бы не искать русские слова — я уже начал разгадывать особенности польской речи. Может быть, давнишние мои усилия над самоучителем не пропали даром. Мой собеседник хочет дать мне понять, каких трудов стоило восстановить старый Гданьск — по фотографиям, по чертежам, по остаткам стены, арочного входа, фриза.
Поразительная новостройка!
Собеседник рассказал, что в костеле св. Марии, например, стропила зловеще прогнулись, огромная тяжесть нависла над головами рабочих. Необходимо было немедленно укрепить сваю. Тотчас же составилась бригада добровольцев. Целую неделю трудились они под смертельной угрозой.
А сколько смертей таили неразорвавшиеся мины, бомбы, снаряды! Ведь поднимать дома предков начали в первые же послевоенные годы.
Иного приезжего это, возможно, приведет в недоумение. Разве не было в Гданьске других, более насущных задач, чем восстановление старины во всей ее первозданности? Вплоть до кованой ручки звонка, до эмблемы булочника, парикмахера, мясника. Но поляки поступили красиво и мудро: они сохранили все, что действительно достойно быть сохраненным.
Впрочем, старый Гданьск не только реликвия. В патрицианских зданиях с эмблемами ремесла и торговли — новые, вполне современные квартиры с ванными, с газом, с мусоропроводом.
В башенках и «фонариках» над Золотыми воротами разместился Союз архитекторов. В доме, где вход украшает Немезида с весами — богиня справедливости,— и сейчас по старой традиции находится суд.
Несколько шагов — и надо мной высокобортный, одномачтовый корвет ганзейских времен, оплетенный железным кружевом. По крутой, как корабельный трап, каменной лестнице поднимаемся в Морской институт.
В комнатах, увешанных картами, фотографиями судов, слышен, кажется, гомон волн. Шум все громче... Перед нами на столе маленькое лабораторное море, и ученые наблюдают за его поведением. Им хорошо видно, как вода поднимает и разносит песок, как вырастают отмели и косы.
