Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
- Хорошо, я попрошу кастеляна учинить розыск, – соглашается Её Высочество.
- Нет, не просите, а требуйте. Настаивайте на том твёрдо. Не ругайтесь, не кричите, а просто требуйте найти либо платье, либо вора. А иначе… - он был на сей раз серьёзен. - Иначе пообещайте ему отставки неминуемой.
- Отставки? – она снова сомневалась. – Уж не знаю, граф его нанимал, это какой-то родственник его, что ли, решит ли он его выгнать… Уж не знаю.
- Обещайте ему отставку непременно. А уж будет ли за него ваш граф Вергель хлопотать, ещё посмотрим.
- Да? – она снова собирается с духом. И кивает потом головой.
- Да, да, - подбадривает её генерал. Берёт с блюда сам, без лакея, еще кусок вырезки, кладёт его себе в тарелку. Добавляет соуса. Признаться, проголодался опять: ужин-то длится всё и длится. Отламывает кусок от целого каравая, и вдруг снова ввергает её в изумление и в испуг следующей фразой: – А ещё, позовите к себе и прокурора вашего.
- Ещё и прокурора? – кажется, она, даже не приступив к делам, уже сдаётся, и генерал тут думает, что в замке колдунов, когда ей действительно угрожала опасность, духу в ней было поболее.
- Кавалер Альбрехт и другие достойные господа погибли вам в услужении, – напоминает ей генерал. – И одно дело погибнуть с честью на поле боя, и совсем дело другое – погибнуть от подлой измены, – он видит, что принцесса его не понимает и продолжает: – Требуйте от прокурора учинить розыск этой вашей товарки, как её там звали… Ди Армичи, кажется?
- Ди Армачи, - поправляет его маркграфиня.
- Да, её; и того кавалера из вашей свиты, что с нею из паломничества вернулся живой, тоже разыскать… Как его там граф называл? – продолжал вспоминать барон.
- Она вернулась сюда с Гейбницем, - напомнила ему принцесса. И вот теперь в её голосе он услыхал как раз то, что и хотел услышать. А именно злость, а может, и ненависть.
- Именно, вот и его пусть найдут; и помните, Ваше Высочество, измена ни прощению, ни забвению не подлежит. Требуйте от прокурора найти обоих и устроить дознание. Я не удивлюсь, если многое интересное вы из того дознания выясните про дом свой и про людей своих. Помните, павшие за вас люди требуют отмщения. А другие люди, что вам служат, будут знать, что находятся под вашей защитой. Это укрепит их преданность.
- Как много я узнала за один только вечер с вами, - удивлялась принцесса, - как много, и мне всё это кажется делом вовсе не простым. Господь всемилостивейший, какой же завтра нелёгкий день у меня будет, – она опять смотрит на генерала. – И вы думаете, что всё это нужно мне начинать?
- Ну, только если вы хотите в доме своём быть хозяйкой, – объясняет женщине барон.
- Хочу, чтобы платья мои не воровали, - вдруг говорит она. – Хочу, чтобы челядь не огрызалась, – и, видя, как генерал кивает после каждой её фразы, спрашивает: – Думаете, господа канцлер и казначей, майордом опять же, будут противиться моей воле?
Тут Волков помолчал, немного подбирая понятные для женщины слова, но не нашёл таких и стал говорить, как умел:
- В воинском ремесле то называется выявлением позиции противника и набора его сил, – он опять видит, что она не понимает. – В общем, начиная все эти дела, завтра вы уже точно выясните, кто вам служить готов, а кто будет противиться. Отстаивать свои интересы. Или делать вид, что вам служит, а сам исподволь проявлять свою волю.
- И как же я о том узнаю? – не понимает маркграфиня.
- Кто будет расторопно выполнять ваши просьбы, стараться вам услужить, тот, хотя бы внешне, – за вас; а кто будет затягивать дела, отказывать вам, искать причины всякие для отсрочки исполнения ваших велений, – тот уже противник открытый. Выясните, кто в доме вашем ваш слуга, а кто приживалец лишний. И от кого надобно избавляться.
- Ах вот как? – теперь она начинала понимать.
Но генерал убеждал маркграфиню начать интриги против собственного двора не только в её интересах. Он знал, что по приезду будет вызван своим сеньором для долгого и обстоятельного разговора. И герцог, его министр, возможно, новый канцлер и прокурор будут задавать ему десятки вопросов обо всём, что он видел за своё пребывание в Винцлау. И их, конечно, – и скорее всего даже в первую очередь – будет интересовать внутренний расклад двора Её Высочества. Интересовать, как настроены сеньоры, какой вес имеют города и горожане в той земле, богата ли сама земля, богат ли дом. И чтобы на все эти вопросы не повторять, как дурак, «Мне про то неведомо», он хотел выяснить, так сказать, диспозицию перед схваткой. Чтобы, явившись сюда со своей свитой, жених принцессы или, возможно, уже её юный муж Сигизмунд Ханс фон Кунн граф фон Нахтенбель знал, что его тут ожидает. Имелся у Волкова, конечно, и главный вопрос, на который он хотел знать ответ: кто тот человек, которого местные сеньоры и нобили прочат в женихи маркграфини, но барон видел, что женщине не хочется о том говорить по каким-то причинам, и пока решил про это у неё не выспрашивать. Будет ещё время – спросит.
Наконец все наставления были даны, мужчина и женщина были сыты и немного пьяны. Она встала.
- Уже не знаю, засну ли я теперь? Столько мыслей у меня… Отродясь столько не думала.
И при всём при том была она так хороша собой: и платье её открытое, и открытая грудь, всё это при свечах, и причёска, из которой за весь вечер не выбилось ни волоска. Волков встаёт и идёт к ней, и в поведении его нет и намёка на какую-то робость; он подходит к женщине и, одной рукой обхватив её за талию, начинает целовать принцессу в щёку, под ухо и в шею, а она вовсе не противится, единственное, что озирается на парадную дверь. А он уже пятернёй, по-хозяйски, лезет ей за корсет, и тут она не противится и даже как-то подтягивается, чтобы ему было легче просунуть руку под
