Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год
Что нет для них школ и больниц. Что прожиточный минимум значительно ниже официального уровня бедности.
Баджао — несколько тысяч отверженных. Им нет места на суше. Кто даст им землю, чтобы возделывать ее? Кто снабдит средствами? А море, их единственный кормилец, с каждым годом становится скупее.
Некоторые баджао пытаются перейти к оседлости. В деревне Тугкалан, где насчитывается около ста. хижин, даже появилась маленькая школа, где детей учат счету и письму. На крохотном коралловом атолле, что остается незалитым в часы прилива, сделали спортплощадку. Но даже перешедшие к оседлости баджао ставят свайные «хоромы» в море: под полом бьется волна, у порога — суденышко с цветными парусами. Жизнь их крепко связана с морем. После ужина все мужское население оседлой деревни уходит за рыбой и, если повезет, возвращается с добычей к рассвету.
Вечереет. Небо быстро наливается синевой. Уже слабо различима зеленая бахрома пальм. В хижинах зажигают масляные светильники. Пора в море...
Архипелаг Сулу — Москва
Елизавета Сумленова
Клыки дракона
Мы работали тогда в горах Принца Чарлза на озере Радок. Место фантастическое. Гигантская впадина с крутыми склонами из гранита на западе и песчаника на востоке. Тектонический шов, провал в земной тверди, дно которого заполнено водой. Здесь, в глубине антарктического оазиса, среди хаоса каменных глыб, ничто не напоминало о могучем ледниковом покрове, со всех сторон окружавшем горный массив. Мы были, казалось, в каменном мешке.
Круглые сутки вокруг нас, задевая за соседние вершины, крутилось низкое полярное солнце. Даже в полночь можно было читать. Правда, четверо из нашей пятерки в это время спали. Лишь механик Борис, по прозвищу Железный Боб, страдавший бессонницей, наблюдал полуночную красоту.
Борис был фантазер и мечтатель, но это ничуть не мешало ему оставаться прекрасным механиком. В том, что нам удалось измерить глубину озера Радок, оказавшегося самым глубоким в Антарктиде — 346 метров, была немалая его заслуга. Лебедка, электростанция и прочее оборудование, которым мы пользовались, работали безотказно. А сам Борис, с виду щуплый, невысокий, обладал недюжинной силой и выносливостью. Он присоединился к нашей группе, прибывшей в Антарктиду на летнее время, после зимовки на Молодежной.
Геолог Будкин, в противовес Борису, выглядел грузным и насупленным. Будкин работал, как он нам важно сообщил, по космической тематике. К нам он как бы нисходил с высоты своего положения. Когда выяснилось, что мы забыли на базе аптечку, Будкин, у которого, как назло, разболелся живот, смерил меня таким взглядом, что я готов был провалиться сквозь землю: как начальник, я за все нес ответственность. Мне было совестно перед Будкиным.
В конце концов удалось связаться по рации с базой. Оттуда в самом скором времени, как только распогодится, обещали выслать с вездеходом аптечку.
На этот вездеход, кроме всего прочего, у нас были особые планы. С его помощью мы рассчитывали совершить несколько дальних маршрутов. Будкин прямо сказал: задание у него ответственное, так пусть ему машину обеспечат. В прошлые годы в горах Антарктиды мы работали чаще всего без наземного транспорта. Самолет или вертолет доставлял нас в намеченный район, а уж дальше приходилось рассчитывать на собственные ноги. Вездеход я воспринимал как слишком дорогой подарок, который нужно беречь. Маршруты в антарктических горах, среди нагромождения каменных глыб, не сулили машине долгой жизни. А ей предстоит работать тут и на будущий год. Но все же я поддержал Будкина...
К западу от лагеря находилось плато, попасть куда я давно мечтал. Там, близ вершины вздымающегося над озером горного массива, на темных гранитах залегали какие-то светлые породы. С расстояния нескольких километров они казались мне похожими на толщи древних ледниковых осадков — морен. А ведь моренные отложения — валуны, галька, песок, то есть тот материал, который нес когда-то ледник, — наиболее весомые свидетельства былой деятельности оледенения. Зная «биографию» ледника, можно прогнозировать его дальнейшее развитие. Но обычно в антарктических оазисах, располагающихся на периферии континента, мощные толщи морен встречаются редко. Лед в прибрежной части движется быстро, его воздействие на каменное ложе можно сравнить с работой бульдозера. Содранные со скал обломки уносятся вместе со льдом на север, к океану.
