Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1981 год
— Айсберг в этом районе? — удивляется Иван Иванович.— Откуда? Течения от Северной Земли сюда не заворачивают, а Генриетта таких мощных айсбергов не рождает.
Мы приблизились к ледяному гиганту.
— Вот еще загадка для ученых,— сказал Черевичный.
Я заметил:
— Может, это гость с той самой неизвестной земли к северу от Врангеля?
— Вряд ли. Вероятно, он пришел с Канадских островов,— возразил Черевичный.— Во всяком случае, многие будут оспаривать существование здесь айсберга, хотя вот он, перед нашими глазами, сверкает всеми цветами радуги.
Вскоре мы шли над горным хребтом острова Врангеля. Поселок на косе у самого моря. Отчетливо выделяются ветровая электростанция и мачты радиостанции. Рядом на льду лагуны матово поблескивает полоса посадочной площадки.
— Отличный естественный трамплин для наших прыжков к «полюсу недоступности»! — согласились летчики, осмотрев аэродром.
Итак, бухта Роджерса — исходный пункт экспедиции. Здесь нам предстоит тщательно проверить материальную часть, снаряжение для автономной жизни на дрейфующем льду, испытать приборы в работе при низких температурах. Уже два дня рассчитываю на листе ватманской бумаги сетку «условных меридианов» — карту района «полюса недоступности», карту, которой еще нигде нет. Нам предстояло дать ответ: океан ли там или земля? Каковы глубины, какое магнитное напряжение поля Земли, есть ли жизнь в ледяной бездне океана и многое другое, что интересовало науку.
Самолет представлял собой «летающую лабораторию». Астрономия, гидрология, актинометрия, магнитология, гидробиология, метеорология, наконец, изучение методов аэронавигации в условиях высоких широт — вот перечень тем, над которыми предстояло работать во время трех полетов и трех запланированных посадок на льды в исследуемом районе.
Уже давно полетный вес машины превысил норму, а груз все прибывал, и все было самое необходимое...
Вылет на неделю задержала пурга. Ветер достигал временами такой бешеной силы, что с почерневших гор летели камни.
Второго апреля антициклон принес ясную морозную погоду, которая, по предсказаниям синоптиков, должна была распространиться на весь арктический бассейн. В 21 час наш самолет поднялся в воздух и пошел в обход гор, перевалить которые на перегруженной машине было невозможно.
Шекуров внимательно следил за многочисленными стрелками приборов, а мы напряженно прислушивались к реву моторов. Залитый светом застывший океан уходил за далекий горизонт. Что ждет нас там?
Самолет держал курс по солнечному компасу. Перед пилотами на матовом экране отражался оранжевый диск. Чтобы сохранить верное направление, надо держать его в центре экрана. По солнцу же вычисляем и местонахождение самолета. Каждые пятнадцать минут я измеряю секстантом высоту солнца, затем определяю дрейф и путевую скорость машины.
Мы находились в пути уже более четырех часов. Дул сильный ветер, относивший самолет влево. К тому же, видимо, от стужи нет-нет да останавливался часовой механизм солнечного компаса. Приходилось каждые восемь минут вылезать в астрономический люк и под обжигающим ледяным ветром руками приводить в движение тонкие рычажки перископа прибора.
В два часа 3 апреля прошли место посадки Г. Вилкинса в 1927 году. Он измерял здесь эхолотом глубину океана. Дальше простиралось ледяное пространство, где никогда не бывал человек.
Непрерывно следим за горизонтом: каждый километр может принести новое. Даже под защитными стеклами очков приходится щуриться. Проходит час, второй, ритмично гудят моторы. В кабине тепло. Благодаря оранжевой окраске фюзеляжа солнечные лучи прогревают самолет, можно сидеть без перчаток.
Встречается много льдин, годных для посадки. Это радует. Но будут ли такие льды там, впереди?
— Что-то тут не видно земель! — разочарованно заявляет Черевичный.
— Их и не должно быть, слишком глубок океан, — категорически отвечает гидролог Черниговский.
— Подождите, вот сядем, проверим,— занимает нейтральную позицию астроном Острекин.
В кабину входит Шекуров с бутербродами и большим термосом кофе. Спор прекращается.
Хотя в нашу программу не входит открытие новых земель, но кто знает?
Через сорок минут посадка. Все чаще я беру высоты солнца. Наконец прошу товарищей приготовиться. Внизу появляется нагромождение торосов, за ними — молодое поле льда осеннего образования, зажатое со всех сторон тяжелым паком. Снежная поверхность заманчиво блестит. Делаем круг, потом второй, пытаясь на глаз определить прочность поля. Раз оно выдерживает давление окружающего льда, значит, не затрещит и под самолетом. Мы припадаем к иллюминаторам.
