Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
- В моём доме нет людей, на которых я могла бы положиться, все мои служанки подлы, все лакеи тоже. Один лишь спальный лакей Николас, это он вас звал к ужину, да ещё, возможно, мальчик-посыльный, ну и доктор Бизетти, лекарь моей дочери, – она подумала. – Бургомистр… Но и ему я не до конца доверяю. Он лицо политическое. Зависимое. Понимаете, барон, в этом огромном доме я почти одна.
- Это скоро закончится, Ваше Высочество, - уверенно заявляет Волков. – Скоро сюда приедет ваш будущий супруг. Возможно, уже до Рождества. Он, несомненно, влюбится в вас, и тогда вас будет двое, и с ним вы сможете перестроить свой дом под ваше удобство. И если какой-то канцлер вздумает перечить вам и вашему супругу, вы сможете указать ему на дверь.
- Вы думаете? – с какой-то детской надеждой спросила женщина.
- И ему, и кастеляну, и майордому, и казначею, и даже бургомистру, если вы ему не доверяете. И на их места назначить людей, вам угодных.
- Но всё это… - маркграфиня всё ещё сомневалась в его словах. – Всё это влиятельные люди. За которыми стоят старые фамилии земли Винцлау.
- В земле Ребенрее есть первое влиятельное лицо, это курфюрст Оттон Четвёртый. Все остальные влиятельные лица герцогства влиятельны ровно настолько, насколько это угодно первому влиятельному лицу. И вашей земле я бы порекомендовал подобную политическую систему, так как при своей, казалось бы, относительной бедности, земля Ребенрее – одна из наиболее сильных земель в империи.
- Это потому, что ваш герцог задирист, - неуверенно отвечает принцесса. И поправляется: – Ну, так мне о нём говорили. Говорили: чуть что – так войну собирает. Вот и вас меня вызволять прислал, другой какой, может, и не прислал бы.
- Это не потому, что он задирист, а потому, что в герцогстве единая воля, хотя мнений бывает и несколько. А канцлер, или маршал, или министр какой, – все эти советники знают своё место и служат общему делу. Делу Его Высочества. И свои дела никогда выше дел сюзерена не ставят, – отвечает генерал назидательно. – Честно говоря, я даже и представить не могу, где окажется канцлер Ребенрее, пожелай он, только волей своей, объявить о собрании ландтага герцогства. Да только заикнись он про то, так его сразу отстранят… И предметом отстранения будет… - тут он добавляет в слова многозначительности и кивает головой, – измена. Да, измена. А может, и мятеж. В кандалах окажется тот канцлер немедля, под судом, а впоследствии не удивлюсь, если и на плахе.
Измена? Мятеж? Кажется, такой расклад маркграфине приходился по нраву. Слушала она генерала очень внимательно. И когда он закончил, она сразу задала правильный вопрос:
- А как же так ваш герцог правит, как он в руках всё держит, как не позволяет своим вассалам возвышаться?
- Во-первых у всех Маленов есть дух. Природное их упрямство… Их непреклонность.
- А что же во-вторых?
- Они не боятся применять силу, брать на себя ответственность. И главное – находить людей, что их волю будут проводить неуклонно, – объясняет ей генерал. А женщина в свою очередь говорит ему, почти возражает:
- Это потому, что у них есть эта сила, есть люди, а вот у меня их нет. Нет людей вокруг, что взялись бы смело мою волю отстаивать. Были немногие, такие как кавалер Альбрехт, так они все сгинули на мосту, и всё… И то те были люди отца моего да их сыновья… А других у меня не появилось.
- И не появятся, - вдруг произносит генерал. Причём говорит это с беспощадной суровостью.
- Не появятся? – удивляется и, кажется, обижается на его слова принцесса.
Но вместо ответа Волков сам спрашивает у неё:
- Семьи погибших рыцарей вознаграждены? Сыновья погибших или их дочери приближены ко двору, к вам?
- Нет, - отвечает она, и её глаза выдают её удивление, казалось бы, такой простой вещи.
- Если есть деньги, наградите семьи погибших, - продолжает генерал, - а окружая себя детьми павших за вас рыцарей, людьми, как правило, преданными, вы и себя укрепляете.
- Я никогда и не думала о том, - всё ещё удивляясь, говорит принцесса.
- И это понятно, за то вас упрекать нельзя, - соглашается с её праздностью Волков, - о том матери и жене думать не нужно, о том надобно думать её супругу, – и тут он понял, что юный муж этой женщины, тоже, скорее всего, не будет сведущ в подобных делах, и стал надеяться, что герцог найдёт достойных людей жениху в свиту. - Но теперь супруга у вас нет, и вам придётся это делать самой. И начинать нужно немедленно.
- Да, да… - соглашается она, - вы правы, барон, хорошо, что на то вы раскрыли мне глаза.
- У вас есть деньги, Ваше Высочество? - честно говоря, генерал не был уверен, что она сможет осуществить какие-то изменения в своём доме, пока не прибудет муж со свитой.
- Деньги? – принцесса, кажется, уже думала о первых шагах, которые собиралась произвести. – Деньги у меня есть.
- Я имею в виду настоящие, большие деньги, золото, а не ту мелочь, что лежит у вас в личном кошелёчке, - всё ещё продолжает сомневаться барон.
- У меня есть накопления, - отвечает маркграфиня уверенно.
- Они находятся у казначея Винцлау? – уточняет генерал. Если так, то это вовсе не значит, что принцесса получит доступ к своим деньгам.
- Нет, - отвечает женщина, - я графиня Эдена, и весь доход… В общем, я никогда не пользовалась своими деньгами от личного домена. Они мне были не нужны. Деньги должны быть там, в Эдденбурге, у моего доверенного человека, у управляющего Гальберта. Он ежегодно привозит мне отчёт о делах в графстве. Там, кажется, скопилось уже изрядное количество серебра. Я не помню сколько.
Волков, услыхав это, только вздыхает. Принцесса даже не знает, сколько у неё денег. А вот он знает, всё до крейцера, мало того, он знает свои доходы наперёд и уже знает, в чьи жадные лапы они пойдут. Всё уже расписано. А ещё ему надобно серебро, чтобы закончить свою бесконечную стройку, нужно изыскать всего-то двадцать семь тысяч в серебре.
«Счастливы те, кто даже и не ведает, сколько у них денег».
Впрочем, принцесса не очень походила