Вместе с айсбергами антарктические породы совершают путешествия порой за тысячи километров от своей родины, постепенно вытаивая из ледяных глыб. Айсберговые осадки, накопившиеся на дне морей, омывающих Антарктиду, иной раз оказываются единственными свидетельствами, по которым судят о том, что происходило на самом материке. И тут, конечно, трудно исключить неточности и ошибки. Вот если бы разрезы ледниковых отложений удалось обнаружить непосредственно в самом антарктическом оазисе, так сказать, в центре событий, все было бы гораздо проще.
Двенадцать лет назад я нашел на склоне ущелья Пагодрома (Буревестников), в четырех километрах от нашего нынешнего лагеря, обрывы морен мощностью до 50 метров. Изучение их рассказало о ранних этапах оледенения Антарктиды, отделенных от современности миллионами лет. Ведь антарктическое оледенение не только наиболее мощное, но и самое древнее из ныне существующих: оно возникло около 25 миллионов лет назад. Теперь с особой надеждой я посматривал на светлосерые породы, венчавшие уступ над озером Радок...
Загадочный район находился по другую сторону озера, как раз напротив нашего лагеря. Подняться туда в лоб по почти отвесным уступам невозможно. Оставался длинный путь в обход озера, крюк километров в двадцать пять. Вот если бы меня подвез на край плато вездеход, я бы уже нашел возможность спуститься и вернуться домой — по прямой, через озеро расстояние в два раза короче. При взгляде из палатки эти планы казались мне вполне реальными.
По утрам обрывы над озером озарялись солнцем и выглядели особенно эффектно. Заинтересовавшая меня серая толща была рассечена лощинами, и лежащий в них снег словно фосфоресцировал. Издалека казалось: белые клыки сияют в теле темной горы. Назвал я это место на вершине плато «Клыки дракона». Борису название понравилось. Будкин, конечно, только усмехнулся.
В прошлую экспедицию попасть туда не удалось. Вот и сейчас наша работа в районе озера Радок подходила к концу. Вездеход, спешивший к нам с аптечкой для Будкина, — это был последний шанс.
К счастью, свой маршрут Будкин проложил близ «клыков». Отлично! Значит, вездеход может подбросить меня по пути на плато, откуда за час-другой я доберусь до загадочных обрывов. Конечно, это нарушение экспедиционного правила, запрещавшего ходить в одиночку. Но ведь правила, известно, немыслимы без исключений. Я тут не первый и не последний. В своих прежних экспедициях мне часто приходилось работать одному. Меня даже прозвали Одиноким Бизоном. Везение, «пруха», как говорили в экспедиции, конечно, придает уверенности.
«Клыки» вызывающе глядели прямо на лагерь, сверкали с высоты, дразнили своей мнимой близостью и доступностью. И я принял решение.
Послышался гул вездехода. Я вылез из палатки. Зеленоватая машина показалась из-за горба ближайшей сопки. Словно жук-бронзовик полз по серым скалам, уступами спадавшим к нам в котловину. Не подвел Иван-вездеходчик, прибыл вовремя. Нужно не мешкая собираться в маршрут.
Будкин повертел в руках аэрофотоснимок, уточняя, куда меня нужно подвезти. Недовольно заметил, что это километра три крюк от его маршрута, но, очевидно, потрясенный тем, что я предложил ему «генеральское» место — рядом с водителем, самое теплое и удобное, — спорить не стал. А может, это так на него лекарство подействовало: ведь сразу горсть таблеток проглотил.
Я забрался вместе с помощником Будкина в кузов — темный деревянный короб с крохотным окошком под самой крышей, — и мы покатили. Сначала весело и гладко по снежникам, забившим верховья ущелья Пагодрома, а потом все тяжелей, с натужным гулом по каменным волнам антарктического оазиса. Сквозь оконце видно: карабкаемся вверх по склону. Слышно, как хрустят плитки песчаников под гусеницами. Машина задирает нос, словно встает на дыбы.
Неожиданно вездеход остановился, из кабины выскочил Будкин и полез в кузов, предлагая мне занять «генеральское» место. Он возьмет командование на себя только после того, как меня высадят. С чего бы такая галантность? Я озадаченно моргаю глазами и, взяв планшет с картой, залезаю на теплое, удобное место к Ивану. Тот берется за рычаги. Кричит, что ему мешать не надо, он сам разберется, где ехать. Нужно только указать конечную точку. Похоже, у него с Будкиным уже вышел какой-то конфликт...