— Пошли?
— Пошли! — одновременно отвечают несколько голосов, и я бросаю на лед дымовые шашки.
Купаясь в лучах солнца над льдами, где еще не бывал человек, гордо развевается пурпурное знамя нашей Родины. Хмельная радость охватывает нас. Без шапок, тесно окружив древко флага, мы кричим, поем, переполненные счастьем.
Гидролог Черниговский, весь закутанный в меха, стучит ногой по льду:
— Вот он, «полюс недоступности»! Нашей льдине мы присваиваем порядковый номер — 1. Ее координаты — 81° 27" северной широты и 181° 15" восточной долготы.
Саша Макаров, наш неутомимый радист, уже сообщил Москве о посадке.
Жизнь на льдине № 1 началась. Каждый участник экспедиции занят своим делом.
Я приступил к сооружению метеорологической станции. Гидрологи с помощью бортмеханика устанавливали наблюдательный пункт, шла сборка глубинных лебедок.
Чтобы прорубить льдину, пришлось использовать аммонит. Гулкий взрыв потряс ледяное безмолвие. Над прорубью установили палатку, и скоро затрещал мотор, опуская в океан стальной трос, увешанный приборами для проб воды, грунта и измерения температур.
Острекин в промежутках между астрономическими наблюдениями занимался измерением сил земного магнетизма, Макаров и Черевичный устанавливали антенны, а Каминский готовил обед.
Над лагерем полярный день. Солнце уже не закатывалось за горизонт и ослепительно горело круглые сутки.
К обеду лагерь представлял собой целый палаточный городок. Каждая палатка имеет свое название. Самая большая, где мы собирались для дружеской беседы после рабочего дня, называлась «Дворцом Советов», палатка механиков — «Домом Техники», палатка магнитолога — «Домом Науки».
В первый же день жизни на льдине, сидя во «Дворце Советов» на мягких оленьих шкурах и спальных мешках, мы выслушали новость: гидролог Либин сообщил, что на глубине 2647 метров лот достиг дна. Это неожиданно, но перед нами — донный грунт. Таким образом, глубина океана в районе «полюса относительной недоступности» оказалась в два раза меньше, чем определил Вилкинс.
— Вилкинс, несомненно, ошибся,— сказал Либин.— Придется нам вносить коррективы в географические карты.
— Да, но ведь он находился почти на триста пятьдесят километров южнее,— заметил я.— Возможно, что там глубина превышала пять тысяч метров.
— Дно океана не имеет таких резких переходов,— не соглашался Либин...
Пахнуло холодом, и в палатке появился Черниговский, осторожно прижимая что-то к груди.
— Смотрите, в океане богатейшая жизнь! — почти закричал он, показывая наполненный водой сосуд, где сновали маленькие ракообразные существа.
— Эти простейшие — хорошая пища для более сложных организмов,— убежденно заявил Черниговский.— Здесь должны водиться тюлени.
С утра начались регулярные научные вахты. В лагере непрерывно стучал мотор лебедки. На глубине 300 метров, под водой с отрицательной температурой, мы обнаружили слой теплой воды, достигшей в толщину 750 изобат. Несомненно, это был могучий атлантический поток, дошедший до Северного Ледовитого океана.
На вторые сутки удалось установить прямую радиотелефонную связь с Москвой. Непрерывно, днем и ночью, велись научные наблюдения, отдыхали урывками. Усталые, еле передвигая ноги, люди вползали в палатку и сразу засыпали. Ветер выдувал из палаток тепло, и даже при непрерывно горящих примусах температура редко поднималась выше минус 18—20°. Особенно тяжело было просыпаться и выходить наружу. Однако выходить приходилось, и не на минутку, а на несколько часов. Одежда затвердевала от мороза и при движении дребезжала, как деревянная.
Посылая радиограммы на Большую землю, мы о своей работе пока не слишком-то распространялись. Это особенно огорчало Сашу Макарова, по совместительству еще и специального корреспондента ряда центральных газет. Он, впрочем, нашел выход из создавшегося положения и передал через Хабаровск подробный рассказ о посадке и первых днях жизни на льдине.
Пятого апреля погода стала портиться, вороха снега замели наши палатки. Зато потеплело. Ветер постепенно переходил в штормовой. Так что, дабы не заплутать в зыбкой мгле, приходилось ходить вдоль расставленных цепочками флажков. И все постоянно прислушивались: не ломается ли где-нибудь лед? В проруби возле гидрологической палатки уровень воды все время колебался. Очевидно, невдалеке образовались большие пространства чистой воды и волнение докатывалось до нас.
