На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева
– Сиди. Меня зовут, – так же свистнул и ушёл в темноту.
Они сидели у костра и слушали. Вот громко зашуршали кусты, повторился свист и тишина. У Андрея напряглось и как-то отяжелело лицо. Он вытащил нож и зажал его в кулаке, весь подобрался перед броском. Фредди подвинулся, чтобы костёр не слепил глаза и достал кольт. Неужто опять вся волынка заново…
И вдруг… вдруг негромкий короткий смех. Но это Эркина. Смеётся? Уже легче. И, наконец, его голос.
– Ладно. Попробую. Мотай отсюда.
И шумное, с треском кустов возвращение. Фредди спрятал кольт. Медленно расслабился Андрей.
Эркин подошёл к костру и сел. И сам, не дожидаясь вопросов, заговорил:
– Клеймёный приходил, – сжатым кулаком Эркин постукивал себя по колену. – Значит, так. Русские предлагают переселение. Всей резервации. Наговорили им всякого, наобещали. Им сейчас ни до чего. Стада они не тронут.
– А чего ты попробовать обещал? – Андрей спрятал нож и закурил.
– Они просят меня прийти. Как-нибудь отпроситься и прийти. Поговорить.
– О чём?
– О переселении, сэр, – Эркин усмехнулся. – Индеец я, значит, хреновый. И прихвостень, и цепняк, а теперь…
– Не заводись, – спокойно сказал Фредди. – Но получается интересно.
– Куда уж интереснее, сэр. Вот, – он разжал кулак, – пуговицы мои принесли, – и расхохотался, чуть не выронив их в костёр.
– Когда пойдёшь? – вклинился в его смех Фредди.
Эркин оборвал смех, снова сжал кулак и сглотнул, справившись с собой.
– Не знаю, сэр. Завтра, послезавтра… Русские вернутся через неделю. К этому сроку надо решить.
– И что? – спросил Андрей. – Поедешь?
Эркин недоумевающе посмотрел на него.
– Ты, что, охренел? Зачем я поеду? И куда?
– Ну, с ними…
Эркин засмеялся.
– Пойти я пойду, конечно. Когда зовут, отчего ж не сходить. А поехать не поеду, – и со злой усмешкой. – Ещё вшей наберусь.
Он спрятал пуговицы в карман джинсов и снова взял ремень. Стал прощупывать его, быстро перебирая пальцами. Фредди спокойно курил. Андрей докурил свою сигарету и встал.
– Схожу к стаду.
Эркин молча кивнул. Фредди следил, как он недовольно сдвигает брови, морщит губы в непроизнесённых словах. Найдя, наконец, разрыв, он стал зашивать его. И, видимо, эта работа успокоила. Решение было принято. Он уже спокойно отложил готовый ремень, принёс рубашку и уже знакомый Фредди тряпочный комок с иголкой и нитками и сел пришивать пуговицы. Фредди не выдержал.
– Ловко у тебя получается.
– Не хочешь быть битым, сэр, так научишься, – спокойно ответил Эркин и, явно думая о другом, пояснил: – За порванную одежду били. Вот и научился.
– А что? – Фредди старался говорить, как можно безразличнее, чтоб ненароком не спугнуть. – Сильно доставалось?
– Когда как, сэр. Здесь уж всё от надзирателя зависит. На кого нарвёшься, сэр. – Эркин оторвался от работы, поднял голову. Он смотрел мимо Фредди и видел что-то своё. Лицо его было усталым. – Всяко бывало, сэр.
Вздохнул и снова взялся за работу. Когда вернулся Андрей, он пришивал последнюю пуговицу. Не поднимая головы, спросил.
– Слушай, ты мне сигарет не дашь?
– Сколько? – Андрей сел к костру и потянулся к кофейнику.
– С пяток. Больше не надо.
– Ладно, – Андрей полез за пачкой.
– Завтра.
– Завтра и пойдёшь?
– А чего тянуть? Пока у границы пасём, чтоб коня далеко не гонять. Послушаю, чего они надумали. А то Клеймёный такую хренотень развёл…
– А чего ты его Клеймёным зовёшь? – Фредди сплюнул окурок в костёр и кивком согласился с Андреем, разливавшим остатки кофе. – Их здесь… да почти все с клеймами.
– В имении, сэр, он один такой был, да ещё и топорщился, всё не хотел своё рабство признать, вот и прозвали, – Эркин отложил рубашку и взял кружку, усмехнулся. – Водится такое, что если человек боится чего, или не любит, или ещё что, его этим и бьют, тыкают…
– Он и сейчас… – Андрей не договорил.
Но Эркин понял.
– А фиг его знает. Зову как привык. Ну, и он меня по-старому… – усмехнулся и залпом допил кружку. – Болтать начинаю. Хоть и не пил.
– Это из тебя старый хмель выходит, – засмеялся Андрей.
– Иди ты!.. Знаешь куда и ещё подальше. Разбередил он меня. Завтра на дневке сгоняю к ним.
– Обедать не будешь?
– Обойдусь. Вечером наверстаю.
– Ну, смотри.
– Смотрю. Иди, миски мой, а то присохнет как вчера…
Эркин быстро смотал свою тряпку, набросил рубашку на куст и потянулся, сцепив руки на затылке.
– Всё. Я ложусь.
Фредди кивнул и встал.
Когда он вернулся к костру со своим одеялом, Эркин уже спал. Как всегда, на половину лёг, половиной накрылся. Рядом, только руку протянуть, сложены джинсы и стоят сапоги. И строгое спокойное лицо. Вернулся Андрей, сложил у решётки отмытые миски и кружки, быстро разулся и лёг, завернулся с головой. Фредди, как всегда, лёг с другой стороны костра.
Ну что ж, посмотрим, что завтра Эркин привезёт из резервации. Русские будут через неделю. Откочевать заранее? Возможно. Завтра нет, а через пару дней придётся съездить навестить Джонни. Узнать новости и отдохнуть. Ему от парней и парням от него. Пусть потреплются о своём свободно. Значит, всё-таки Эркин договорился. От стада они отступились. Возьмут своё в другом месте. У Майера, наверное. Там тоже стадо. Далеко, правда, но это пусть Девис думает. Он теперь вождь. Если он уведёт резервацию, совсем даже неплохо получится. Но всё равно. Светиться не надо. И если этот… штатский опять припрётся… Второй раз Эркина к нему пускать нельзя. Лучше откочевать. Чего не видишь, о том и не думаешь. Да, так для всех лучше будет. А то… неохота стрельбу устраивать. Тогда всем придётся рвать отсюда. А место хорошее, тихое. Индейцев уберут, и совсем спокойная жизнь пойдёт. Тихо спят сегодня, всё-таки успокоились, отошли…
Тетрадь четырнадцатая
Эркин не спал. Лежал с закрытыми глазами. Разбередил его Клеймёный. Снова и снова прошлое настигало его. И опять имение, душная, тёмная, пропахшая навозом скотная. Толку от Мальца никакого. На любое дело, пока не побьёшь, не идёт. Телята голодные, ревут, а мальчишка гоняет где-то.
– Я тебя, падаль этакая, сутки продержу без жратвы…
– Да ты что, Угрюмый, да я им…
Врёт же гадёныш. Ну, надзирателю бы врал, тот всё равно ни хрена не смыслит, а уж ему-то… Хотя… Грегори вон тоже, но Грегори не слушает ничего, а бьёт сразу.
– Вот застукает тебя Грегори, в пузырчатку на шипы ляжешь.
– А
